Друзья до смерти
Шрифт:
Мужчина открыл ворота и пару минут, изучая, рассматривал Боденштайна и Пию.
— Моя жена сейчас подойдет. Вы, наверное, по поводу ее бывшего мужа?
— Да, — кивнул Боденштайн. — Вы собираетесь в гольф-клуб?
— Да. У нас сегодня соревнования на первенство клуба.
— Ага. Где вы играете?
— В Хоф-Хаузен-фор-дер-Зонне.
Граф взглянул на наручные часы.
— У вас отличная машина, — заметил Боденштайн. — «ХК 120», если не ошибаюсь?
— Точно! — Граф улыбнулся с гордостью счастливого обладателя. — Год выпуска 1953-й. Я купил эту машину
Цокая каблучками, подошла Марайке. По случаю субботнего утра она была особенно элегантна, а три нитки жемчуга на ее шейке стоили небольшое состояние.
— Доброе утро! — с ослепительной улыбкой проворковала она и похлопала мужа по плечу. — Тебе не пора, зайчик? Уже четверть двенадцатого.
Она явно хотела его спровадить, прежде чем Боденштайн и Пия начнут объяснять причину своего визита. Взгляд, которым «зайчик» Манфред посмотрел на очаровательную жену, совершенно не вязался с понятием брака по расчету. Марайке чмокнула мужа в щечку. Ее макияж был безупречен, и если бы Пия собственными глазами не видела, как эта ухоженная манерная цыпочка дралась с Эстер Шмит, она ни за что бы не поверила, что такое вообще возможно.
— Чем могу быть полезна? — пропела Марайке.
— Что вы сказали своему мужу о том, где были вчера? — спросила Пия.
Но фрау Граф совершенно не смущало ее вчерашнее выступление.
— Правду, конечно, — ответила она. — У нас с мужем нет тайн друг от друга.
— Ага. — Пия оценивающе посмотрела на Марайке. — Тогда он, наверное, знает и о ваших отношениях с Францем Йозефом Конради.
Этого Марайке не ожидала.
— Как вы узнали? — На мгновение она, казалось, потеряла самообладание, но затем быстро взяла себя в руки.
— Нам рассказал господин Конради, — ответила Пия.
— Да, все так и есть, — согласилась Марайке, поняв, что врать бесполезно. — Вам, наверное, странно слышать, что я сплю с чужим мужчиной, будто со своим, но все не так просто. Я знаю Манфреда со студенческих лет. Он был доцентом в университете в Дармштадте, и я в него влюбилась. — Она жеманно подернула плечиками. — В юности у Манфреда был рак яичек. Он выжил, но с тех пор… Ну, понимаете.
— Нет, — безжалостно сказала Пия, — не понимаю.
Марайке Граф злобно на нее зыркнула.
— С тех пор он не может, — отчеканила она. — Перед свадьбой мы заключили соглашение, что я…
— Что вы — что? — упорствовала Пия.
— Мои отношения с господином Конради — моя тайна, — холодно пояснила Марайке Граф. — И я никого не обязана посвящать в подробности того, что важно для моего брака, а что нет. Уж тем более полицию.
— Боюсь, — вмешался Боденштайн, — что у господина Конради нет другого алиби на тот момент, когда было совершено убийство вашего бывшего мужа, кроме того, что он в это время был с вами.
— А почему ему нужно алиби? — удивленно спросила Марайке.
— Потому что он подозревается, — пояснил Боденштайн. — Так же, как и вы. Где вы были в прошлый вторник с половины десятого до одиннадцати вечера?
— Около половины девятого я была у Ульриха, — ответила она не задумываясь, будто заранее ждала этого вопроса. — После того как мы подписали с ним соглашение, я поехала в гольф-клуб, президент которого праздновал свое шестидесятилетие.
— Как долго вы там пробыли?
— Когда господин Конради закончил с уборкой, мы поехали в нашу квартиру в Зульцбахе. — Она язвительно улыбнулась. — Штаркерадвег, дом 52, четвертый этаж.
— В котором часу точно это было?
— Боже мой! — Марайке закатила глаза. — Я не смотрю все время на часы! Около одиннадцати, наверное.
— Вы перед этим не заезжали еще раз к своему бывшему мужу?
— Нет! Зачем?
— Чтобы вернуть себе деньги с помощью господина Конради.
— Чепуха! — Марайке Граф тряхнула головой.
— Вам уже наверняка известно, что ваш дом на Рорвизенвег сгорел прошлой ночью, — сказала Пия. — Пожарная служба говорит, что имел место поджог. Если деньги все еще находились в доме, от них ничего уже не осталось.
Марайке удивленно уставилась на нее, а потом на ее лице появилась довольная улыбка.
— Ах вот как! — сказала она. — Дом сгорел. Как по заказу!
— Это вы сказали, — согласилась Пия. — Мы сразу подумали, что поджигатель оказал вам большую услугу.
— Вы хотите обвинить меня в том, что это я подожгла дом? — Марайке Граф возмущенно уперлась руками в бока. — Просто неслыханно! Мой муж забрал меня в половине двенадцатого из полицейского участка Келькхайма, после чего я была дома. Я была совершенно разбита.
— Это могло быть спланировано заранее. — Пия внимательно наблюдала за ее реакцией.
— Тогда зачем вообще мне давать деньги Ульриху? Это не имело никакого смысла!
— А вы действительно их ему давали? — усомнилась Пия. — Вы можете предъявить расписку?
Марайке Граф не дала сбить себя с толку.
— Конечно, могу! — ответила она с вызовом. — Разве не так? У меня есть еще копия.
— Да, — сказал Боденштайн. — Вы уже все предъявили в первый раз. Хороших вам выходных, фрау Граф.
— Я как раз получил все результаты экспертизы из лаборатории. — Такими словами встретил Остерман Пию и Боденштайна через полчаса в комнате для совещаний.
— Отлично. — Пия повесила свою сумку на спинку стула. — Новых следов на месте преступления нам уже не добыть. В эту ночь дом Паули сгорел.
Вошла Катрин Фахингер, а следом за ней Франк Бенке, старательно избегавший смотреть на Пию.
Когда все заняли места вокруг стола, Остерман начал зачитывать результаты экспертизы, пришедшие из центральной криминалистической лаборатории земли Гессен. Орудием убийства, вне всякого сомнения, была лошадиная подкова. На ней сохранились кровь и волосы жертвы, но никаких отпечатков пальцев убийцы. Ноутбук Паули был так поврежден, что специалистам пока не удалось извлечь из него никаких данных. Разбитое зеркало и осколки желтого пластика, найденные на дорожке во дворе дома Паули, принадлежат мокику марки «Хонда».