Друзья и соседи
Шрифт:
— Лючия не хотела уходить из дому. Мы тут живём очень близко. Только мы сели, мама говорит: «Пойди Дуня, погуляй с дочкой». А я говорю: «Мы тоже посмотрим». А мама говорит: «Не нужно вам это. Отправляйтесь».
— Погода хорошая, почему не погулять, — сказал Клевцов.
— А я хотела остаться, и Лючия тоже хотела… Когда приехал дяденька в белом плаще, мама говорит: «Вот опять явился. Я чувствую, что сейчас будет жуткая сцена».
— А папа что сказал?
Дуня горестно вздохнула:
— Пала говорит: «Полина,
— Ясно-понятно, — сказал Клевцов и в надежде отвлечь Дуню от её переживаний спросил: — А твоя Лючия петь умеет?
— Не знаю. Она ещё не пробовала… Этот дяденька в плаще говорит: «Вы видите меня в последний раз», а мама говорит: «Ой, ой, что же это теперь будет?», а папа говорит маме: «Собери вещи и беги за ним».
— Не надо мне это рассказывать, — сказал Клевцов, чувствуя неловкость, как человек, случайно оказавшийся свидетелем семейной сцены. «Совсем ещё пичужка, а переживает, — подумал он, — и родители хороши, что мать, что отец. Но ничего, в таком раннем возрасте всё плохое быстро забывается».
— А вы знаете, как по-итальянски «до свидания»?
— Понятия не имею, — сказал Клевцов. «Вот она уже думает о другом. И хорошо, И прекрасно. Я чело— век посторонний, а был бы знаком с её родителями, сказал бы им: можно, конечно, спорить, ссориться, даже разводиться, но при этом никогда нельзя забывать о детях. У меня пока ещё детей нет, но я уверен, что я прав».
Дуня с любопытством смотрела на своего собеседника, на его озабоченное, ставшее строгим лицо, на его губы, которые шевелились, как будто он что-то говорит, но не вслух, а про себя.
— Аривидерчи, — сказала Дуня.
— Что? — не понял Клевцов.
— По-итальянски «до свидания».
Клевцов улыбнулся:
— Это тебе Лючия сказала?
— Мне это дедушка сказал.
Клевцов увидел медленно идущий самосвал. Высунувшись из кабины, на него выжидательно глядел шофёр — вихрастый малый.
— Извини, Дуня, я сейчас… Друг! Горючим не богат?
— Какой может быть разговор на женском собрании? Сделаем, — с готовностью сказал шофёр.
Пока шла заправка «Запорожца», Дуня о чём-то негромко и доверительно говорила Лючии. А Клевцов продолжал думать о том, как нуждается Дуня в душевном тепле, которого она лишена дома, где явно не ладят родители, и единственно, на что хватает у них здравого смысла, это лишь на то, чтобы в минуты очередного объяснения удалить ненужного свидетеля — эту девчушку с большими глазами и не по-детски печальную.
Когда самосвал уехал, Клевцов включил зажигание. «Может, побыть ещё с Дуней, рассказать ей напоследок что-нибудь весёлое? Нет, не стоит вмешиваться в чужую жизнь. Интересно, скоро ли окончится семейный конфликт и она сможет вернуться домой?»
— Починили машину? — спросила Дуня.
— Да, всё в порядке. Мне надо ехать, Дуня. Так что давай прощаться.
Дуня выпростала из-под одеяльца руку Лючии и протянула её Клевцову.
— Лючия говорит вам — аривидерчи.
— Аривидерчи, — сказал Клевцов, — пока! — Он подержал двумя пальцами пластмассовую ручку куклы, потом пожал ладошку Дуне, отметив при этом, что рука «мамы» ненамного больше «дочкиной». — До свидания, Дуня. Всё будет хорошо.
— Знаете, это когда будет? Наверное, через полчаса.
«Детская наивность», — подумал Клевцов, садясь в машину.
— А может, через пять минут, — продолжала Дуня когда мама досмотрит по телевизору про этого дяденьку в белом плаще и про тётеньку, которая…
Дуня вдруг замолчала, потому что случилось нечто очень странное — у её знакомого глаза стали совсем круглыми, он схватился руками за голову и сказал:
— Вот это номер! Сейчас умру!
Дуня качала головой. Нет, когда люди так хохочут, они не умирают. и
«Запорожец» плавно набирал скорость. Клевцов оглянулся.
Дуня влезла на пенёк. Теперь она казалась высокой. Сна стояла, подняв над головой куклу, долго-долго, пока не исчезла за поворотом.
Сюрприз
Вы знаете, какой мой главный недостаток? Не знаете? Я сейчас скажу.
Надежда Яковлевна — наша учительница-говорит:
— Колымагин Дима, в чём твой главный недостаток? Ты никак не можешь сосредоточиться на чём-то основном. Когда ты что-нибудь рассказываешь, ты всё время отвлекаешься, вспоминаешь какие-то второстепенные детали, никому не нужные подробности, и в результате твой рассказ теряет стройность. Ты понял?
Я сказал, что понял и больше отвлекаться не буду, чтобы Мой рассказ не терял стройность.
Сейчас я вам расскажу, почему я больше не езжу на дачу к Юрке Белоусову.
Вообще у нас с Юркой отношения очень хорошие. Мы с ним товарищи. Сейчас лето, и Юрка гостит у своего дяди. Его дядя Лев Иваныч, а у него дача. Собственная.
Этот Лев Иваныч очень любит свою дачу. Он её охраняет прямо как пограничник. Я как-то приехал, а у них возле дачи на цепи страшной силы собака, всё время лает — «хау-хау».
Я сказал:
— Лев Иваныч, вашей собаке, наверно, трудно без перерыва лаять. Вы купите магнитофон «Яуза-10» стерео и запишите собаку на магнитофон, а потом запустите эту запись через усилитель. Знаете, какой будет звук? Его даже на станции услышат.
Вообще с магнитофоном много трюков можно сделать. Один изобретатель записал на плёнку крик испуганных ворон и потом эту запись у себя на огороде включил на полную мощность. И всё. Больше ни одна ворона не залетела.
Но это я про ворон просто так вспомнил. К слову пришлось. А вообще меня Лев Иваныч последнее время не любит, и я к ним на дачу не езжу. Лев Иваныч мне сказал: