Друзья Высоцкого
Шрифт:
О случившемся под Тулой Высоцкий ничего не знал. В то время он с Мариной как раз был на Таити и, лишь вернувшись в Париж для завершения работы над пластинками, позвонил в Москву домой Любимову. К телефону подошла мама Юрия Петровича, Владимир поинтересовался, что нового в театре, вообще, какие новости. Потом спросил, как там Сева? А она заплакала: «Уже все!»
Высоцкий тут же помчался в «Ле Бурже», кружным путем улетел в Москву, а уже из Шереметьева на «Мерседесе» рванул прямо в Ефремово, где в местной больничке отходил после реанимационных процедур Всеволод.
«Я… в сознании, в плавающем, слабом сознании, но уже соображал, – рассказывал Абдулов. – Вдруг вбегает ко мне медсестричка, совершенно обезумевшая, и кричит: «К вам Высоцкий!» А ко мне, в мой воспаленный
Осенью, поздравляя с 50-летием Олега Николаевича Ефремова, Высоцкий не удержался, чтобы не вплести в свою юбилейную оду легкий, прозрачный, невидимый для непосвященных, недвусмысленный упрек:
Здесь режиссер в актере умирает,И вот вам парадокс и перегиб:Абдулов Сева – Севу каждый знает —В Ефремове чуть было не погиб…После аварии злые ангелы все нашептывали Абдулову: «Пора туда, где только «ни» и только «не»…», однако к следующей весне ему все-таки удалось чуть-чуть оклематься. 10 мая в Одессе должны были начинаться съемки многосерийного фильма «Место встречи изменить нельзя». Проведывая друга, Высоцкий привел с собой режиссера Станислава Говорухина, который очень тепло относился к Севе и ранее уже снимал его в своих картинах. Всеволоду принесли все пять томов сценария и предложили любую роль на выбор. «Мне было все равно какую, – откровенно признавался Абдулов, – я был как сомнамбула. Понимая, что я не запомню, оставили на листочке список ролей… Я выбрал Соловьева… А текст не мог запомнить. Не мог запомнить, что Володю зовут Глеб. Но для меня просто решался вопрос: либо я буду продолжать жить и работать, либо – всё… Иногда так «вырубался», что не мог понять, где нахожусь…»
Марина Влади забрала Всеволода с собой во Францию, чтобы он смог хотя бы месяц пожить в нормальных условиях, проконсультироваться с лучшими специалистами. Предоставила в его распоряжение квартиру в самом центре Парижа, заполнила продуктами холодильник и вручила несколько тысяч франков на мелкие расходы. Парижский воздух оказался удивительно целебным. Через четыре недели Абдулов вернулся в Одессу, на съемочную площадку.
И сразу обратил внимание, что там «нельзя было увидеть человека с лицом скучающим. Все вкалывали так, как будто им платили зарплату в десять раз больше, чем на самом деле. И Слава Говорухин где-то в июле, в самый разгар съемок, уехал на фестиваль в Берлин на две с половиной недели, а все оставил на Володю. И он две недели снимал фильм… Во время съемок есть своя норма, когда надо снять за день определенное количество метров полезных… Тогда эта норма была 22 метра в день…Володя в эти недели… снимал по 120 метров, причем замечательных кадров! Все работали удивительно, ощутили счастье: ведь никто раньше не знал, как это прекрасно работать честно, с полной отдачей…»
Ведь прежде в чем заключались главные прелести и особенности киносъемочного процесса на Одесской киностудии? «Рядом море, в киосках продают портвейн на разлив. Работники съемочной группы с утра по стаканчику – и никто никуда не спешит, все спокойно…» И вдруг на съемочной площадке все сказочным образом переменилось. Актеры, костюмеры, гримеры, художники, реквизиторы радовались каторжному темпу, им нравилось ощущать себя единой командой.
Всеволод Абдулов с пристальным вниманием,
Абдулов с легкостью объяснял, почему Высоцкий, отвечая на вопрос анкеты «Кто твой друг?», написал «Золотухин»: «Просто, может быть, в этот момент вошел со сцены Золотухин – вот он и написал… Вот с Веней Смеховым никогда не было близких отношений. Были совместные выступления, работа общая – не больше. Просто Высоцкий изначально относился к людям хорошо…»
Всеволод был единственным из друзей Высоцкого, который никак и никогда не эксплуатировал их близких отношений. Ни до, ни после смерти Владимира Семеновича Абдулов не позволил себе панибратства по отношению к другу, крайне редко говорил «мы». И ненавидел тех, кто, по его мнению, предал Высоцкого, – Эдуарда Володарского, например. А Артура Макарова, который внезапно возник на Малой Грузинской накануне похорон Высоцкого и принялся всеми командовать, и вовсе безжалостно назвал «реанимированным Мариной Влади трупом».
24 июля на Малой Грузинской, в квартире Владимира Семеновича, собрались самые близкие на тот момент люди – Вадим Туманов, Валерий Янклович. Прямо из аэропорта, сорвавшись с гастролей в Днепропетровске, примчался Абдулов. Сразу увидел: «Он нормально ходил. Ну, нормально для его состояния. Но все время хватался за сердце. Я говорю:
– Ну, Володя, уж сердце у тебя было самым крепким органом – и ты видишь, что творится!
– Ну, хорошо… 27-го у меня последний «Гамлет», после этого сразу поедем в Одессу – и все будет в порядке…
Потом приехали люди от космонавтов… Я вышел на улицу, встретил их… Сказал, что Володя плохо себя чувствует, что он сегодня не сможет…»
Друзья видели: состояние Высоцкого становилось все хуже и хуже. Пытались говорить с ним, убеждали прекратить убивать себя, но Владимир отмахивался. В конце концов Абдулов не выдержал:
– Володя, смотреть на то, как ты умираешь, я не могу. И не буду. Поэтому я ухожу. Если понадобится – звони, я появлюсь и всё сделаю. Но просто присутствовать при твоем умирании – не буду…
Всё. Живым друга Всеволод Осипович больше не увидел. Потом он долго мучил себя вопросом: «Могли ли мы, Володины друзья, уберечь его от наркотиков? Но разве могли друзья Пушкина уберечь его от дуэли? Родственники Мусоргского – спасти композитора от алкоголизма? А близкие Блока воспрепятствовать употреблению кокаина? И все-таки настоящие друзья пытались помочь Высоцкому побороть болезнь… Если быть откровенным до конца, то следует признать: чем мощнее индивидуальность, тем страшнее зависимость от наркотиков… Меня тоже не стало 25 июля 1980 года…»
Он был уверен, что в тот гибельный, трагический день его самого спасли от помешательства только посмертные обязательства перед другом: «Надо было много чего делать… Я быстро дозвонился Марине. Потом взял Володину телефонную книжку и выписал номеров двадцать… Не только друзей, но и людей, которые могли помочь. Я позвонил космонавтам, Иосифу Кобзону, Вайнерам… Нужно было срочно сделать два дела – место на кладбище и некролог…»
Когда в доме Высоцкого, в те часы переполненном какими-то людьми, половина из которых смахивала на потенциальных клиентов клиники Ганнушкина, появился Юрий Петрович Любимов, он попытался внести в хаос вселенской скорби хоть какой-то здравый смысл, отдавал внятные распоряжения и дельные советы. Попросил Янкловича и Абдулова собрать и спрятать все рукописи Высоцкого. «И вот, Володи уже нет, еще ничего не ясно, а мы с Севой, – рассказывал Валерий Янклович, – в чемодане перетаскиваем все бумаги в кабинет. И, по указанию Любимова, запираем его на ключ…»