Друзья и враги Димки Бобрикова
Шрифт:
Продавцы, чтобы рыбы не замерзли, вниз под аквариумы подставляли горящие свечки, а затем приподнимали их или опускали, наблюдая за термометрами, опущенными в воду. Мне стало жалко сомика, обитающего внизу. Ему, наверное, горячо сидеть на нагревающемся свечкой дне. И это меня подтолкнуло к решительным действиям. Сомик стоил восемьдесят копеек. И я без сожаления отдал металлический рубль с Лениным на боку, выданный мне дедом в честь начала учебного года. Достал поллитровую стеклянную банку, куда усатый продавец налил через трубочку воды и посадил сомика.
– Только за пазухой банку неси. Иначе заморозишь! Не май месяц на дворе.
Я засунул банку под куртку,
– Ладно! – говорит Юрка. – Давайте на вашу ящерицу, но только одну жвачку принесу. И вы меня еще по очереди прокатите на спине по двору!
Мы переглянулись. Соблазн искушал и манил. Договорились так: Ярик – самый щуплый из нас – отдает ящерицу, а мы по очереди Кефира по двору на спине катаем.
Вовчик подошел, чуть нагнулся, а Юрка забрался на лавочку, потом ему на спину и, как жокей, пнул ногой.
– Поехали! – закричал Кефир, сидя верхом. – Давай пошевеливайся, кобыла!
На лице Вовчика промелькнула заметная тень. Раскрасневшийся, он поддерживал джинсовые ноги своего наездника, кряхтел и быстро семенил вокруг спортивной площадки.
– Давай не срезай! Вези вокруг, по-честному! – орал во все горло жующий Юрка. Его опьянило ощущение власти над нами. – А если через ту лужу пронесешь за домом, две вынесу!
– Слыхали, пацаны? – кряхтел Вовчик. – Он две принесет! Тогда одна мне, а вторая вам напополам!
Мы махнули головами в знак согласия, вскочили с лавочки и побежали к Вовчику и Кефиру, скакавшим к огромной луже, образовавшейся еще весной, когда прорвало трубу с горячей водой. Мы так радовались тому ватному пару, идущему от испорченного водопровода! А потом там в теплой прозрачной воде с зеленоватым илом и пузырьками на дне завелась уйма головастиков. Их дурачок Толик Деревянченко с третьего подъезда принял за аквариумных рыбок: наловил и выпустил дома к отцовским барбусам. После чего ему для профилактики неделю на улицу не разрешали выходить.
Вовчик, не останавливаясь и не скидывая свои резиновые шлепки, залез в лужу и тяжело пошагал к середине. Вода доходила ему до колен и шорт, а ноги увязали в илистой жиже. Кефир верхом держался за шею, как большая обезьян а.
– Ну, гад! – закричал запыхавшийся Вовчик. – Теперь слушай меня! Или давай десять жвачек, или я тебя прям здесь скидываю!
Юрка вцепился в шею Вовчика:
– Не скидывай, пожалуйста! Меня мать убьет! Я в новых кроссовках и джинсах!
– Отдавай жувачки и будешь цел! – заверещал Вовчик и для убедительности решил потрясти всем телом, пытаясь испугать Юрку. – Обещай при пацанах, что отдашь десять! А не отдашь – уроем тебя!
Мы завороженно смотрели на Вовчика, решившего по справедливости наказать угнетателя.
– Да нет у меня десять, только семь осталось!
– Обещай, что отдашь все! – орал Вовчик.
Юрка заскулил и, чуть не плача, завыл:
– Обещаю-обещаю! Только вынеси меня отсюда.
Вовчик донес мешковатое тело Кефира до края лужи, вылез из нее и стряхнул наездника в траву.
– Отдавай кроссовки! Будут залогом! Наколешь еще нас, мы тебя знаем! Сомика он захотел на жувачки променять! Отдашь просто так! Нашелся тут пионер недоделанный!
Юрка стянул оба бело-синих «Адидаса», носки и виновато босиком поковылял к своей двухэтажке.
И вот теперь я смотрел на Ярика и его коллекцию «Финалов».
– Выиграл, говоришь?
Ярик смутился и покраснел:
– Да не то чтобы выиграл. Скорее, проиграл всё. В «перевертыши». Мы с Юркой играли. Я выигрывал. А потом он предложил «всё на всё» сыграть. Я и согласился. Определили, кто первый бьет по «камень-ножницы-бумага». Он выиграл. Сложил всё стопочкой и как бахнет сверху! Оно пачкой и перевернулось.
– А дальше?
– Что дальше? Я у него свои вкладыши и выменял… – Ярик сделал паузу. – На марки.
– На наши марки?
– Да. Они все равно никому уже не нужны.
– Как не нужны? Мы же их вместе собирали!
– Ну собирали. А теперь «Финалы» собираем! – Ярик виновато смотрел исподлобья. – Да не переживай! Я скоро выиграю еще. И обратно на марки поменяю. Тем более у меня круто теперь получается переворачивать!
Вовчик. Встреча в садике
Чтобы не накалять обстановку из-за несчастных «Финалов», мы с Яриком решили пойти на улицу. Во дворе никакого свержения Горбачёва мы не ощутили. Всё как и прежде. Из окна Полинки громко голосила «Ламбада». Дневная жара разогнала любителей утренних лавочных посиделок. Ну ничего! Вечером высыплются сюда мгновенно, как мелочь из карманов, – места не найдешь. Хоть и было в нашем дворе целых двенадцать скамеек, по три на каждый подъезд, а на каждой могло разместиться до пяти мягких мест среднесальской величины. Армия лавочек появилась несколько лет назад, когда машиностроительный завод выделил материалы на сооружение детской площадки. Груду деревянных палок, металлических уголков и прочего добра выгрузили с тракторного прицепа. Напрасные романтические надежды насчет качелей или еще чего-то были решительно отметены старшим активом двора, а сторонники детской площадки презрительно объявлены фантазерами. «Реалисты» предложили чудесное решение: строить лавочки – универсальный способ, объединяющий детей и стариков, молодежь и взрослых. На них можно сидеть и разговаривать, например. А для любителей игр в качестве компромисса изготовили два стола. Надо ли говорить о том, что они были тут же оккупированы доминошниками, громко кричавшими «Рыба!» и пугавшими спящих младенцев в колясках, а также их беспокойных мамаш. Каждый вечер лавочки заполнялись тетками, бабульками в цветастых халатах. Для них ежедневно разыгрывалась развлекательная программа с известными актерами, но уникальным сюжетом.
– Вон глядите, Колька опять пьянющий с работы ползет! Сейчас ему Райка задаст!
– Ты смотри, Полинку какой-то очередной жених на «девятке» привез! А все остальные куды делися? Вот уж «простигосподи», ну дает…
Обсуждалось все: новая мебель, одежда, урожай помидоров и огурцов, детское поведение и успеваемость в школе. Поэтому каждое появление во дворе в вечернее время было сродни попаданию букашки под микроскоп, где большой мигающий глаз дворовой общественности рассматривал тебя во всех деталях. Потом выписывался диагноз. Кстати, не нуждавшихся в лечении не существовало. «Скамеечная диагностика» всех зачисляла в категорию больных, обычно безнадежных.