Дуэль в Кабуле
Шрифт:
Однако же старик придвинулся к Виткевичу и глянул на карту. Посмотрел — это бросилось в глаза Яну — как человек, привыкший иметь дело с картами, умеющий в них разбираться… Почувствовав на себе взгляд Виткевича, старик отвернулся и пробормотал:
— До полудня будем идти прямо на заход солнца, а потом дневка до первой звезды.
— Почтенный Мухаммед-ака, — сказал Виткевич, обращаясь к караванбаши, — ночь — друг и союзник злых людей. На большой дороге, где много путников, мы уйдем от них, а в песках, где никого нет, попадем им в руки.
Старик
— «Совершай твой путь при луне», — говорили наши отцы и прадеды.
— Если мой скромный совет может помочь вашей мудрой опытности, почтенный караванбаши, — проговорил Виткевич, — то не лучше ли нам двигаться днем?
Караванбаши посмотрел на старика. Старик чуть заметно покачал головой.
— Господин юзбаши, — сказал караванбаши, повышая Виткевича в чине (юзбаши — сотник), — однажды купец афганец мне приказал идти по чертежу на буллак — и что же? Мы сбились с дороги, заблудились и, если бы не вот он — почтенный Усман, наши кости белели бы теперь в песках…
Виткевичу не оставалось ничего, как согласиться. Едва он отъехал от караванбаши, как услышал голос урядника Василия Дергачева:
— Ваше благородие, ваше благородие! Виткевич поравнялся с урядником, и Дергачев, наклонившись к самому его уху, зашептал:
— Ваше благородие, вы тому старику не доверяйте, намедни, ночью, когда тигр кричал, пошел я коней проверить. Тут слышу тихий разговор. А я маненько соображаю, как в плену в Ташкенте три года отмучился… И вот слышу я: старик тот кому-то говорит: «Передай, чтобы во вторую ночь, как мы с дороги свернем, налетели бы сзади… Урусы посреди каравана едут. Вы урусов прямо хватайте!» Ну, тут мне пришлось отойти, а что дальше было, не знаю.
Виткевич задумался, не могло быть сомнений: старик — тот самый неуловимый туркмен Джаффар, за которым Виткевич давно и безуспешно охотился. И вот он тут, рядом, да только теперь дичью оказывается сам Виткевич, а туркмен — охотник…
Дело было ясное: «миссионеры» из Оренбурга с помощью Деева и туркмена готовили коварное нападение на Виткевича и его казаков.
— Что же предпринять?
Виткевич снова подъехал к караванбаши.
— Почтенный Мухаммед-ака, ваша всевидящая мудрость пролилась благодетельным бальзамом на мои мозги… Я и мои казаки поедем в хвосте каравана. И ежели степные шакалы нападут, мы их отобьем огнем…
Виткевич похлопал по стволу ружья, которое до того лежало в тороках у седла.
Караванбаши был озадачен. Глаза его забегали, но туркмен был где-то в конце каравана. Помолчав, Мухаммед наклонил голову.
— Хоп, хоп! — сказал Виткевич. — Я не сомневался, что ваша мудрость склонится к моим скромным словам. И вы не пожалеете, почтенный караванбаши.
Когда казаки во главе с Виткевичем выехали из середины каравана и пристроились в его хвосте, к ним на своем ишаке подъехал старик туркмен.
Поглядев на ружья, которые висели за плечами у всадников,
— Блажен, кто смотрит вперед, но не забывает и озираться назад!
Виткевич наклонился с седла, похлопал старика по плечу:
— Знаешь ли ты, что сказала принцесса Карасоч знаменитому чародею? Она его спросила: «Какая польза от твоего волшебства?» Тот высокомерно ответил: «Сколько человек обратил я в собак, сколько селений сжег, сколько друзей неразлучных врагами сделал». Усмехнулась принцесса: «А хоть одно доброе дело ты совершил?» Смутился чародей, не знал, что ответить: его волшебство всегда было во вред людям. А принцесса Карасоч навсегда его чары разбила! Добро могущественнее зла, почтенный Джаффар!
— Не Джаффар я, а Усман, господин, твой покорный слуга Усман. А за сказку спасибо!
— Извини, почтенный Усман-ака, я имя твое спутал. Но уж очень ты похож на одного моего старого знакомца Джаффара. Большой он чародей: владеет даром превращаться то в одного человека, то в другого…
Старик палочкой ткнул ишака в загривок и отъехал в сторону…
По пескам Кзылкумов караван двигался медленно. Пришлось идти через песчаные барханы, нередко величиной с четырехэтажный дом; даже верблюды вязли в песке, изнемогали от усталости.
«Печальней этой пустыни трудно что-нибудь вообразить, — думал Виткевич. — Бурый песок внизу, выцветшее небо вверху. Пронзительный ветер. Солнце, слепящее, но не греющее».
Верблюды тяжко взбирались на высокий бархан.
«Всадник карабкается на вершину, а взобравшись, оглядывается назад и недоуменно восклицает: — „Зачем я так сюда стремился!“ Да, такая печальная притча должна была родиться в этой юдоли тоски и горя…»
Лошадь Виткевича шарахнулась. Он глянул вниз; человеческий череп…
К вечеру второго дня туркмен исчез. Караванбаши совсем растерялся. Каравану надлежало выступать, но некому было его вести. В сопровождении приказчика караванбаши подъехал к Виткевичу, который уже сидел на коне.
— Достопочтенный юзбаши, — сказал приказчик, прижимая руки к груди и низко кланяясь, — мы разгневали бога и ослепли. Проводник пропал.
— Пусть шакалы разроют могилу его отца и разбросают его кости! И пусть сам этот презренный вор будет трижды повешен и…
Виткевич остановил поток проклятий. — От ваших слов, Мухаммед-ака, этому шакалу ничего не сделается, а от его действий нам может быть худо!
— Да, да, — закивал головой караванбаши. — Степь полна разбойников…
Караванбаши невольно выболтал тайну, которая уже была известна Виткевичу.
— Поведу караван я, — сказал он. — Карта нас не обманет.
— Испугался казацкой пули, — промолвил урядник.
— Ладно, ладно, только смотреть в оба! — приказал Виткевич.
Виткевич занял место в голове каравана, рядом с караванбаши. Казаков он оставил в хвосте.
Абдул Керим, дотоле на всем протяжении пути сторонившийся Виткевича, подъехал к нему и сказал по-персидски: