Дух оперы
Шрифт:
Но самые приятные чувства мы испытывали в тот момент, когда покидали эти темные точки. Это было как возвращение на родину или посещение своего родного дома, где мы появлялись и проявлялись, и вместе с тем происходило наше истинное перерождение. Каждый раз, выходя из этой точки, вы возвращались обновленными, и это была большая радость для нас. Такое мгновенное погружение в это состояние и выход из него не требовали аскетического удаления от мира, но, вместе с тем, каждый раз это было испытанием чего-то нового, неизведанного нам доселе. Это была как бы другая страна, отдалённая и не похожая на наш мир, где, пребывая, мы как бы отходили от земных звуков и форм, превращаясь в иные астрально-космические существа, и там всё было совсем не так, как на земле, мы путешествовали по космическим далям, следуя своей природе. Там мы могли увеличиваться до размеров луны и даже солнца, стремительно передвигаться меж звёздами, погружаться в туманности и находить в них другие необычные миры, где жили драконы и разные удивительные существа, наблюдать течение времени как бы со стороны, познавая историю всей Вселенной. Мы могли превращаться там в огромных гигантов, подпирая головой небо и стоя одной ногой на земле, другой же отправлять луну, подобно футбольному мячу, на дальнюю орбиту, ожидая вновь её приближения под действием притяжения земли, или становиться маленькими карликами, способными проникать в любые щели. Мы уносились за пределы видимого мира и входили в двери бесконечности. В этой точке мы были способны менять свой лик, обретая своим телом любые формы, а, попадая в сферу высшей чистоты, растворяться в ней, как делают это в воде химические элементы, и полностью очищаться от пыли бренного мира.
Возвращаясь в своё прежнее состояние, мы внутренне становились совсем другими людьми, отвергая все человеческие «да» и «нет», не зная ни доброго, ни злого, ни верного, ни лживого. Мы полностью очищались от всего, что раньше нам мешало жить, и этот мир становился для нас сразу же просторнее и светлее, наполняя нас тихой радостью. Мы уже не нуждались в человеческих одобрениях, и не чувствовали одиночества среди людей, потому что внутренне уже чем-то от них всех отличались, являясь как бы противоположностями им и своего рода образцами другого мира. Нам не нужно было уже внимание к себе людей, слава была бы для нас убийственной, мы старались опрощаться, становиться незаметными среди людей и даже желали себе внешнего убожества, стремясь занимать среди всех последнее место. Мы добровольно могли стать юродивыми, потому что понимали их безумие, и с точки зрения простых обыкновенных людей, вероятно, сами становились безумцами.
В первые минуты выхода из сиятельного мрака мы походили на туманности или тени, и нас сразу одолевало желание покинуть этот мир, вернуться назад или уйти, куда глаза глядят, уплыть незаметно от всех в дали и блуждать, ничего не ища на земле и ничем не интересуясь. Потом это чувство проходило, мы как бы возвращались к своей обыденной жизни. Не скажу, что что-то мы теряли, но часть чистоты, полученной нами в той запредельной точке мрака, как бы испарялась. В наши поры опять проникала бренность этого мира, но мы всё же несли в себе образ той первозданной завершённости совершенства, так как после таких погружений в сиятельный мрак вдруг делали открытия в своих научных направлениях, которые современники даже не понимали, и когда мы излагали им свои взгляды, то они вертели пальцами у своих висков, считая нас глупцами и придурками. Мы же смотрели на них с улыбкой, так как видели то, что не видели они. Возможно, что после таких путешествий мы становились, с их точки зрения, немного странными, потому что превращались в чудаков, которые, по их словам, «желаний имеют немного, дают и не требуют обратно, производят что-то и не копят». Они считали нас юродиво-простыми, первобытно неотёсанными и дико-безумными. Как говорил Алексеев: «Мы действовали шало, но шли великим путём».
Но не все наши возвращения из сиятельного мрака заканчивались благополучно. Юрий, наш самый умный и продвинутый в науке товарищ, слишком долго задержался в этой запредельной точке, а когда вернулся, то даже нам стал казаться несколько странным со своим слегка помрачённым сознанием. На одно из занятий со студентами он пришёл в женском одеянии, после этого всё наше начальство института обратило на него внимание, и он временно оказался в психушке. Это произошло совсем недавно, и мы ещё не знали всех подробностей его помрачения. А я собирался на днях сходить к нему и проведать его в клинике.
Тут я как бы очнулся и подумал: «А что скажут люди, увидев меня стоящим в пустом заснеженном фонтане? Что им придёт в голову от этой картины? Подумают ещё, что я залез сюда помочиться или справить другую нужду. Вряд ли они, все такие занятые, примут меня за разумное существо, стоящее в фонтане и думающего о вещах, которые им и прийти в их головы не смогут. Скорее всего посчитают меня придурком».
Я тут же выбрался из чаши фонтана и поспешно вышел из этого маленького скверика. Народу было уже много на улице, все куда-то спешили. Я тоже пошёл по тротуару в направлении востока. Звёзды уже потухли, но солнце ещё не появилось над горизонтом. Однако, просветлевшее небо уже проявилось, как бы закрыв от взора всю перспективу Вселенной и образовав потолок – небесный свод – своего рода замкнутое пространство. Так всегда бывает. Когда начинается день, то наш земной мир сразу же теряет связь с космосом и со всей Вселенной. Он как бы отгораживается от всеобщего мироздания, превращаясь в кокон, в котором происходит своя внутренняя жизнь, где уже обретают своё значение не звёзды, а маленькие пылинки, и огромный театр бескрайной Вселенной с её беспрестанным движением превращается в крохотную сцену с небольшим залом, где разыгрываются местные спектакли, в которые вовлечены тысячи и десятки тысяч актёров, но каждый их них разыгрывает свою собственную пьесу: драму или комедию.
И в этой толпе я ощутил себя вдруг тоже «человеком в театре», потому что в предутреннем свете на фоне архитектурной декорации шли люди, разодетые в разные костюмы: женщины и даже девушки – с накрашенными лицами, мужчины – со сосредоточенным выражением целеустремлённости. Все они как бы входили в свои роли их повседневной жизни, и каждый из них после сна и ночного расслабления в зарождающемся дне сосредотачивался и обретал своё лицо и свой образ поведения. Мне захотелось остановить эту толпу хотя бы на миг, на одно лишь мгновение, и заглянуть каждому в его душу, узнать его историю жизни, его мысли и желания. «Как было бы хорошо, – подумал я, – если бы они никуда не бежали, а остановились и подумали о том, что они делают и почему так суетятся».
Я перешёл оживлённый перекрёсток и, пройдя мимо сквера с памятником вождя революции, через несколько шагов увидел вывеску ресторана «Этерно» – «Вечность», из которого вчера вечером мы вышли с Луиджи и оказались в Риме на площади Навона. Я огляделся. Ничто в этом месте не напоминало мне картину вчерашнего вечера. Несомненно, мы с ним вчера каким-то образом перенеслись в другое место. Но как это смогло произойти? Это было своего рода перемещение небес. Я попал в другую реальность, но долго не задержался там, и, вернувшись, опять оказался в своём мире, но всё это совершилось не по моей воле, и это мне не нравилось. Я никогда не любил, когда кто-то управлял мной и моим сознанием. Человек не должен поддаваться никакому гипнозу, потому что во время гипноза он становится беспомощным рабом чужой воли. Нужно всегда оставаться господином своего сознания, не впадать ни в какое очарование. Нужно научиться быть сильным и противостоять любому влиянию на себя. Человек может подчиняться только своей воле по собственному решению или же следовать воле Всевышнего, вверяя себя только в его руки. Но лучше всего, если человек остаётся ни от чего и ни от кого независимым, только тогда он обретает истинную свободу, и только тогда он может быть самим собой, потому что даже для того, чтобы познать Всевышнего, нужно стать вначале совершенномудрым и углубить свои познания о мире. И прежде чем войти в храм божий, нужно познать то, что находится вокруг храма. Иными словами, необходимо приучить свой разум к путешествию и к познанию всего, что нас окружает. Но это путешествие должно быть внутренним и естественным. Потому что, как говорят мудрецы, чем дальше идёшь, тем меньше познаёшь, мудрец не тратит время на ходьбу, но познаёт всё. И свой собственный храм мы строим своими мыслями и устремлениями, своим разумом и сердцем. И чтобы стать «человеком в храме» нужно посмотреть на мир другим взглядом. Ведь «человек в храме» может путешествовать также как простой странник, но всё, что он будет видеть, и к чему будет прикасаться, обретёт новый смысл, получив некую сакральность. Ведь само блуждание и странствие в беспредельном мире своей души является лучшей формой познания мира.
Я нашёл подтверждение этим мыслям, подойдя к большому заснеженному фонтану, который занимал четверть площади перед Спортивным дворцом. В нём не было ни воды, ни льда, только снег покрывал дно его огромного бассейна и форсунки, из которых летом в небо поднимались струйки воды.
Природа спала также, как и моё сердце, оно ещё не проснулось, чтобы испускать из себя потоки красноречия и мыслей. Я как бы находился в сомнамбульное состоянии, и мои мысли совершали движение внутри моей души, не выплёскиваясь наружу. Поэтому меня никто не слышал, и я мог говорить себе всё, что хотел. Это я и называл внутренней свободой, которая так необходима каждому человеку. Ведь человек не может ни секунды оставаться без мыслей. И даже когда он думает, что он не мыслит, то он всё равно мыслит о том, что он не мыслит. Это внутреннее состояние и является его истинным храмом. И если он входит в любой храм, не важно какая там исповедуется религия, он всё равно находится в своём собственном храме, и только в нём общается с Высшими небесными силами или Совершенным Разумом, которых он и называет Богом.
Да, именно так! Мудрецы утверждали, что, не выходя со двора, можно познать мир. Именно поэтому совершенный человек не ходит ни в какие храмы, а познаёт всё в себе, потому что его собственный храм и является этой тихой обителью, долиной чистой и светлой, как и его дух, бродящий среди гор и лесов, где сама природа врачует его душу. Все мы по своей природе вечные странники, но эти странствия, путешествия обычно не осуществляются во внешнем мире, ибо истинные блуждания и странствия в беспредельном мире могу происходить только в нашей душе, которая и создаёт сама лучшую форму познания мира. Может быть, эта форма несколько парадоксальна, так как проделываемый в ней путь немного эфемерный, но именно он создаётся нашей личностью и определяет подлинное состояние нашего духа, как бы утверждает в этом пути само наше становление, а не данность какой-то эфемерной истины. Но для того, чтобы пуститься в эти скитания, необходимо, прежде всего, освободить свою душу от всякого груза, стать беззаботным и по возможности невинным. Только после полного очищения можно пуститься в это странствие, как говорил кто-то из древних «управляя ветром и овладевая смыслом постоянства неба и земли».
Я прошёл несколько шагов от бассейна и увидел на пригорке силуэт мифического животного, держащего в зубах пушистого зверька. Это животное, созданное воображением людей, нашло своё воплощение в бронзе, и стояло на пьедестале, устремив свой взгляд в глубину улицы. За ним далеко на горизонте появился краешек поднимающегося солнца. Тьма полностью исчезла, и зарождался новый день. Моя прогулка по улице приближалась к концу, нужно было возвращаться в институт, где скоро должны были начаться занятия.