Друзья моего детства
Шрифт:
Сброшенное гайно очень походило на гнездо сороки. Оно было заплетено сучьями не только снизу, но и сверху и с боков, а с одной стороны оставалось круглое отверстие. Старичок осторожно ткнул туда прутиком, но в гнезде никто не шевельнулся.
— Значит, сразу наповал, — сказал Иван Иванович и начал разламывать гнездо.
«Кто же внутри? — подумал я. — Наверное, белка. Она ведь не прочь сладким полакомиться».
Иван Иванович с силой тряхнул полуразломанное гнездо, и из него на траву вывалился тёмно-бурый зверёк гораздо крупнее белки.
— Куница! — воскликнул я.
— Она и есть, — весело
Однажды весной мы с товарищем отправились на охоту за тетеревами; я — с ружьём, приятель — с фотокамерой.
На место прибыли только поздно ночью.
До утра просидели на полустанке, а едва занялась заря, поспешили в лес.
Чудесно в нём в эту пору ранней весны. Какой запах от влажной земли, от набухающих почек! Каждое деревце, каждый кустик тянет к вам свои ветки — «На, мол, понюхай и запомни потом на всю жизнь».
Начало быстро светать. Кругом зачирикали первые птички. На далёком лесном болоте звучно затрубили журавли.
И вдруг, где-то совсем близко от нас, раздалось долгожданное «чу-фшшшш…» Мы так и замерли на месте.
Снова и снова послышалось громкое чуфыканье, потом хлопанье крыльев. Это тетерева слетались на токовище.
Мы начали осторожно пробираться через кусты.
Впереди уже видна поляна, и на ней взапуски бегают, гоняясь друг за другом, тетерева-косачи. Они то наскакивают один на другого с громким задорным чуфыканьем, то припадают к земле и заводят длинную монотонную трель: «У-ру-ру-ру-ру…»
Пора. Я тоже начинаю чуфыкать — манить к себе драчунов.
И вот один из тетеревов услыхал мой призыв. Он лихо подскакивает на месте, распускает лирой хвост и бежит прямо к нам.
Я сжимаю в руках ружьё, бросаю искоса взгляд на приятеля. Он уже нацелился аппаратом. Раздаётся еле слышный щелчок — снимок сделан. Приятель готовится ко второму.
Но тетерев неожиданно приостанавливается. Дальше бежать не хочет. «Чу-фшшшш!..» — громко и вызывающе кричит он.
Я молчу. На таком близком расстоянии отвечать не следует — птицу теперь уже не обманешь, вмиг улетит — и выстрелить не успеешь.
«Да чего же ждёт мой приятель? Снимал бы скорее!»
Тетерев снова подскакивает на месте и хлопает крыльями: «А ну-ка, мол, выходи на бой!»
Я больше не в силах ждать, приподнимаю ружьё, целюсь и… вдруг над самым ухом: «Чу-фссссс!..» — точно автомобильная шина лопнула…
Косач срывается с места. Я стреляю, почти не целясь. Промах. Перепуганные тетерева разлетаются.
— Ты что же наделал? Зачем свистел? — вне себя кричу я на приятеля.
От смущения тот не знает, куда деваться.
— Да я хотел подманить поближе, — лепечет он. — Зуб у меня со свистом. Приеду, сразу выдерну!
— Теперь хоть все повыдергай, — возмущаюсь я. — Сорвал охоту. Эх ты, свистун несчастный!
Мы возвращаемся домой в мрачном молчании. Так кончается день.
*
Но к вечеру мир между нами уже опять восстановлен, и мы как ни в чём не бывало садимся вместе проявлять фотографии.
— Ну и что же, что не убили? — весело говорит приятель. — Неужели тебе кусок мяса нужен? А ты лучше представь, какой снимок я сделал: тетерев прямо на нас бежит, крылья распустил, хвост лирой… Ведь это же память на всю жизнь!
Я невольно заражаюсь его пылом, тороплю поскорее начать проявление.
И вот лента негативов уже готова. Она промывается в воде. Потом сушится. Но нам не терпится взглянуть на последний снимок: ведь именно там и запечатлён финал нашей охоты.
— Плотноват негатив, — говорю я. — Трудно разобрать детали.
— Не беда, — утешает приятель, — передержал немножко. Это легко исправить.
Я всё же пытаюсь разглядеть снимок.
— Ага, вот и тетерев! Какая поза! Так, кажется, и налетит сейчас. А что такое под ним внизу?
— Бугорок, — поясняет приятель. — Видишь, и кустики на нём.
— Кустики-то я вижу, но сам бугорок какой-то странный. Вот, будто два уха, и нос, и рот… Голова какая-то, а вместо волос — кусты и сверху тетерев. Что за чепуха?!
Приятель всматривается и вдруг хватается за виски.
— Ах я болван! — восклицает он. — Настоящий болван!
Я ещё толком не понимаю, в чём дело, но уже чувствую, что случилось что-то непоправимое.
— Плёнку не передвинул: два снимка на одном кадре! — в отчаянии говорит он. — Видишь: твоя голова, а на ней кусты и тетерев.
— Вот-те и снимок, и память на всю жизнь! — Я не могу больше сдержать своего гнева и на чём свет стоит ругаю злосчастного фотографа. — Испортил охоту, да и снять-то как следует не сумел! Никуда больше с собой не возьму. И не проси лучше.
Но самое возмутительное, что приятель уже оправился от смущения. Он глядит на меня будто ни в чём не бывало, даже улыбается.
— Да ты постой, не кипятись, — весело говорит он. — Я обещал тебе и повторяю — замечательный снимок выйдет. Ты сам посуди: обычного тетерева на земле ведь каждый дурак снимет. А вот, чтобы на голове у охотника сидел, — ну, где ты такое видал? Ведь это же не просто снимок, а художественная композиция, настоящее чудо техники!