Дубровицы
Шрифт:
Перед главным входом в храм, по сторонам западной лестницы, возвышаются две белокаменные фигуры святителей. Левая изображает Григория Богослова с книгой и поднятой для благословения рукою, а правая фигура – Иоанна Златоуста с книгой и стоящею у ног митрой. Однако по христианской традиции принято изображать трех святителей церкви. И действительно, этим двум скульптурам при входе соответствует третья, но ее замечаешь не сразу. Изваяние Василия Великого установлено непосредственно над входом, на крыше западного притвора.
В прошлом храм украшали и другие скульптуры подобного типа. В заменяющей восточную дверь нише помещалось скульптурное распятие с предстоящими Богородицей и Иоанном Богословом (остались одни
Скульптура и рельефные украшения выполнены из местного белого камня. Материал добывался в каменоломнях на берегах Пахры. Он легко поддавался обработке резцом, но при этом был достаточно тверд и долговечен. Словом, как нельзя лучше подходил для скульптурных работ.
Фигуры святителей перед входом в храм выполнены уверенной рукой мастера европейской выучки. Выразительно очерчены бородатые лица, передано движение тел. По сравнению с этой работой некоторые другие скульптурные украшения фасадов выглядят более примитивно. Например, изваяния евангелистов во внешних углах цоколя – они сохранились плохо – получились непропорциональными. Кряжистые и большеголовые фигуры неподвижны как дохристианские идолы, даже складки хитонов прочерчены схематично, без изгибов. Возможно, что скульптуры евангелистов появились у цоколя уже после отъезда профессиональных резчиков из Дубровиц. Эти фигуры мог вытесать какой-нибудь не лишенный наблюдательности и способностей к делу подручный. Можно предположить его участие и в создании пышного рельефного убранства внешней стенки парапета и цоколя, где вперемежку с различными сочетаниями стеблей и листьев встречаем изображения крупных и мелких кистей.
Верх основного лепесткового яруса церкви завершается резным фризом, где прихотливо переплелись рельефные листья, плоды и цветы. Ниткой жемчуга пущены поверху овалы иоников, а чуть выше на частых кронштейнах в виде листьев средиземноморского растения аканта нависает белокаменный карниз. Чуть выше закругленные аттики – декоративные венчающие стенки, похожие здесь на гребни волн. Они прорезаны окошками и обрамлены каменными завитками со стоящими на них фигурками ангелов.
Ранним утром и ближе к вечеру, когда косые лучи солнца ложатся на белый камень, резные аттики отбрасывают причудливую тень, немного похожую на кружевной воротник. Стоящему внизу зрителю не увидеть за ним ни крутых скатов кровли нижнего яруса, ни утолщенного для устойчивости основання восьмигранного столпа. Потому и башня, завершенная блистающей княжеской короной, кажется почти невесомой.
В основании столпа за белокаменными переливами декоративных аттиков видны изваяния апостолов.
Первоначально их было двенадцать, осталось только восемь, у граней восьмерика. В руках апостолов кроме книг были также и орудия «страстей господних» – копье, лестница, столп, гвозди, молоток, терновый венец и прочее, но эти атрибуты в настоящее время утрачены.
В обилии вычурных белокаменных завитков и каменной скульптуры не сразу можно заметить в переходном ярусе окна, обрамленные сложными наличниками, расположенными наклонно. Перевитые колонки наличников странным образом выгнуты, они словно повторяют утолщенный в этом месте профиль стены. Если вдуматься, наклонное положение колонн противоречит элементарной архитектурной грамоте. Но в данном случае здесь нет никакого нарушения законов красоты. Зодчие сознательно допустили такую вольность, учитывая особенности зрительного восприятия. Они скрыли в изобилии мелких деталей грубоватую, но необходимую деталь конструкции.
Расположенный выше ярус башни имеет широкие полуциркульные окна в каждой грани, не считая восточной, глухой. Верх столпа, выше переходного яруса, сложен частично из кирпича, который прочнее и легче белого камня, однако снаружи, так же как и низ церкви, облицован резными белокаменными блоками. К граням столпа на уровне полуциркульных окон приставлены колонны, покрытые богатой резьбой в виде виноградной лозы, наподобие деревянных колонок иконостасов. В свободном подоконном пространстве – изящные гирлянды из плодов и цветов.
Верхний ярус столпа отделен от среднего прерывающимся карнизом и узкой полоской фриза, заполненного буйным травяным орнаментом. Прорезанные восьмигранными окнами стены верхнего яруса покрыты еще более плотной резьбой. В украшении яруса наряду с растительными мотивами появляются и головки крылатых херувимов. «Ребра» этого яруса отмечены короткими пилястрами, перебитыми по высоте окон профильными карнизиками, и завершены резными капителями.
Столп опоясан широким рядом арок на мелких колонках, а над ними – профилированные колонки следующего карниза, лента с каменными горошинами и классический пояс из листьев аканта. Сферический свод столпа закрыт шипастыми дугами короны – они выходят из золоченого обрамления каждого из четырехлепестковых окон и сходятся под фигурной маковицей, образуя основание для ажурного креста.
Церковь Знамения в Дубровицах стоит особняком в истории русского искусства. Объяснение этому вытекает из сказанного. Судя по всему, возводили этот уникальный памятник иноземные мастера. Пользуясь поощрением со стороны всесильного заказчика князя Б. А. Голицына, они использовали собственный опыт строительства католических храмов. Не скованные в частном поместье никакими ограничениями православного духовенства, приглашенные зодчие и резчики творили в соответствии со своим вкусом. Их строительные и декоративные приемы до сих пор были неведомы на Руси, и своих подражателей нашли не сразу. А скульптурные изображения библейских персонажей, греховные в понимании многих деятелей русской церкви, так и остались (наряду с несколькими более скромными опытами) исключительным явлением в отечественном искусстве.
Бесспорно, что работавшие на Б. А. Голицына иноземные мастера не сторонились и местной традиции и в какой-то степени, возможно через личные указания заказчика, внесли в свое творчество нечто новое, придав постройке необычную для барочной архитектуры монументальность. Достигнутый здесь синтез западного и русского стилей тонко подметил известный в начале нынешнего столетия художественный критик С. К. Маковский. В журнале «Старые годы» он писал о дубровицком шедевре: «…его пышная, благоговейно затейливая архитектура так неожиданно сливается с традициями византийского храмоздательства».
Многие историки искусства пытались уточнить имена строителей дубровицкого шедевра. Документов не сохранилось, поэтому высказывались, и высказываются по сей день, только догадки. На рубеже XVII- XVIII веков в России работало не так уж много иноземцев, но творчество тех, о ком известно, не дает оснований связывать их имена с храмом в Дубровицах. Так было отвергнуто имя шведского зодчего Никодима Тессина и малоизвестного итальянского архитектора Алемано, строившего дворец князя Петра Алексеевича Голицына, младшего брата Бориса Алексеевича. Зодчий Алемано приехал в Москву в 1697 году, когда храм в Дубровицах был почти готов. Законченным, как уже говорилось выше, видел это сооружение секретарь австрийского посольства Иоганн Корб в 1698 году, а за год до его поездки в Дубровицы – наш соотечественник Иван Васильевич Погорельский. Он служил секретарем у одного из соратников Петра I архиепископа Холмогорского и Важского Афанасия и всюду сопровождал его в поездках по России и Русскому Северу. В один из приездов Афанасия в Москву было получено приглашение от Б. А. Голицына посетить имение Дубровицы. Погорельский записал в своем дневнике, сравнительно недавно обнаруженном в переплетах «Летописи Двинской»: