Дублин
Шрифт:
Но это открытие всего лишь показало, понял доктор Пинчер, как много нужно здесь сделать.
Вечер летнего дня. Мартин Уолш стоял с тремя своими детьми на мысе Бен-Хоут и смотрел через море. Его осторожный юридический ум был занят тщательными расчетами.
Мартин всегда был вдумчивым – староватым для своих лет, часто говорили о нем. Его мать умерла, когда мальчику было три года, отец, Роберт Уолш, – годом позже. Его вырастили дед, старый Ричард, и бабушка, и Мартин, привыкнув постоянно находиться в обществе пожилых людей, бессознательно перенял многие их взгляды и отношение к миру, в том числе и осторожность.
Уолш нежно посмотрел на дочь, пятнадцатилетнюю Энн. Он с трудом верил, что уже должен принять насчет нее решение. Уолш сжал письмо в кармане штанов и снова задался вопросом, как задавался уже много часов: стоит ли рассказывать ей об этом?
Вообще-то, замужество дочери – частное дело семьи. Но оно таковым не было. Не в эти времена. Уолшу очень хотелось, чтобы его жена была жива. Она бы знала, как с этим справиться. Молодой Смит мог обладать хорошим характером, а мог и плохим. Уолш надеялся на лучшее. Но тут было нужно и кое-что еще. Принципы, естественно. И сила, без сомнения. А также не поддающееся определению и имеющее первостепенное значение качество – талант к выживанию.
Ведь для людей вроде самого Мартина – для преданных старых англичан – жизнь в Ирландии никогда не была еще более опасной.
Прошло четыре с половиной столетия с тех пор, как король Англии Генрих Плантагенет вторгся в Ирландию и, заняв место древнего ирландского верховного короля, силой вынудил вождей ирландских кланов формально признать его своим владыкой. Конечно, по другую сторону Пейла, области вокруг Дублина, вожди все равно оставались вождями, и вельможи Плантагенета, вроде Фицджеральдов, которые вскоре уже перестали слишком отличаться от ирландцев, правили островом на старый лад. Но семьдесят лет назад король Генрих VIII сверг Фицджеральдов и ясно дал понять, раз и навсегда, что Англия намерена напрямую управлять западным островом. Он даже принял на себя титул короля Ирландии.
Несколько лет спустя больной английский монарх Генрих VIII, сменивший шесть жен, умер. Около шести лет правил его сын Эдуард, слабенький мальчик, еще пять лет престол занимала его дочь Мария. А потом корону надела Елизавета, королева-девственница, и уже почти полвека она оставалась на английском троне. И эти монархи пытались управлять Ирландией, и все они находили это весьма нелегким делом.
На остров присылали лордов-наместников, и одним из них доставало мудрости, а другим – нет. Это почти всегда были английские аристократы со звучными именами или титулами: Сент-Леджер, Сассекс, Сидни, Эссекс, Грей. И они всегда сталкивались с одними и теми же традиционными ирландскими проблемами: старинные английские семьи – Фицджеральды и Батлеры – продолжали завидовать друг другу; ирландские вожди не выносили королевского надзора: в Ульстере могущественные О’Нейлы до сих пор не забыли, что когда-то были верховными королями Ирландии. И все – да, все, включая преданных английских сквайров вроде Уолшей, – были только рады отправлять посланников к монарху, чтобы подорвать авторитет и власть лорда-наместника, если его решения им не нравились. Ведь наместники являлись сюда, чтобы превратить Ирландию во вторую Англию, а вовсе не для выгоды ирландцев. Вместе с ними явилась толпа искателей фортуны, так называемые новые англичане, жаждавшие получить землю. Некоторые из этих жуликов даже пытались утверждать, что происходят от давно забытых поселенцев Плантагенета и что у них есть право на ирландскую собственность.
И стоило ли удивляться, когда английские лорды-наместники обнаруживали, что Ирландия сопротивляется переменам, или новым налогам, или английским авантюристам, пытавшимся украсть землю? За время детства Мартина Уолша постоянно возникали бунты, особенно на юге, где Фицджеральды в Манстере ощущали угрозу. При этом многие не просто подозревали, а были уверены в том, что английские официальные лица намеренно пытаются возбудить беспорядки.
– Если они сумеют подтолкнуть нас к серьезному бунту, – приходили к выводу некоторые ирландские землевладельцы, – то сразу конфискуют наши поместья и наложат на них лапу. Вот что они задумали.
Но только в конце долгого правления Елизаветы было поднято настоящее восстание.
Из всех ирландских провинций Ульстер имел репутацию наиболее необузданного и самого отсталого. Ульстерские вожди наблюдали за продвижением английских порядков в других провинциях с отвращением и все нараставшим беспокойством. Самый крупный из них, О’Нейл, получивший образование в Англии и носивший английский титул графа Тиронского, обычно умудрялся поддерживать там мир. Но в конце концов именно Тирон и возглавил восстание.
Чего он хотел? Править всей Ирландией, как его далекие предки? Возможно. Или просто желал так напугать англичан, чтобы они предоставили ему владеть Ульстером как своей собственностью? Тоже возможно. Но он, как и Шелковый Томас за шестьдесят лет до него, воззвал к истинным католикам, в противоположность еретикам-англичанам, и отправил послание католическому королю Испании, прося войска. И на этот раз отряды католиков – четыре с половиной тысячи солдат – действительно прибыли. Граф Тирон и сам был опытным воином. Он разбил первые английские силы, посланные против него в Ульстер, в битве при Йеллоу-Форде, и люди поспешили к нему со всего острова. Это было всего десять лет назад, и никто в Дублине не знал, что может произойти, но затем Монтджой, жестокий и опытный английский военачальник, разбил Тирона и его испанских союзников в Манстере. И после этого Тирон уже ничего не мог поделать. В тот самый момент, когда старая королева Елизавета лежала в Лондоне на смертном ложе, граф Тиронский, последний из вождей Ирландии, капитулировал. Но англичане оказались на удивление снисходительны к нему: они позволили графу сохранить часть древних земель О’Нейлов.
На трон Англии взошел новый король – Яков, один из кузенов Елизаветы. Игра Тирона была закончена, и он это понимал. Но стало ли в Ирландии безопаснее?
Уолш смотрел на море. Справа от него раскинулся широкий Дублинский залив, уходивший к южному мысу и порту Долки. Слева – странный маленький островок с расщелиной в утесе – Ирландс-Ай, так теперь иногда называли этот островок люди. А по другую сторону залива, на севере, поднимались голубовато-серые горы Ульстера. Если он вообще собирался заговаривать на эту тему, решил Уолш, то теперь самое время.
Характер Мартина Уолша можно было угадать по его внешности. На мягких кожаных башмаках виднелось несколько пятен высохшей грязи и пыль, поскольку, доехав верхом до основания мыса, мимо замка его друга лорда Хоута, Мартин предпочел подняться на вершину пешком. Но его тщательно вычищенные утром штаны и дублет оставались все такими же чистыми. Поскольку день был теплым, Уолш скакал без плаща и даже без шляпы, и его волосы, пока еще каштановые, свободно падали на плечи, однако в небольшой остроконечной бородке уже пробивалась седина. Осторожный, чистоплотный, спокойный, негорделивый… семейный человек. И единственной посторонней вещью, которую мог бы заметить новый знакомец, был серебряный крестик, висевший на груди Мартина.
Письмо доставили Уолшу этим утром. Прочитав его и переварив содержание, Уолш мог прийти только к одному выводу: автор письма очень спешил, узнав, что Лоуренс и Энн собираются уехать.
– Я получил письмо от Питера Смита, – тихо сказал он. – Насчет его сына Патрика. Ты его знаешь?
Сыновья промолчали, хотя Лоуренс внимательно посмотрел на Энн, а потом вопросительно – на отца.
– Я с ним встречалась раз или два, отец, – ответила девушка. – Когда была с мамой в Дублине.
– Ты с ним разговаривала?