Дрянь (сборник)
Шрифт:
Судья оказался молодым мужиком примерно моих лет. Он долго не мог вспомнить, о ком речь, извинялся, разводя руками: дела идут потоком! Но когда секретарь принесла из архива тоненькое «Дело», пролистал его и хлопнул себя по лбу:
— А, по собственному желанию!
В «Деле» кроме справок с работы и места жительства имелся всего один листок — заявление. «Прошу развести меня с мужем Уткиным Сергеем Владимировичем по собственному желанию», — написала моя героиня. Мы с судьей посмеялись.
— Теперь я ее, конечно, вспоминаю, — сказал
Ирина не показалась мне такой уж дурочкой, да и глаз у нее, насколько я помнил, не косил. Но я сделал скидку на то, что судья видел ее больше года назад и у него в голове она могла смешаться с какой-нибудь другой такой же бедолагой.
— Эх, — вздохнул он, — обычная история. Вот таких эти Жюльены Сорели и ловят ради московской прописки. Потом, конечно, слезы. Горе-то у девчушек настоящее, они еще в любовь верят… А тем — что, сделал дело, гуляй смело… Но больше она не пришла. Может, стерпелось, слюбилось? И так бывает.
Я рассказал ему, как обстоят дела, он философски покачал головой:
— Значит, все-таки придет…
Все это прекрасно ложилось ко мне в материал. Я переписал в блокнот наивное Иринино заявление и поехал по следующему адресу — на завод, где Сергей Уткин работал электромонтажником четвертого разряда.
Сонной вахтерше я показал мельком свое новенькое удостоверение и после равнодушного кивка оказался за проходной. Начальник электромонтажного цеха, изможденный человек с высокими залысинами, сидел у себя в каптерке, но в течение первых десяти минут своего пребывания там я не только не смог перекинуться с ним парой слов, но даже поздороваться. Сам цех был светлым и тихим — электромонтажники орудовали в основном отвертками, паяльниками и другими нешумными предметами, но вокруг стола начальника бушевал, как мне показалось, перманентный скандал.
Один кричал, что пусть Армашкин идет к черту со своими изоляторами, а он их ставить не будет — себе дороже. Другой, весь замасленный, шумел, чтоб немедленно разгружали, а не то он уедет и чихал он на ихние проблемы, у него самого план. Третий, в костюме и при галстуке, шипел, что будет жаловаться в министерство. Заметив, видимо, у двери мое растерянное лицо, начальник посылал мне через их головы слабые оправдательные улыбки.
Я понял, что, если не включусь в этот ритм, придется уходить отсюда несолоно хлебавши, пробился к столу и представился.
Начальник почему-то обрадовался, встал, сказал костюмно-галстучному:
— Жалуйся куда хочешь. — А остальным объявил: — Ко мне товарищ из газеты. Все вопросы к Армашкину.
Через минуту кабинет опустел. Я изложил цель своего прихода.
Начальник потер ладонью лоб:
— Сам Уткин сейчас в отпуске. А пойдемте, я вас в комитет комсомола отведу, там его лучше знают, по дороге и побеседуем.
По дороге я узнал, что Уткин теперь уже электромонтажник не четвертого, а пятого разряда, больше того, бригадир комсомольско-молодежной бригады.
— Хорошо работаете, — рассказывал начальник. — Грамотно. Без брака. План перевыполняет, премии получает. Так и говорит: мне, говорит, деньги нужны. Ну что еще? Спокойный мужик, это мне нравится. У нас ведь видели как? Содом и гоморра — и так целый день. Производство! А он подойдет по-тихому: Семен Ильич, так и так, нужно то-то и то-то. Такому и отказывать грех. А насчет семейных дел — это мы не знаем, чем он там после работы занимается.
Секретарь комитета комсомола всплеснула руками:
— Ну, Уткин! Ну, мы ему покажем! Пусть только из отпуска выйдет. Мы его на комитет вытащим! Будет знать, как жену терроризировать!
Немного успокоившись, она сообщила:
— А мы его в бюро собирались вводить. Он ведь довольно активный общественник, в ДНД участвует, недавно один двух хулиганов задержал. И на собраниях всегда выступает, он хорошо умеет говорить, складно так. Надо же — лицемер!
На шум зашел в комнату улыбчивый толстяк — оказалось, председатель месткома.
— Уткин? — удивился он. — А мы ему тут квартиру выбивать собираемся. Как очереднику района.
Принесли уткинское заявление. «В связи с тем, что у меня молодая семья, которая может в любой момент увеличиться, а также больная теща, и мы живем в аварийном доме, предназначенном к слому…»
Я переписал заявление дословно. Мерзковатенький облик вырисовывался постепенно у этого Уткина.
— Нехорошо, товарищи, получается, — сокрушенно покрутил головой предместкома. — Проглядели мы человека. Дождались, что пресса вмешалась. А ведь он… Сколько лет он у нас работает?
— Два с половиной, — ответил начальник цеха.
— Вот видите, — сказал предместкома и ушел.
— Положим, работает он у вас не больше полутора, — заметил я скорее справедливости ради. — Но не в этом дело…
— А по-моему, два, — возразила секретарь. — Меня как раз выбрали, и он пришел.
— Да что гадать, — сказал досадливо начальник цеха, — зайти к Марье Тимофеевне, и все.
Дверь с табличкой «Отдел кадров» находилась напротив и была заперта.
— Обедаете, — сказал начальник цеха. — Вы запишите телефон, я ее предупрежу, она вам скажет.
Когда я приехал в редакцию, до встречи с Ириной оставался еще час. Мимо меня по коридору пролетел Завражный, на ходу ткнув карандашом в мою сторону:
— Делаешь?
— Делаю.
Я поел в столовой, а потом заглянул к Феликсу. Они с Ликой клеили какой-то коллаж.
— Не нашел своего Латынина? — спросила Лика.
— Его теперь другие люди ищут. Серьезные, — ответил я и тут только первый раз за день вспомнил про поручение Сухова. Надо бы вечером позвонить Костиной, вдруг она чего-нибудь да вспомнит.