Дух, брат мой
Шрифт:
Я решил больше судьбу не испытывать и переместиться поближе к представителям законной власти, чтобы уже из их уст узнать, что нового происходит в Герате. А жизнь в этом городе и его окрестностях била ключом. Помимо того, что банды — дружественные и недружественные — дрались между собой, процессы перестройки, вызванные провозглашением политики национального примирения и уходом наших войск, происходили и внутри самих бандформирований. Так, к моменту нашего визита в Герат бывший предводитель гульбеддиновской ИПА Халифа Собхан уже подрастерял свой авторитет, пошатнувшийся с момента начала боевых действий против его банды таджиками. И хотя он еще неким образом и представлял интересы ИПА в Герате и Иране, ему на смену ему уже рвался новый лидер — Джума Голь по кличке «Пахлеван» (силач). Небезынтересна была и другая тенденция в стане шиитской «Хезболлах». Ее гератский главарь Кари Али Ахмад по кличке «Екдаст» (однорукий) по некоторым данным, вошел в тесный контакт и взаимодействие с Корпусом стражей исламской революции в Иране. Деятельность
Оставшиеся без советников афганцы, некоторые из которых очень хорошо говорили по-русски, с удовольствием обрисовали мне общую картину событий последних недель. Я заносил их рассказы в свой блокнот.
21 числа месяца хамаль по Герату было выпущено 6 РСов и 30 мин. Один человек погиб, двое получили ранения. Всего в этом месяце было произведено три крупных обстрела Герата, жертвами которого стали 11 человек. По сравнению с прошлым годом, когда люди Турана Исмаила умудрились взорвать местную больницу «Дусад бистар» (двести коек), в этом году за счет более активных действий ХАД, их слегка удалось поприжать в городе, хотя кардинально ситуация не изменилась. Полтора месяца назад возле той же больницы сотрудники безопасности обнаружили и обезвредили пластиковую взрывчатку в припаркованном к зданию больницы автомобиле. В месяце хут банда ИОА под командованием некоего Азизуллы оседлала дорогу Тургунди-Герат, где в последний раз сожгла колонну из пяти грузовиков, принадлежавших частным лицам. Колонна перевозила продовольствие и товары народного потребления. Один водитель погиб, двое получили ранения, остальным удалось убежать от душманов. По словам сотрудников безопасности, бандиты в основном занимаются грабежами на дорогах, причем на тех ее отрезках, которые выходят за пояса обороны. Караулить каждый километр трасс у народной власти просто нет возможности — силы ограничены. Правда, помогают договорные банды — отлавливают грабителей и расправляются на месте. Договорная группа Малек-Хана (персонаж, знакомый мне еще по совещанию дружественных бандформирований на афгано-иранской границе), например, оказала существенное содействие в разблокировании трассы на Тургунди. В общем, обычная ситуация, присущая почти любому району Афганистана.
Съездили на УАЗике в местную тюрьму. Там поговорили с «раскаявшимся» душманом. Мохаммад Азим, 40 лет, женат, имеет двух детей. Когда произошла Апрельская революция, ее не поддержал, но и открыто против нее не выступал. С приходом захватчиков — советских войск — вынужден был перебраться с семьей от обстрелов в Иран. Там примкнул к Исламскому обществу Афганистана и вернулся на родину. Два с половиной года воевал под Гератом против шурави. В тюрьме Мохаммад Азим сидит уже четыре года и очень надеется, что его выпустят на волю. Но пока не выпускают за совершение тяжких преступлений. По его словам, с момента провозглашения в Афганистане политики национального примирения из гератской тюрьмы, по его подсчетам, выпустили почти тысячу человек. «Шурави ушли, воевать больше не с кем. По всему видно, должна война кончиться. Но если мы хотим мира, правительство должно быть коалиционным. А Наджибулла против такого правительства. Мы не будем бороться против ислама, но хотим выбрать себе правительство, проголосовать за него, а не просто принять нынешнее как данное нам Аллахом», — сказал арестант. По словам Мохаммада Азима, в Иране нет лагерей по подготовке вооруженных отрядов оппозиции. Стражи исламской революции резко и жестоко подавляют такого рода деятельность. Однако представительства всех оппозиционных нынешнему афганскому режиму партий там существуют легально и свободно осуществляют свою деятельность. Им никто не препятствует. Они вербуют афганцев в отряды моджахедов в лагерях беженцев. Сам Мохаммад Азим долгое время работал в Иране в Комитете ИОА, много чего интересного порассказал. Но честно сказать, признаниями душманов — искренними и не совсем — я уже был загружен по уши. Командировка была неплановой, скорее для души, чем для дела, а посему я решил посвятить последние часы пребывания в Герате посещению мечети Джами — пожалуй самой красивой мечети на всем Среднем Востоке. Да и не терпелось встретиться с муллой-реставратором. Вот дедок удивится, а может и обрадуется, меня увидев? Все же столько лет прошло со времени нашей последней встречи. Есть о чем поговорить. А может, он меня и позабыл?
Заехали по пути на базар Куш, купили там немного гранатов — попить. Стеклянные бутылки с водой грязные, неохота болеть напоследок. А так берешь спелый гранат, предварительно осмотрев его со всех сторон — нет ли трещин — и начинаешь его тихонько чистить. В Герате гранаты бледно-розовые, с мягкой шкуркой. Ее надо очень бережно и аккуратно счистить, так, чтобы не порушить темно-рубиновое нутро. В результате на ладони должен остаться шар, который при наличии должной сноровки рассыпается на части, совершенно не источая сока. У афганцев все выходит как надо, а у меня нет. Гранат лопается. Струя сока. Хорошо если в лицо, а так на рубаху. Впиваешься губами в спелый
Мечеть в который раз ослепляет неземной красотой. Что может с ней сравниться? Пожалуй, ничто и нигде. Сказочный замок моего изумрудного города, куда я так долго шел и с которым приехал попрощаться. У входа во внутренний двор нас встретил новый настоятель — Абдул Рашид. Почему Абдул Рашид, а не Абдулла? «Все предыдущие настоятели, тарджоман-саиб, уже «закрыли за собой дверь», — сказал мулла. «А как же мулла-реставратор, такой смешной, маленького роста? Ну, его же здесь все знают?», — обратился я к священнослужителю. «Если хотите, я провожу Вас на дальний двор, где находится кладбище, возможно, Вы там его и найдете». Рашид так пристально глянул на меня, что сердце ушло в пятки — какие там душманы. «За годы войны в Герате убиты 44 видных религиозных деятеля. Абдулла — среди них. Предпоследнему — маулави Насаралудхану — голову отрезали в августе прошлого года», — продолжал Абдул Рашид. Вероятно, лицо мое исказилось гримасой — мулла сказал, спустя мгновение, что мне лучше пока туда не ходить. Должно пройти какое-то время.
Я пытался выгнать из головы эту глупую и нелепую мысль о том, что Абдуллы уже нет в живых, и не пошел тогда на дальний двор, втайне надеясь, что Рашид ошибся. Этого просто не может быть. Почему? Да потому, что не может и все тут. Человеку свойственно ошибаться, Вот и Рашид наверное ошибся.
На аэродром ехали вместе с военными и дружественными бандитами по густой зеленке. Я — среди духов. Завалы, завалы, обломки, воронки, поросшие травой и кустарником. Время берет свое, раны земли затягиваются. Крайняя сторожевая застава Амира. Торможу БТР. Стоим, пока пыль не осядет. Последняя фотография на память. На недовольные крики журналистов не обращаем внимания — потерпят. Пошли бы вы все куда подальше. Не верю своим глазам. Духи поднимают на шесте рядом с торчащим в сторону Маргаза ДШК красный флаг. «Это в честь ваших солдат», — говорит один из договорных. Блин, глаза не на том месте, картинка в объективе расплывается. Щелкаю, щелкаю, щелкаю, как спусковым крючком на автомате. Одиночными. Пленка кончилась, наверное, попал.
И снова колеса БТРа глотают желтый песок дороги. Это уже в последний раз. В последний.
На аэродроме кипиш — дружественные моджахеды вместе с военными спешно формируют маленькую колонну и уносятся прочь, оставляя в воздухе пыль воспоминаний. На дороге Герат-Тургунди в уезде Кошк только что турановцы разгромили конвой. Там идет бой — гонец весь в крови. Погиб брат Малек Хана, еще трое убиты, шесть человек ранены. Ребята еще держатся, защищают грузовики, но турановцев — как саранчи. Срочно нужна подмога…
Вместо эпилога
Солнечный тогда был день, знойный. Горячий солярный воздух расслаивался от гудения моторов, причудливо меняя очертания окружающих предметов. Пленка закончилась. Но разве на этой огромной земле кусочек пластмассы что-нибудь решает? Огромный и Вездесущий, Тысячеликий и Могущественный фотографировал моими глазами этот ревущий поток на крутом перекате реки Времени, заранее зная, что эти кадры никогда не засветятся и лягут словами на бумагу.
Я провел в Афганистане восемь лет. Что такое восемь лет для Вечной Реки Времени? Наверное, всего одна капелька. Но Он сделал так, чтобы и она не потерялась. Если смотреть на эту каплю через увеличительное стекло, то можно разглядеть в ней очень многое. Просто нужно смотреть долго и пристально.
Мулла-реставратор Абдулла погиб мученической смертью в 1983 году, через несколько месяцев после нашей встречи в Герате. Я просто невнимательно всматривался в каплю. Его имя стоит одним из первых в списке шахидов, погибших в Герате. Понадобилось всего 23 года, чтобы разглядеть его судьбу в этой капле. Он точно знал, что уже пришло время собирать камни, в то время, когда мы считали, что их еще надо разбрасывать. Глядя на современные фотографии мечети Джами, ловлю себя на мысли, что сверкающая под лучами солнца мозаика слева от входа и часть левой стена храма отреставрированы его руками. Смешной маленький улыбчивый человек с натруженными ладонями. Но какая огромная Душа. Почему я ждал 23 года, чтобы рассказать о нем? Запоздалое прозрение? Это не так. «Не бывает слишком рано, не бывает слишком поздно. Все бывает только вовремя», — сказал однажды Конфуций.
17 лет спустя, я узнал, совершенно достоверно, что через несколько месяцев после нашей последней встречи в Инджиле погибли в неравном бою сразу все вместе — и Амир Саид Ахмад, и мэр Герата Ахмад Шах, и начальник 5-го управления гератского ХАД.
Недавно я завел в поисковую систему Интернета слово «Инджиль» — название уезда, по которому путешествовал с вооруженным моджахедом. И поразился. Оно означает у мусульман ничто иное, как Евангелие. Становится более понятным и название речки, глубину которой я старался промерять. Рай он и есть Рай. Детское царство на воде в Дехзаке — как последняя подсказка слепцу, который не смог понять этого в то далекое время.