Дрянной декан
Шрифт:
Будь красота прилипчивый недуг -
Я б заразилась у тебя, мой друг!
Переняла бы у тебя украдкой
И блеск очей, и нежность речи сладкой...
Будь мой весь мир - Деметрия скорей
Взяла б себе я; всем другим - владей!
Но научи меня: каким искусством
Деметрия ты завладела чувством?
– Я хмурю бровь - он любит все сильней, - и правда нахмурилась я.
– Такую власть - улыбке бы моей!
– воскликнула Юля.
– Кляну его - в нем только ярче пламя!
– О, если б мне
– Чем жестче я, тем он нежней со мной...
– Чем я нежней, тем жестче он со мной!
– Виной его безумию не я
– Твоя краса. О, если бы моя!
– проголосила Юля, чуть не плача.
Зал ответил ей аплодисментами.
– Восхитительно!
– вклинился в диалог Игорь Олегович. Он тоже захлопал в ладоши от восторга.
– Из вас получился отличнейший тандем, девушки! Рита, Юля, вы просто чудо!
– Согласен, - сказал Верстовский, поглаживая подбородок.
– Роль Елены будто бы писалась самим Шекспиром именно под Гарденину. Такая энергетика, сила, страсть...
– Считаю, все должны остаться на своих местах, - подытожил режиссер.
– Елену играть сложнее, чем Гермию, так что не вижу противоречий в нынешнем назначении ролей. Что скажешь, Рита?
Я не знала, что сказать. Чувствовала лишь, что совсем запуталась. Может, быть актрисой не так уж и сложно? Не сказать, чтобы я особенно старалась, зачитывая текст, но вроде как справилась неплохо и тухлыми помидорами меня никто не закидал...
Ища молчаливой поддержки, я обвела сидящих в зрительном зале будущих писателей. И наткнулась на равнодушие. Равнодушие плавно перешло в насмешку у особенно смешливых парней, насмешка — в выжидающую неприкрытую враждебность у наших одногруппниц и Юлиных подружек из других групп...
Всех, кого она успела настроить против меня.
Да пошли они лесом!
– Я буду играть Гермию!
– сказала громко, чтобы слышал каждый студент и студентка, даже сидящие на самых дальних рядах.
Не отдам ей ни роль, ни Верстовского, и пусть как хочет с этим, так и живет.
Я не стала следить, какую реакцию вызвало мое решение. После репетиции ушла из зала сразу же, не дожидаясь ни молодежи, ни Вениамина, который, вроде, хотел со мной пообщаться. Но последствия все равно меня настигли.
«Ответка» пришла буквально на следующий день. Как обычно, я приехала в университет и прошла с утра в аудиторию, но группа в этот раз встретила меня не смехом, а каким-то звенящим, неестественным молчанием. Такое бывает, когда в помещение внезапно заходит тот, кого только что весело обсуждали.
Кто-то сделал страшное лицо, и тишину нарушили несколько сдавленных смешков. Я подошла к своему месту и увидела сложенный вдвое листок. Села за парту и, помедлив, все-таки развернула его.
Послание было написано большими заглавными буквами, чтобы не палить почерк.
«ДЕКАНОВА ПОДСТИЛКА», - всего два слова, столкнувшие меня в пропасть ужаса.
1) Падуга - полоса ткани такого же цвета, что и кулисы, подвешенная горизонтально в верхней части сценической коробки.
39.
Не могу поверить. Юля все-таки меня предала!
Справившись с первым мгновением шока, я скомкала оскорбительную записку и запустила ею в мусорное ведро. На удивление, попала — правда, не совсем туда, куда планировала. В аудиторию как раз вошла Аделаида Павловна, и бумажный комочек ткнулся в ее грудь и упал на пол. Начавшийся было смех стих.
Преподавательница медленно наклонилась и развернула листок. Вот, черт... К ее впалым и бледным, как у Белоснежки, щекам прилила кровь, когда она прочла написанное в нем послание.
– Что это такое?
– спросила она, помахав запиской.
Группа промолчала.
– О каком декане речь? О Вениамине Эдуардовиче, как я понимаю?
– ледяным тоном продолжила расспрос Аделаида. Она аккуратно расправила бумажку и убрала вещественную улику в папку к другим документами.
Ответом снова была тишина. Я сидела ни жива ни мертва, ругая себя последними словами за дурацкую выходку. Кажется, у меня началась черная полоса в этом университете... Я не только угодила в опалу у своей же собственной группы, но и втянула в намечающийся скандал преподавательницу. И не абы какую, а самую что ни на есть заинтересованную.
Может, она решила, что ругательство адресовано ей?..
– Хорошо, поставлю вопрос иначе, - Ада тем временем все никак не могла успокоиться. Кажется, впервые за время работы в Ливере нам удалось вывести женщину из себя.
– Кто кинул записку?
– Красовская!
– сдала меня Ленка Бердникова.
– Надо же, - Аделаида приподняла брови и подошла к столу, цокая тонкими каблучками.
– Уж от кого, а от тебя я такого не ожидала, Рита. Декан будет поставлен в известность, не сомневайся. Итак, тема сегодняшнего занятия...
Урок начался. Со стороны могло показаться, что он проходил также, как и обычно, а вот если смотреть на ситуацию изнутри... Я чувствовала себя отвратительно. Нет, не так. Ни одно из известных мне слов не могло вместить всех эмоций, что зарождались и набирали силу у меня на душе в течении следующих сорока минут. Это была гремучая смесь из разочарования, обиды, злости, страха и невыносимой боли, дополненная физическими ощущениями — тахикардией, легким головокружением и тошнотой.
Масштабности разворачивающейся внутри меня драмы мог позавидовать сам Шекспир.
Более того, разъяренная Аделаида Павловна решила вусмерть задергать меня наисложнейшими вопросами, ответы на которые я вряд ли смогла бы дать и в спокойном своем состоянии. Она буквально раскатала меня катком по асфальту, словно мстя за провокационную записку. И поставила двойку.
Так что да, это занятие по зарубежной литературе очень сильно отличалось от предыдущих — даже Верстовский в свои самые злющие времена приводил меня в меньшее уныние.
Пока я гадала, станет ли преподавательница жаловаться на случившееся Вениамину, пара подошла к концу. Одногруппники, тихо посмеивающиеся в течении урока, собрали вещи и повалили из аудитории, будто забыв о моем существовании. Я вынырнула в коридор одной из последних, пребывая в расстроенных чувствах и имея двойку в ведомости.