Друзья мои мальчишки
Шрифт:
— Понял? — спросил Панков.
— Ага. А где мы возьмём?
— В лесу. Я уже отодрал.
— А чем царапать?
— Гвоздём, — сказал Панков. — А как твоего прадеда зовут?
— Кузьма Феофанович.
— Кузьма Фи… как? — спросил Панков.
— Феофанович.
— Нет, такое я не могу, — сказал, засомневавшись, Панков. — Фи-фе… как?
— Феофанович! — потеряв терпение, зашипел Матвей. — А как он её найдёт?
— Станет копать и найдёт.
— А зачем ему копать!
— Чудак, попроси его, чтоб он тебе грядку вскопал!
Тайный план был такой хитрый, что Матвей больше ни о чём думать не мог, только об этом деле. Даже прабабушка заметила, что он чем-то озабочен, — за ужином не замечал, что глотает, гречневую кашу съел всю до крупинки без всяких «не-а!».
А когда выпил кисель, вместо «спасибо» спросил:
— А киселя сегодня не будет?
— Прадед, — сказала прабабушка, — пощупай ему голову, нет ли у него жара.
— Нет у него жара, — ответил прадед, подержав загорелую морщинистую руку у Матвея на лбу. — Просто человек мысленно решает мировые проблемы.
Матвей покосился на прадеда: насмешничает? Уж не догадался ли? Нет, прадед ни о чём не догадался. Прадед смотрел на белку. Она утащила со стола сушку и грызла её теперь на верхушке дивана.
Матвей отнёс на кухню тарелки, поставил хлеб в шкаф.
— Можешь гулять, — сказала прабабушка. — Только недолго и недалеко, лучше — на участке. А то ведь уже не июнь — июль, август начался, темнеет рано. Я не хочу, чтобы ты в темноте по улице расхаживал.
Прабабушка даже удивилась — до чего он сегодня был старательным и послушным. Он гулял недолго и на своём участке. Он пять раз возвращался на террасу. И канючил:
— Пра-адед, вскопай мне грядку, я буду сажать…
— Что ты будешь сажать?
— Морковь, — быстро ответил Матвей, вспомнив неприятное приключение в детском саду.
— Поздно. Морковь весной сеют, а сейчас последний месяц лета.
— Тогда клубнику, — сообразил Матвей, вспомнив разговор в очереди у палатки. — Надо туда чёрного… этого… перегноя сыпать.
Прадед удивился:
— Ты откуда взялся такой специалист?
— Просто знаю, — скромно ответил Матвей.
— Ладно, завтра вскопаю, — согласился прадед.
— А когда завтра? — быстро спросил Матвей.
— Тебе нужно точно указать время? — улыбнулся прадед.
— Да! Нужно! Нужно! — чуть не закричал от нетерпения Матвей.
— Ну, скажем, в десять часов утра.
Матвей подскочил к прадеду и потащил его за руку.
— Пойдём найдём место!
— Да к чему такая спешка? Завтра и место найдём и вскопаем.
— Нет, — жарко спорил Матвей, — давай сегодня вобьём четыре колышка по углам, чтоб видно было — здесь будет грядка!
Ни за что не уговорить бы ему прадеда, если бы не вмешалась прабабушка. Она помогла Матвею.
— Неужели ты не понимаешь, что человеку приспичило? — сказала она прадеду. — Ты же знаешь, желания овладевают им со страшной силой! В детском саду есть грядки, а у него нет. Ну, неужели же трудно вбить четыре несчастных колышка? Где молоток? Сама вобью.
— Ну уж нет. Это мужская работа, — возразил прадед.
Он вздохнул, поднялся из качалки, и она, пустая, стала качаться одна.
— Пойдём выберем место, — позвал он Матвея.
Участок у них был большой и заросший. Впереди дома, ближе к солнечной улице Зелёной, несколько старых яблонь и вишен с тонкими перепутанными ветками, и сирень возле калитки, давно отцветшая. А позади дома — просто кусок огороженного соснового леса и тонкие рябины, и заросли одичавшей малины в колючей крапиве вдоль забора. Там, под малиной, разгребал прошлогодние листья петух Вельзевул. Он вздёрнул голову и издал глоткой гортанное приветствие: «Ко-ко-ко-ко!»
— Здравствуй, здравствуй, — ответил ему прадед.
Обошли весь участок. Вместо того чтобы смотреть на землю, прадед всё время смотрел на небо.
— Нет, — говорил он, — тут тень от сосен… Нет, — говорил он, — тут тень от яблонь. Клубнике нужно солнце.
В передней части сада, между низкорослых кустов чёрной смородины, нашли полянку. Здесь целый день солнце. Здесь и решили делать грядку.
Прадед пошёл к сараю и вытесал там на колоде четыре берёзовых колышка. Потом эти колышки вбили по четырём углам будущей грядки. Собственно, вбивал их прадед. Матвей, сколько ни стучал молотком, не смог вбить: колышек всё равно не стоял, а падал, потому что толстый травяной дёрн даже острым концом нелегко проткнуть.
Прадед забил последний колышек, распрямился и увидел, что правнук исчез. А Матвей, забыв указания прабабушки, уже мчался через улицу Зелёную, чтобы срочно сообщить Панкову про четыре колышка и про то, что завтра, ровно в десять… Но было уже поздно. Во всех домах детского сада, во всех группах, горел свет, видны были ярко освещённые потолки и на них разные звёзды и весёлые фигурки. Но пусто уже было на потемневших площадках, и некому было передать для Панкова важное известие.
Зря Матвей шагал вдоль забора десять раз в одну и в другую стороны. С застеклённой террасы старшей группы нёсся перезвон тарелок и ложек, там кончали ужинать. Матвей услышал голос Алёны Ивановны:
— Дёмочкин! Задумался? Считаю до трёх! Потом начну кормить с ложки, как маленького! Дежурные, собирайте тарелки!..
Пробежала где-то вдалеке по территории нянечка в белом халате, прошёл между домами сторож Фёдор Фаддеич, но сюда не поглядел.
Матвей проскользнул обратно к себе в калитку.
«Ко-ко-ко-ко…» — приветствовал его сонным голосом Вельзевул с верхней перекладины лестницы, ведущей на чердак.
— Прабаша! — крикнул Матвей. — Он опять ночует наверху, не хочет он в сарае!
— Помешает утром спать своим кукареканьем, — ответила прабабушка с террасы. — Сгони его, Мотенька.
И стала закрывать окна.
Матвей загнал Вельзевула в сарай.
И наступил вечер. Ёлки стали чёрными, свет из окон лёг на рыжие сосновые стволы.
На улице Зелёной зажглись редкие фонари.
Прабабушка сказала ненавистную фразу: «Мотенька, пора в кровать». И быстро, чтоб она не успела ему напомнить (Матвей терпеть не мог, когда ему всё время что-нибудь напоминают), он пошёл на кухню мыться и чистить зубы.