Друзья мои мальчишки
Шрифт:
— Подержите его кто-нибудь, — распорядился Панков, — я под ним пещерку вырою.
Пискля сразу увидал, что под дёрном ворочается дождевой серый червяк, и сказал, что ему, Пискле, никак невозможно руки пачкать, у него в руках важный свёрток. А Матвей не боялся ни червей, ни жуков, он уцепился за толстый, проросший дёрн и держал его на весу, хотя было тяжело. Панков вырыл под дёрном пещерку.
— Теперь будем прятать, — сказал Панков. Он развернул целлофан и осторожно засунул в пещерку тайную вещь. — Опускай.
Матвей
— Всё! — сказал Панков, вытирая вспотевший нос и щёки черными от земли руками, и улыбнулся.
И Матвей, и Дёмочкин, и Пискля заулыбались в ответ и тоже сказали:
— Всё!
И в эту минуту они увидали Вельзевула. Проклятый петух, наверно, выпрыгнул сквозь высокое оконце сарая и теперь бегом бежал сюда, на поляну. Красная его бородка раскачивалась, гребень свисал на один бок, а крылья были тесно уложены за спиной. Казалось, он торопливо бежит, сдвинув набок кепку и заложив руки за спину, и при этом ругается: «Ко-ко-ко-ко!», занятый только одной заботой — клюнуть. Мальчишки пустились наутёк. Хорошо, что Матвей, когда впускал Писклю, не запер калитку, она оказалась открытой настежь и без задержки выпустила гостей. А тяпку Матвей перекинул им через забор.
Когда они умчались, Матвей повернул вертушку, пошёл к дому и в удивлении увидал, что у них на участке по дорожке преспокойно идёт Капа, доедая кусок пирога. Наверно, опять машина привозила в детский сад продукты, ворота стояли открытые, и Капа отправилась гулять без спроса и вошла сюда в калитку, пока ребята возились на грядке. «Капа!» — хотел строго окликнуть её Матвей. И в ужасе замер. Навстречу Капе по дорожке бежал Вельзевул — голова опущена, клюв вытянут вперёд: «Ко-ко-ко-ко!» — того гляди, клюнет маленькую девочку.
Крикнуть на него? Так он же не выносит крика, от крика его петушиный боевой задор разгорится ещё пуще! Быстрей! Подобраться сзади и схватить его за хвост!
Матвей побежал и внезапно угодил ногой в одну из ям, которые Гамбринус нарыл по всему участку. Острая боль на миг заставила его зажмуриться. А открыв глаза, он увидел необыкновенную картину: Вельзевул как окаменелый стоит на дорожке, а навстречу ему идёт Капа. Она протянула к нему руки ладошками вверх, а на ладошках остатки пирога. Она тихонечко приближается к Вельзевулу и поёт тоненьким голосом:
Петушок, петушок, Золотой гребешок, Маслина головушка, Шёлкова бородушка…Петух Вельзевул моргнул глазом и удивлённо спросил: «Ко-ко?»
Матвей боялся пошевелиться, чтоб не нарушить хрупкий мир, установившийся между злым петухом и маленькой девочкой.
«Ко-ко?» — опять спросил петух.
Вид у него был озадаченный. Капа села перед ним на корточки, протянула ему ладошки под самый его острый клюв.
— Клювай, клювай, не бойся, — нежно сказала она.
И Вельзевул, не обратив никакого внимания на то, что она неправильно произнесла такие важные слова, склонил голову набок и — раз! — склюнул у неё с ладони кусок и стал его судорожно заглатывать.
А пока он заглатывал, Капа качалась и чуть было не села на дорожку, потому что он клюнул так сильно, что она едва удержалась на корточках. Но она всё-таки удержалась и рук не опустила, и теперь он склёвывал с её ладоней последние крошки, а Капа заливисто смеялась, потому что ей было щекотно. Потом она встала, обтёрла руки о платье и пошла, а Вельзевул как привязанный вышагивал рядом с ней на своих красных ногах со шпорами и поглядывал по сторонам гордо. На ходу он склюнул у Капы с белого носочка муху, присевшую отдохнуть, и Матвей понял, что у Капы теперь есть верный телохранитель.
— Капа! Доченька! Да разве ж можно убегать из группы?
Это прибежала Алёна Ивановна. Она схватила Капу на руки и понесла, а Вельзевул, встревоженный, бежал за ними до калитки и кричал своё «ко-ко-ко-ко», как курица, у которой отняли любимого цыплёнка. Но ни разу не клюнул Алёну Ивановну. И Матвею подумалось, что никто, никто не мог укротить Вельзевула, а Капа его укротила и перевоспитала…
— Ну-с, где будем копать? — Голос прадеда прервал его мысли.
Прадед нёс лопату. Полы его летнего пиджака развевались. Прадед был полон решимости копать.
— Где вчера колышки поставили, — сказал Матвей.
Вышли на полянку. Трава между колышков была потоптана, измята, на травинках лежали крупицы земли.
— Вельзевул тут, что ли, рылся?
— Или Гамбринус, — неуверенно подсказал Матвей.
— Нет уж, где Гамбринус роет, там ямы остаются…
— Значит, Вельзевул… — робко согласился Матвей.
«Копай, копай скорей, что ж ты не копаешь?» — думал он.
А прадед посмотрел на землю, посмотрел на небо, посмотрел на солнышко.
— А мы под вечер не точно рассчитали, — сказал он. — Тень от яблони сюда достаёт. Может, поищем другое место?
— Нет!!! — в страшном нетерпении закричал Матвей.
Прадед едва не выронил лопату.
— Ты что кричишь?
Матвей смутился:
— Просто я хочу здесь.
— Так я ж предлагаю, где лучше, может, за яблонь… — начал было прадед, но Матвей запрыгал и заорал:
— Нет, здесь! Здесь!
На лице его прадед прочёл необъяснимую тревогу, прямо-таки паническую тревогу.
— Ладно, здесь так здесь, — согласился прадед, в недоумении косясь на правнука, и всадил лопату в землю, прорезав дёрн.
Он поставил на лопату ногу, надавил, вывернул, и пласт отвалился и лёг вверх корешками. Обнажилась коричневая жирная земля, и красный жучок-солдатик поспешно побежал по ней, удирая. Прадед опять воткнул лопату, опять вывернул наружу землю и корни.
Когда же он вывернул третью лопату земли и наклонился, чтобы выбрать из неё и отбросить куски разрезанного зелёного дёрна, под руку ему попалась какая-то трубочка, стянутая чёрной аптечной резинкой.