Дубровинский
Шрифт:
Выполняя решения III съезда о вооруженном восстании, Центральный Комитет партии, Ленин указывали, что „…Революционный пролетариат добился нейтрализации войска, парализовав его в великие дни всеобщей стачки. Он должен теперь добиться полного перехода войск на сторону народа“. [5]
И вот Дубровинский уже в пути. Ярославский, Землячка и многие другие, так же как и он, направлены ЦК для работы в войсках. Дубровинский едет в Петербург и, не задерживаясь в столице, отправится в Кронштадт.
5
В.
Сведения из Кронштадта приходили самые противоречивые, но ясно было одно, что матросы готовы взяться за оружие. Они уже выработали свои требования. В этих требованиях было еще много незрелого, „бытового“, но кронштадтские большевики сумели подсказать и политические.
В Петербурге, в столичном комитете РСДРП, Иосиф Федорович сумел познакомиться с требованиями матросов:
Увеличить приварочные деньги с 6–8 копеек до 15 копеек в день на человека.
Передать все вопросы питания команды в руки матросов. Команда изберет своих артельщиков по одному от роты.
Всякая экономия от довольствия должна употребляться на улучшение пищи по усмотрению команды.
Ежемесячно выдавать на каждого 1/4 фунта рассыпного чая и 3 фунта сахара.
Баня с мылом за счет казны.
Ежегодно выдавать два комплекта обмундирования из материалов высшего качества. Носильного белья по три пары в год.
При увольнении в запас выдавать каждому деньги на покупку штатского платья.
Вместо нар поставить койки.
Срок службы не должен превышать четырех лет. Молодых матросов обучать грамоте, относиться к ним гуманно.
В библиотеках иметь всю современную литературу и наиболее распространенные газеты и журналы.
Разрешить собрания и сходки нижних чинов для обсуждения своих нужд.
Офицеры должны обращаться с нижними чинами вежливо и обязательно на „вы“.
Не преследовать членов команды броненосца „Потемкин“, которые пожелают вернуться на родину.
Предоставить нижним чинам права наравне со всеми гражданами.
Да, требования сумбурны. Дубровинский понимал, что необходимо как можно скорее попасть в Кронштадт. В Петербурге ему сказали, что кронштадтские большевики создали военно-революционный комитет и назначили восстание на конец октября. Времени очень мало. Если матросы восстанут и предъявят вот эти требования, то это будет холостой выстрел.
Иосиф Федорович ехал в Кронштадт, совершенно не представляя, где он будет там жить, питаться. У него была явка к членам Кронштадтского комитета РСДРП и больше ничего. Но все эти „бытовые мелочи“ мало беспокоили Дубровинского. Скитальческая жизнь приучила его довольствоваться малым. Не привыкать ему и к тому, что каждую ночь приходится коротать на новом месте. Несколько застенчивый Иосиф Федорович всегда стеснялся того, что может помешать хозяевам, отказывался от постели, и часто утро заставало его спящим в кресле или просто на полу, укрытым пальто, с портфелем под головой.
Дубровинского сейчас заботило другое. Никогда раньше ему не приходилось работать среди солдат и матросов. Он великолепно понимал, что и солдаты и матросы – это вчерашние рабочие и крестьяне. Что им также близки те цели, которые преследуют их братья на заводах, в деревнях и селах. Но, конечно, в воинской среде была и своя специфика. Многолетняя муштра, беспрекословное повиновение, ежеминутная угроза наказания не могли не сказаться на формировании характеров и поведения нижних чинов. Чтобы поднять матроса или солдата па вооруженную борьбу, нужно еще суметь убедить его, заставить стряхнуть это оцепенение,
Иосифа Федоровича хорошо знали на заводах и фабриках Москвы, Петербурга, Орла, Калуги, Самары. Но никто из десятка тысяч моряков Кронштадта ни разу не видел его в глаза, не слышал его выступлений. Значит, в самые короткие сроки он должен войти в эту новую для него среду, стать своим человеком для матросов и солдат.
Нелегко это будет сделать.
Дубровинский решил, что он воспользуется первым же митингом, первой сходкой, чтобы выступить перед новой для него аудиторией. Конечно, придется соблюдать осторожность: Кронштадт наверняка наводнен шпиками. Крепость невелика, каждого вновь прибывшего „пауки“ сразу же возьмут на заметку.
Он не может сейчас рисковать.
Когда Иосиф Федорович приехал в Кронштадт и повидался с местными руководителями большевиков, то узнал от них, что в воскресенье, 18 октября, во всех экипажах прошли открытые митинги. Очень бурно обсуждался вопрос: включать или не включать в матросские требования программные требования партии?
Сторонники включения политических требований доказывали, что все равно так или иначе вооруженного столкновения не избежать. Всероссийская забастовка уже остановила всю жизнь страны, и моряки не могут остаться в стороне, они должны оружием поддержать революцию.
Противники этой точки зрения бубнили свое – „требования матросов касаются только их самих, мы требуем улучшения жизни матросов и в политику не хотим вмешиваться“.
Но матросы пошли за большевиками. И только отказались включить в свои требования пункт о свержении самодержавия. „Этот пункт самодержавию мы не можем предъявить, – говорили матросы, – по этому пункту его надо свергать“.
Зато моряки потребовали созыва Учредительного собрания, предоставления демократических свобод, 8-часового рабочего дня.
На этих же митингах договорились, что свои требования матросы предъявят 30 октября, в день возвращения команд из плаванья.
В воскресенье 23 октября большевики Кронштадта наметили созвать митинг матросов, солдат, рабочих.
Комендант крепости, когда к нему обратились за разрешением, отверг все ссылки на царский манифест и запретил нижним чинам участвовать в каких-либо собраниях. Он взял под охрану Манеж, который большевики просили для проведения митинга.
Но нижние чины но были намерены подчиняться приказу коменданта. Большевики призвали солдат, матросов, рабочих собраться на Якорной площади.
К середине дня 23 октября на площадь пришло около 5 тысяч человек.
Командование попыталось сорвать митинг. Прибывшие на площадь офицеры сначала угрожали матросам и солдатам наказаниями за ослушание. Но очень скоро убедились, что такие угрозы могут для них дорого обойтись. Не поддались нижние чины и на уговоры.
Толпа на площади все возрастала.
Дубровинский с удивлением, с радостью наблюдал, как отпадает, отваливается от правительства огромными людскими пластами армия.
Она еще не стала революционной, она еще не перешла целиком на сторону революционного народа. Но этот переход уже начался.
На митинге выступали самые разномастные ораторы – меньшевики, эсеры, беспартийные.
Выступали и большевики. Выступил и Дубровинский. Опытный оратор, он сразу же приковал к себе внимание многотысячной толпы. В противовес подстрекательским науськиваниям эсеров, незадолго до этого оформивших в Кронштадте свою организацию, Дубровинский не призывал к немедленному восстанию. Наоборот, он говорил о необходимости тщательной подготовки, разъяснял задачи, которые стоят перед рабочими и солдатами.