Дуэль Лермонтова и Мартынова
Шрифт:
Алексей Аркадьевич Столыпин (Монго). 1845
Акварель
Государственная Третьяковская галерея, Москва
В записке Мартынову Глебов писал: «Я и Васильчиков не только по обязанности защищаем тебя везде
и во всем, но и потому, что не видим ничего дурного с твоей стороны в деле Лермонтова и приписываем этот выстрел несчастному случаю (все это знают, судьба так хотела, тем более, что ты третий раз в жизни стрелял из пистолета; второй, когда у тебя пистолеты рвало в руке, это в третий), а совсем не потому, что ты хотел пролить кровь, в доказательство чего приводим то, что ты сам не походил на себя, бросился к Лермонтову в ту секунду, как он упал, и простился с ним. Что же касается до правды,
Косвенным доказательством того, что показания Мартынова и секундантов неправдивы, является то обстоятельство, что Мартынов в своих показаниях указывает, что Глебов и Васильчиков прибыли на дуэль в одних дрожках. Однако согласно дуэльным правилам не допускалось, чтобы секунданты противоборствующих сторон ездили на дуэль совместно – иначе их могли обвинить в сговоре.
Петр Соколов Сергей Васильевич Трубецкой. 1835 (?)
Акварель
Государственная Третьяковская галерея, Москва
В своей записке Глебов напишет Мартынову: «Прочие ответы твои совершенно согласуются с нашими, исключая того, что Васильчиков поехал верхом на своей лошади, а не на беговых дрожках со мной…». Он понимает, что по дуэльным правилам совместная езда противостоящих секундантов на место дуэли недопустима.
В ходе следствия были допрошены хозяйка дома, где произошла ссора Лермонтова и Мартынова, М.И. Верзилина, крепостной дворовый Иван Соколов, крестьянин Илья Козлов, дворовый человек Иван Смирнов, крепостной дворовый Иван Вертюков, однако их показания не имели никакого значения.
Вместе с тем не были допрошены Трубецкой, входивший в близкое окружение Лермонтова, и Столыпин, бывший самым близким другом Лермонтова, а также его родственником – двоюродным дядей.
Вместе со Столыпиным Лермонтов приехал в Пятигорск, где они проживали в соседних комнатах. В момент вызова на дуэль Столыпин находился рядом. Даже если бы Столыпин не был секундантом, он не мог не знать о причинах дуэли, обстоятельствах вызова на дуэль, попытках или, наоборот, об отсутствии попыток секундантов примирить противников, об условиях дуэли, то есть о существенных обстоятельствах, которые должно было установить следствие.
Можно предположить, что Столыпина и Трубецкого не стали допрашивать по следующей причине. Согласно действующим правилам, перед проведением допроса свидетели приводились к присяге, «каждый по своей вере». Обвиняемые и подсудимые к присяге не приводились. Именно поэтому к письменной присяге приводились лишь свидетели: М.И. Верзилина, И. Соколов, И. Козлов, И. Смирнов, И. Вертюков.
Мартынов, Глебов, Васильчиков к присяге не приводились, а значит, могли утаить некоторые обстоятельства по расследуемому делу.
Законодательством гарантировалась определенная защита прав обвиняемых и подсудимых. В целях своей защиты они могли давать любые показания, в том числе и не правдивые, без приведения к присяге, а задача следствия и суда состояла в их проверке и оценке.
Присяга являлась сильнейшим гарантом того, что свидетель будет давать правдивые показания. Как указывает Устимович, «обряд присяги, в коем признание имени Божия, сильно действует на умы большинства людей, а особенно простых и набожных, как религиозная гарантия; вместе с гражданскою, состоящею в наказаниях за лжеприсягу, склоняет к показанию истины; потому-то закон присяжным показаниям придает безусловную веру, а бесприсяжным ставить не во что.
18
Устимович А. Записки военного судопроизводства для юнкерских училищ. С. 123.
Текст присяги в рассматриваемое время для православных верующих был установлен следующий: «Я, нижепоименованный, обещаю и клянусь Всемогущим Богом и пред Святым его Евангелием Честным и Животворящим Крестом в том, что по делу, по которому я ныне во свидетельство призван и спрашиваем буду, имея показать самую сущую правду, не норовя ни на какую, ни для дружбы, вражды и корысти ниже страха ради сильных лиц, а так как перед Богом и судом его страшным в том ответ дать могу.
В чем да поможет мне Господь Бог душевно и телесно в сем и будущем веке. В заключение же сей моей клятвы целую Слова и Крест Спасителя моего. Аминь».
После такой присяги сомнительно, чтобы допрошенные в качестве свидетелей Столыпин и Трубецкой могли дать показания, не соответствующие действительности, то есть отрицать свое участие в дуэли.
Таким образом, поскольку никто не был заинтересован в установлении факта участия Столыпина и Трубецкого в дуэли – ни командование, а соответственно и следствие, ни обвиняемые Мартынов, Глебов и Васильчиков, ни сами Столыпин и Трубецкой, – в ходе следствия они допрошены не были.
В исследованиях, посвященных дуэли Лермонтова и Мартынова, в вину участникам дуэли вменяется то обстоятельство, что Мартынов, Глебов и Васильчиков ввели следствие в заблуждение, указав на то, что расстояние между барьерами составляло пятнадцать шагов, в то время как в действительности это были десять шагов.
Также ими было скрыто от следствия условие трех выстрелов, по которому Мартынов имел возможность с трех попыток с близкого расстояния поразить Лермонтова.
Однако эти обстоятельства не являлись определяющими в оценке действий Мартынова и секундантов и не могли оказать решающего влияния на степень наказания виновных.
Некоторыми исследователями дуэли Лермонтова с Мартыновым также утверждается, что Лермонтов к моменту выстрела Мартынова уже разрядил свой пистолет в воздух и Мартынов стрелял в безоружного человека, чем фактически совершил обыкновенное убийство. В обоснование данных выводов приводятся следующие доказательства. На вопрос следственной комиссии: «Не заметили ли вы у лермонтовского пистолета осечки или он выжидал вами произведенного выстрела…», Мартынов ответил: «…..Хотя и было положено между нами считать осечку за выстрел, но у его пистолета осечки не было…». Однако ответ Мартынова о том, что у Лермонтова не было осечки, еще не свидетельствует о том, что выстрел Лермонтовым был действительно произведен. Э.Г. Герштейн полагает, что показания Васильчикова не являются достоверными. Она пишет: «Это обстоятельство должно было привлечь внимание следственной комиссии. Но, как ни странно, заявление Васильчикова не подверглось проверке. Вопросы о том, когда и при каких обстоятельствах Васильчиков разрядил пистолет убитого, Мартынову и Глебову не задавались» [19] .
19
Герштейн Э.Г. Судьба Лермонтова. М., 1964. С. 443.