Дуэль в истории России
Шрифт:
В день коронации императрицы Екатерины I в мае 1724 года Петр Андреевич Толстой был удостоен титула графа Российской империи. Ему было уже за 80 лет, когда, после смерти Петра, он, будучи членом Верховного тайного совета, включился в заговор против Меншикова. Но заговор провалился.
Граф Толстой был лишен всех чинов и званий и сослан в Соловецкий монастырь, где умер в возрасте 85 лет.
Кровь этого неукротимого человека текла в жилах многих прославленных потомков — всех знаменитых Толстых, но также и Одоевских, и Чаадаевых, и Пушкиных, и Трубецких, и Оболенских, и Волконских, и Веневитинова, и Тютчева, и Константина Леонтьева. (Подробнейшую генеалогию рода Толстых — Пушкиных оставил нам великий русский генетик Николай Кольцов в 1926 году
Светлейший
Описание замечательных представителей династии Толстых — Пушкиных можно найти в удивительной книге «Генетика и гениальность» биолога и генетика Владимира Эфроимсона, изданной в 1998 году.) К этому надо добавить, что в каждом поколении потомства первого графа Толстого встречался психически больной человек, что всякий раз связывали с проклятием царевича Алексея. Почти во всех поколениях графа были и дуэлянты. А о таком знаменитом бретере, как граф Толстой-американец, будет целая глава.
Во времена графа Петра Андреевича поединки на его родине среди русских дворян все еще довольно редки. Но не потому, что суровые указы грозят смертью правым и виноватым, победителям и побежденным. Тем более что не известно ни одного случая применения этих указов на деле. Никого за дуэль не сунули в петлю, никого не повесили за ноги. Тут впору припомнить известные слова: суровость российских законов обычно компенсируется необязательностью их исполнения.
Поединки редки просто потому, что еще сам институт русской дуэли — в младенческом возрасте. Однако же начало положено. И развитие в этом направлении, несмотря на все противодействия, пойдет быстрое. К тому же после смерти императора усиление влияния иностранцев при русском дворе станет еще более заметным. Будет способствовать оно и распространению дуэлей. А борьба с ними как с вредным европейским обычаем отойдет на второй план.
Петр умер в конце января 1725 года. (По странному совпадению почти все Романовы оставляли сей мир в январе месяце) Перед кончиной он с необходимостью предался тяжелому размышлению — кого оставить наследником императорского трона.
Императрица Екатерина I.
Дело в том, что еще в 1722 году, после смерти сыновей, император издал указ о престолонаследии. Автоматическую передачу власти от отца к старшему сыну Петр посчитал «недобрым обычаем» и предложил новый механизм, согласно которому царствующий монарх своей волей назначает наследника. Высшие царедворцы, ознакомившись с указом, были в некотором смущении, но покорно дали слово выполнить монаршую волю. Но кого назначить? Над этим и думал умирающий пятидесятидвухлетний император Петр Великий. (Великим его стали называть еще при жизни.)
У него была любимая жена Екатерина (урожденная Марта Скавронская), с которой он прожил около двадцати лет и которую недавно, год назад, он официально короновал, присвоив ей титул императрицы и расхвалив ее в официальном манифесте. Но последовала неприятная история с камергером Екатерины, молодым Виллимом Монсом, которого заподозрили в непозволительной связи с его госпожой. Петр по обыкновению был крут. Монсу после недельного пыточного следствия отрубили голову. Официально — за взятки и казнокрадство. Имя императрицы не трогали. Жена Цезаря вне подозрений. Однако же после этого Петр не решился назвать ее своей наследницей. Была старшая дочь Анна, просватанная за герцога Голштинского, готового претендовать и на шведскую корону, поскольку он был родным племянником «печального героя Полтавы» Карла XII. Петр любил Анну более всех в семье. Она была умна, любознательна, склонна к занятию серьезными предметами, не терпела русских обычаев, зато любила европейские. Это все было по сердцу Петру, и кое-кто в России подумывал, что муж Анны имеет шанс открыть в империи новую династию. Но была и младшая дочь — четырнадцатилетняя Елизавета. Был, наконец, девятилетний внук, великий князь Петр Алексеевич, сын казненного Алексея. Но император даже не хотел о нем думать, опасаясь именно с этой стороны, от рода Лопухиных, противодействия его реформам. Петр откровенно не заботился о воспитании и обучении внука, давая тем ясно понять, что не желает и не рассчитывает, чтобы
И более ни слова. Сановники оказались в тяжелом раздумье.
Еще ко времени последней болезни и кончины Петра прошел слух о существовании в Петербурге заговора старых вельмож, чьи сердца еще были верны прежним порядкам, о том, чтобы заточить в монастырь Екатерину вместе с дочерьми, а на престол возвести юного великого князя, внука царя.
Но, к счастью Екатерины, прознал об этом Меншиков. На троне оказалась Екатерина, а сторонники великого князя оказались не у дел. И только барон Андрей Иванович Остерман, почти полностью обрусевший умный иноземец и последовательный сторонник великого князя, единственный сумел ловко и вовремя притвориться больным и тем не потерял расположения императрицы и даже сохранил полученную от Петра должность вице-канцлера.
Но уже спустя два года императрица Екатерина I ушла в мир иной. На троне стараниями все того же светлейшего князя Меншикова оказался нелюбимый Петром его внук и полный тезка Петр Алексеевич, которому еще не исполнилось двенадцати лет. На другой день после венчания на царство, одиннадцатилетний император написал сестрице своей Наталье письмо: «Богу угодно было призвать меня на престол в юных летах. Моею первою заботою будет приобресть славу добраго государя. Хочу управлять богобоязненно и справедливо. Желаю оказывать покровительство бедным, облегчать всех страждущих, выслушивать невинно преследуемых, когда они станут прибегать ко мне, и, по примеру римскаго императора Веспасиана, никого не отпускать от себя с печальным лицом». Позже он озвучил эти слова на заседании Верховного тайного совета.
Воспитателем царствующего отрока был назначен Андрей Иванович Остерман, получивший титул обер-гофмейстера. Только что произведенный в адмиралы и имеющий к тому же чин фельдмаршала Меншиков освободил заточенную в Шлиссельбурге бабку юного государя императора Евдокию Лопухину и просил ее благословения внуку на брак со своей дочерью княжною Меншиковой. Еще через пару дней юный государь, войдя в покои светлейшего князя, где толпилось несколько вельмож, озадачил всех фразой: «Я сегодня хочу уничтожить фельдмаршала». Пока царедворцы в недоумении переглядывались, Петр II вручил Меншикову подписанный патент на чин генералиссимуса. Еще через несколько дней архиепископ Феофан Прокопович, будто бы в соответствии с волей покойной императрицы и с согласия Верховного тайного совета, а на самом деле под давлением все еще могучего Меншикова, совершил обряд обручения молодого царя с княжной Марией Александровной.
Царский воспитатель барон Остерман попал в Россию благодаря случаю, а случаем этим оказалась дуэль. Он был родом из Вестфалии, по происхождению незнатный человек,» сын пастора. Поступив в университет Йены, он попал в атмосферу веселья и буйных студенческих пирушек. Это было время, когда все студенты носили шпаги и готовы были обнажить их по любому поводу. На одной из таких пирушек студиозус Генрих Иоганн Фридрих Остерман повздорил с другим студиозусом. Разгоряченные винными парами, они вышли во двор, и Остерман проколол шпагой своего товарища. После этого он не мог оставаться в университете, не мог оставаться в Йене. Он вообще покинул Германию, оказался в Голландии и там, в Амстердаме, наткнулся на русского вицеадмирала Крюйса, который по поручению царя вербовал на русскую службу разных полезных и сведущих людей. Умный и честолюбивый Остерман понял, что он нашел свой шанс. Он поступил к вице-адмиралу в частную службу и принялся ретиво изучать русский язык. Вскоре он был уже в России. Понадобилась однажды Петру записка о каком-то предмете. Царю подали ее написанной по-русски и в таком превосходном виде, что царь не мог не спросить, кто ее готовил. Ему ответили, что иноземец, не более двух лет живущий в России. Царь немедленно взял иноземца в свою канцелярию.
«Никогда ни в чем этот человек не сделал погрешности, — говорил о нем Петр впоследствии. — Я поручил ему писать к иностранным дворам и к моим министрам, состоявшим при чужих дворах, отношения по-немецки, по-французски, по-латыни; он всегда подавал мне черновые отпуски по-русски, чтоб я мог видеть, хорошо ли понял он мои мысли». Был такой случай во время переговоров о Ништадтском мире: Петр вручил Остерману 100 тысяч червонцев на подкуп шведских дипломатов. Остерман употребил в дело и с пользою всего 10 тысяч, а 90 тысяч вернул в казну.