Дубровицы
Шрифт:
По отзыву современников, А. М. Дмитриев-Мамонов произвел при дворе благоприятное впечатление. Датский посланник Остен-Сакен писал о нем, что «он хорошо воспитан, наружность у него степенная, н, кажется, он обладает большим умом и живостью, чем Ермолов». По отзыву саксонского посланника Гельбига, дававшего обычно беспощадные характеристики русским придворным, Дмитриев-Мамонов «был очень умен, проницателен и обладал такими познаниями… в некоторых научных отраслях, особенно же во французской и итальянской литературах, что его можно было назвать ученым; он понимал несколько живых языков,
В первое время своего возвышения Александр Матвеевич держался очень скромно и осторожно. «Ни в какие дела не мешается,- писали о нем Г. Р. Державину,- да и не любит их выслушивать. Да он же, кроме ужина, никого и не принимает, а к ужину менее не съезжаются, как человек двадцать, где производят разные веселья».
Обязанности фаворита сначала ограничивались развлечением императрицы. Екатерина охотно привлекала его к постановкам собственных комедий в эрмитажном театре. Написал для театра несколько пьес и Дмитриев-Мамонов. В письмах к барону Гримму императрица шутливо называла Александра Матвеевича «красным кафтаном»:
«Этот красный кафтан облекает существо, обладающее прекраснейшим сердцем вместе с большим запасом честности; ума хватит на четырех, неистощимый запас веселости и замечательная оригинальность во взгляде на вещи и в способе выражения этого взгляда, удивительная благовоспитанность и особенное знание всего, что придает блеск уму… Наша наружность вполне соответствует нашим внутренним качествам; черты лица правильны, у нас чудные черные глаза с темными бровями, рост выше средняго, благородная осанка, приятная поступь; словом, мы столько же основательны характером, сколько ловки, сильны, блестящи».
Из писем Екатерины, ставших своеобразным литературным памятником эпохи, несмотря на восторженные эпитеты, можно составить о Дмитриеве-Мамонове мнение как о человеке, лишенном интереса к государственной деятельности. Впрочем, стремясь закрепить свое значение при дворе, Александр Матвеевич старался вникнуть в систему государственного управления, особенно интересовался внешней политикой. «Он разумен,- говорила о фаворите Екатерина II,- и будет присутствовать в Совете, чтобы иметь тамо свой глаз».
К его чести, Дмитриев-Мамонов своим влиянием не пользовался, чтобы вредить кому-либо. Мало того, он был единственным фаворитом, который преданность Екатерине сумел соединить с почтительным отношением к ее наследнику Павлу. Милости на Александра Матвеевича сыпались градом.
В 1787 году во время путешествия императрицы в Крым он сопровождал ее и тогда же был произведен в премьер-майоры Преображенского полка. В том же году назначен действительным камергером, корнетом кавалергардского корпуса, шефом Санкт-Петербургского полка. Спустя два года придворной службы он был произведен в генерал-поручики и пожалован в генерал-адъютанты. Стараясь угодить Екатерине, австрийский император Иосиф II пожаловал ее фаворита в графы Римской империи.
Богатство Дмитриева-Мамонова возросло в несколько раз. В одном Нижегородском наместничестве, как свидетельствует «Русский биографический словарь», ему принадлежало до 27 тысяч душ крестьян.
В должности генерал-адъютанта
В первую половину 1789 года значение при дворе Дмитриева-Мамонова было так велико, что поверенный Потемкина полковник Михаил Гарновский вынужден был по всем делам обращаться к его бывшему адъютанту. Дмитриеву-Мамонову сообщались ноты и депеши всех иностранных министров и послов, подавались собственноручные письма державных особ, при нем императрица совещалась с канцлером.
Из донесений Гарновского, обращенных к начальнику канцелярии Потемкина Василию Степановичу Попову для немедленного сообщения общему их начальнику, становится ясен эпизод приобретения А. М. Дмитриевым-Мамоновым усадьбы Дубровицы. Гарновский писал свои донесения бойкой скорописью на плотной синеватой бумаге сразу же после того или иного события.
«После подачи писем,- писал 9 августа 1787 года доверенный Потемкина,- был я у Александра Матвеевича (Мамонова), который принял меня необыкновенно, но отменно ласково и учтиво, так что я не знаю, чему приписать таковой отличный прием… Наконец сказал мне: «Ея Императорское Величество крайне удивляется, да и я не понимаю, что бы тому за причина была, что на продажу Дубровиц купчая не прислана?»
Видно, очень не хотелось Потемкину расставаться с роскошным голицынским имением. Не спешил он угождать императрице, а Гарновскому предлагал затянуть дело. Не получилось. Полковник доносил из Петербурга:
«Александр Андреевич Безбородко ноне передавал, что государыня в разсуждений не присылки купчей крайне удивляется… Потом граф, позвав меня к себе, и еще напоминал о купчей и потом сказал: «Скоро будет цареградский курьер, по приезде которого надобно будет нарочного к его светлости отправить».
Хочешь – не хочешь, а купчую пришлось отсылать в Петербург. Гарновский затеял волынку с крепостными, стараясь оторвать от имения лучших людей. Не вышло у него и это.
«Достоверно известно,- сообщал он,- что выключка некоторых людей из числа продающихся с Дубровицею причинила Ея И. В-ву нарочитое неудовольствие. Когда Петр Степанович Валуев просил, по получении Вашего письма, графа Александра Андреевича Безбородко, чтоб в добавок к прежним выключить еще 11 душ, то граф не только не взялся докладывать о сем Ея И. В-ву, но и дал знать, что лучше бы было выключить всех назначенных к выключке прежде, нежели к продаже Дубровиц приступлено, а в купчей ничего об них не упоминать».
Для Потемкина не было тайной, кому предназначалось имение. В конце сентября бывший его адъютант уже требовал завершить оформление документов на Дубровины.
«Александр Матвеевич приказал мне и еще Вас просить о скорейшей присылке к нему бумаг и планов, до Дубровиц касающихся,- докладывал Гарновский.- Но если б таковые находились в руках г. Лузина, то чтобы оные доставлены были Матвею Васильевичу. Есть и здесь кое-какие планы, но я без повеления не смею оных представить ему; что же касается до крепостей или иных бумаг, то каковые все хранились у г. Хомутина и взяты им с собою».