Друзья и незнакомцы
Шрифт:
– Летом по пятницам в Ботаническом саду устраивают пивные фестивали, и можно, сидя на траве, потягивать пиво из самых разных пивоварен, – рассказала Рейчел минимум раз пять.
Звучало неплохо, но как часто человек пойдет попить пива в ботанический сад? А дальше что?
Элизабет с Эндрю никогда не считали, что останутся в городе навсегда, несмотря на то, что оба прожили там двадцать лет, больше, чем где-либо еще, включая те места, которые они считали домом. Она давно задавалась вопросом, что же заставит их уехать. Ребенок, предполагала
Большую часть времени Элизабет понятия не имела, что она делала в доме 23 на Лорел-стрит. Как, после всех этих поисков идеального места, вдруг очутилась здесь, у черта на куличках.
До переезда, когда у них спрашивали, куда они собираются, Эндрю отвечал: «В северную часть штата Нью-Йорк».
Элизабет всегда чувствовала необходимость пояснить: «Но не ту северную часть, которая для богачей. Добавьте к той картинке, которую вы сейчас себе представили, лишних двести миль».
По крайней мере, ей нравилось, что их дом не выглядел как все остальные на их улице. Большинство соседей превратили старые дома в каких-то монстров с пристройками в попытках расширить собственность.
Их дом был оригинальным. Небольшим, но милым. Красная глянцевая дверь, плющ, ползущий по крашеному белому деревянному фасаду, который, как посоветовала риелтор, нужно обновлять раз в четыре-пять лет. Элизабет и Эндрю небрежно кивнули тогда в ответ на ее слова, как будто не прожили всю свою сознательную жизнь в квартирах, не сделав в доме своими руками ничего сложнее замены перегоревшей лампочки.
Гил потянулся к Сэм и агукнул, не желая быть исключенным из разговора.
– Можно? – спросила Сэм.
– Конечно.
Она взяла его на руки и подняла.
– Я вижу, что вы исключительно смышленый молодой человек, Гилберт, – говоря с малышом, Сэм через него обращалась к Элизабет, как делают обычно все, когда общаются с детьми. – Думаю, нам с тобой будет весело вдвоем.
Он схватил ее за волосы, и они оба засмеялись.
Элизабет просияла.
– Ты отлично с ним ладишь.
– Он просто прелесть.
– Это правда, нам очень повезло.
Все еще глядя на Гила, Сэм рассеянно спросила:
– Вы планируете еще детей?
Странный вопрос для интервью. Но опять же, она была слишком юна и, вероятно, думала, что это вопрос простой и в нем нет подводных камней. И разве не сама Элизабет недавно жаловалась Эндрю, что ей не по себе от того, как все здесь казалось спрятанным от посторонних глаз? Жизнь на виду у всех в Нью-Йорке рождала в ней тревогу. Люди ссорились, обедали или выщипывали брови прямо напротив тебя в метро. Но ее соседи здесь, с порога ныряющие в машины, с пластмассовыми улыбками и фальшиво извиняющимися взмахами рук, были хуже.
– Я всегда хотела одного, – ответила Элизабет. – А вот Эндрю, мой муж, был бы не против пятерых. Так что посмотрим, как сложится.
Прозвучал ли ее голос достаточно беззаботно? Безразлично? Как будто она была готова отдаться на волю случая? Она подумала о двух яйцеклетках, замороженных в жидком азоте в клинике в Квинсе. Эндрю видел их в своих кошмарах. Четыре раза в год супруги получали счет от «Вейлла Корнелла» на двести шестьдесят два доллара. Сумма за хранение яйцеклеток не менялась в зависимости от их количества, поэтому видя каждый раз в своем чеке цифру два в скобках, Элизабет испытывала раздражение.
На заре ЭКО, когда процедуру только начали проводить, они прочли статью, в которой говорилось о миллионе замороженных эмбрионов по всей стране, которые, с большой долей вероятности, останутся неиспользованными. Пары, которые прибегли к этой процедуре для того, чтобы завести детей и не планировали рожать больше, оказались в подвешенном состоянии – не в силах уничтожить то, что могло стать их ребенком, но и не желая давать этому жизнь.
Эндрю сказал, что создать потенциальные жизни и потом просто оставить их в клинике было бы нечестно. Он заставил ее пообещать, что они так никогда не поступят.
Ей хотелось вывалить все это Сэм, но она удержалась.
– Гилу пора поесть, я принесу бутылочку, – сказала Элизабет, вставая. – Я кормлю грудью, но дополняю это смесью.
Она перешла к обычному монологу.
– У меня всегда было немного молока. Первые три месяца я пила сорок травяных настоев в день и перетягивала грудь. Три консультанта по грудному вскармливанию. Отвратительный чай, от которого у меня пот пах как кленовый сироп. Сцеживание после каждого кормления, каждые два часа, даже посреди ночи. Потом я решила добавить в молоко немного смеси и покончить с этим.
Степень собственного бесстыдства в свое время ее поразила. Даже сейчас ей бы не хотелось рассказать об этом другой матери.
– Я как-то прочла, что Чарльза Мэнсона кормили грудью, – мягко сказала Сэм. – С тех пор я думаю, что молоко или смесь – особой роли не играет.
Элизабет улыбнулась.
– Уверена, что не хочешь ничего выпить? – спросила она. – Я сварила кофе.
– Было бы здорово, если вас не слишком затруднит.
– Совсем не затруднит.
3
Как только Эндрю вернулся домой, Элизабет сунула ему в руки малыша и сказала:
– Можешь его подержать минуту? Мне надо пописать.
Когда она позвонила ему днем на работу, чтобы сообщить, что нашла няню, Эндрю ответил:
– Мне не терпится узнать о ней больше.
Перевод: «Я занят. Заканчивай болтать».
С самого начала их брак был эгалитарным. Он готовил, она мыла посуду. Он пылесосил, стирал и мыл полы на кухне. Она чистила ванную, что большинство людей считало худшей обязанностью по дому из всех возможных. На самом деле, это легче всего. Если кто-то из них и делал больше, чем другой, то это Эндрю.