Дуэль в истории России
Шрифт:
По Своду военных постановлений Мартынов должен был быть приговорен к «лишению чинов и прав состояния». Спустя несколько месяцев Николай I, ознакомившись с документами по делу, начертал такой приговор: «Майора Мартынова посадить в Киевскую крепость на гауптвахту на три месяца и предать церковному покаянию. Титулярного же советника князя Васильчикова и корнета Глебова простить, первого во внимание к заслугам отца, а второго по уважению полученной тяжелой раны». После неоднократных просьб Мартынова о смягчении церковного наказания Святейший Синод сократил срок покаяния с 15 лет до 5-ти, так что в 1846 году Мартынов был полностью освобожден от епитимьи.
А
Глава XIV. «Возможна была дуэль…»
Враги! Давно ли друг от друга
Их жажда крови отвела?
Давно ль они часы досуга,
Трапезу, мысли и дела
Делили дружно?..
К чему пытать судьбу? Быть может, коротка
В руках у парки нитка наша!
В 1855 году, в год кончины императора Николая I и конца проигранной Россией Крымской войны, И. С. Тургенев спрашивал в письме у С. Т. Аксакова: «Читали ли вы статью Толстого «Севастополь» в «Современнике»? Я читал ее за столом, кричал «Ура!» и выпил бокал шампанского за его здоровье…» В тот год известному писателю Ивану Сергеевичу стукнуло 37, а только входящему в литературу молодому графу — 27.
Спустя примерно год поэт Афанасий Фет, приехав в Петербург из Дерпта, отправился навестить своего литературного друга Ивана Тургенева.
«Когда Захар отворил мне переднюю, — рассказывал позже Фет, — я вдруг заметил полусаблю с анненской лентой.
— Что это за полусабля? — спросил я, направляясь в дверь гостиной.
— Сюда пожалуйте, — вполголоса сказал Захар, указывая направо в коридор, — это полусабля графа Толстого, они у нас в гостиной ночуют. А Иван Сергеевич в кабинете чай кушают.
Иван Тургенев.
В продолжении часа, проведенного мною у Тургенева, мы говорили вполголоса из боязни разбудить спящего за стеной графа…
— Вот все время так, — рассказывал с усмешкой Тургенев, — вернулся из Севастополя с батареи, остановился у меня и пустился во все тяжкие. Кутежи, цыгане и карты во всю ночь; а затем до двух часов спит как убитый. Старался удерживать его, но теперь махнул рукою…»
Два писателя быстро сдружились, но странным образом порою между ними возникала какая-то прохладная отчужденность. Психологическая несовместимость, могли бы мы сказать современным языком. Все-таки Тургенев был из другого поколения, он был на десять лет старше. Обстоятельства как будто бы заставляли его играть роль наставника, но самостоятельный граф наставничества над собою не очень готов был терпеть. Граф Николай Толстой, свидетель раздражительных споров Тургенева со Львом Толстым, сказал однажды со смехом: «Тургенев никак не может помириться с мыслью, что Левочка растет и уходит у него из-под опеки».
19 мая 1861 года Тургенев писал из Спасского Афанасию Фету:
«Fettie carissime, посылаю вам записку от Толстого, которому я сегодня же написал, чтобы он непременно приехал сюда в начале будущей недели, для того чтобы совокупными силами ударить на вас
Афанасий Фет.
В это письмо была вложена записка от Л. Толстого:
«Обнимаю вас от души, любезный друг Афан. Афан., за ваше письмо и за вашу дружбу, и за то, что вы есть Фет. Ивана Сергеевича мне хочется видеть, а вас в десять раз больше. Так давно мы не видались, и так много с нами обоими случилось с тех пор… Особенное будет несчастье, ежели я не побываю у вас нынче летом, а когда, не знаю.
И вот, спустя неделю, 26 мая 1861 года Тургенев в своей коляске вместе с графом Толстым приехал к Фету в его Степановку, а на другое утро разыгралась бурная сцена между Тургеневым и Толстым. Вот как о происшедшем рассказывал сам хозяин Степановки:
«Утром, в наше обыкновенное время, то есть в 8 часов, гости вышли в столовую, в которой жена моя занимала верхний конец стола за самоваром, а я в ожидании кофея поместился на другом конце. Тургенев сел по правую руку хозяйки, а Толстой по левую. Зная важность, которую в это время Тургенев придавал воспитанию своей дочери, жена моя спросила его, доволен ли он своею английскою гувернанткой. Тургенев начал изливаться в похвалах гувернантке и, между прочим, рассказал, что гувернантка с английской пунктуальностью просила Тургенева определить сумму, которою дочь его может располагать для благотворительных целей. «Теперь, — сказал Тургенев, — англичанка требует, чтобы моя дочь забирала на руки худую одежду бедняков и, собственноручно вычинив оную, возвращала по принадлежности».
— И это вы считаете хорошим? — спросил Толстой.
— Конечно; это сближает благотворительницу с насущной нуждой.
Полина Тургенева-Брюэр, дочь писателя. 1870-е годы.
— А я считаю, что разряженная девушка, держащая на коленях грязные и зловонные лохмотья, играет неискреннюю, театральную сцену.
— Я вас прошу этого не говорить! — вскрикнул Тургенев с раздувающимися ноздрями.
— Отчего же мне не говорить того, в чем я убежден, — отвечал Толстой.
Не успел я крикнуть Тургеневу: «перестаньте», как, бледный от злобы, он сказал:
— Так я вас заставлю молчать оскорблением… — С этим словом он вскочил из-за стола и, схватившись руками за голову, взволнованно зашагал в другую комнату. Через секунду он вернулся к нам и сказал, обращаясь к жене моей:
— Ради Бога, извините мой безобразный поступок, в котором я глубоко раскаиваюсь. — С этим вместе он снова ушел».
Что произошло в следующие дни? Ближайший свидетель всего происшедшего, Афанасий Фет, и сам до конца не знал. Достоверно известно, что после ссоры оба писателя начали обмениваться письмами, в которых зашла речь о дуэли.