Духи Великой Реки
Шрифт:
Во дворе уже кудахтали куры, поэтому Хизи поднялась, умылась, надела свое любимое золотисто-коричневое платье и сбежала по лестнице в большой зал на первом этаже дамакуты.
Там она увидела Перкара и его отца. Юноша лежал навзничь, открыв рот и крепко зажмурившись; Шири уронил голову на стол, словно кланяясь тому богу, что жил в дереве, из которого стол был сделан. Воспоминания о страшном сне оказалось достаточно, чтобы Хизи похолодела от ужаса: ей представилось, будто оба мужчины мертвы. Однако она достаточно быстро поняла, в чем дело, увидев на столе кувшин из-под воти; облегчение было таким огромным, что Хизи рассмеялась.
Внимание Хизи привлек тихий звук. Из противоположного угла ей махала Кила – мать Перкара. Хизи пересекла зал, стараясь бесшумно ступать босыми ногами по полу из красного дерева, чтобы не разбудить мужчин.
Кила была очень миниатюрна, ниже и тоньше Хизи, но почему-то казалась более крупной, словно годы даровали ей величественность. В ее лице было что-то птичье – она напоминала Хизи изящную ласточку. Волосы Килы, заплетенные в три косы, достающие до колен, были того странного рыже-каштанового цвета, к которому Хизи еще только училась привыкать.
– Спасибо, – прошептала Кила. – Лучше дать им проспаться. Они будут не слишком приятными компаньонами, если их сейчас разбудить. Ты не покормишь со мной кур?
Хизи кивнула и вышла следом за женщиной во двор.
– Обычно их кормят Аберра и ее дочь, – объяснила Кила, открывая деревянную бочку, в которой хранилось зерно, – но сейчас их нет.
– Я тебе помогу, – ответила Хизи, взяла горсть зерна и стала разбрасывать по земле, подражая Киле. Рыжие и золотистые птицы сбежались изо всех углов огороженного двора и окружили двух женщин, кудахтая у их ног, словно придворные, которые когда-то окружали отца Хизи. Хизи улыбнулась этой мысли, потом задумалась о том, что сталось с императорским двором, с дворцом. Теперь, когда бог-Река мертв, уцелел ли Нол? Правит ли им все еще ее отец? Против воли Хизи снова затосковала по городу, в котором родилась, и, к своему удивлению, ощутила смутное беспокойство за отца, мать, сестер. Хотя она почти не знала их, теперь Хизи чувствовала: они что-то для нее значат.
– Что тревожит тебя, дитя? – спросила Кила.
– Я думала о своем доме, – объяснила Хизи.
– После того, что рассказывал Перкар, трудно поверить, что тебе его не хватает.
– Мне тоже, – согласилась Хизи, – но я беспокоюсь о своей семье. Больше всего мне хотелось бы знать, как живет Квэй.
– Это та женщина, что вырастила тебя?
– Да.
Кила несколько секунд молчала, далеко кидая зерно – тем птицам, что были слишком слабы, чтобы пробиться в первые ряды.
– Ты вернешься на родину? Хизи пожала плечами:
– Не знаю. Я все еще не решила, что мне делать. Кила откровенно посмотрела ей в глаза:
– Надеюсь, ты не надумаешь возвращаться. Лучше оставайся здесь. У меня никогда не было дочери… – Ее взгляд затуманился. – Я хочу сказать, все они умирали в младенчестве. Теперь, когда ты живешь с нами, мне кажется, что у меня появилась дочь.
Хизи улыбнулась. Кила была к ней добра, и самой ей тоже нравилась немолодая женщина, но Хизи вспомнила Братца Коня, предложившего ей то же самое после ее бегства из Нола. «Ты можешь стать менгской женщиной», – сказал он ей тогда. И все-таки, несмотря на лучшие намерения старика, из этого ничего не вышло. С соплеменниками Перкара Хизи жила дольше, чем среди менгов, – скоро уже будет шестнадцать месяцев, –
Кила вздохнула:
– Но ведь даже если ты и останешься, ты скоро выйдешь замуж. У нас уже двое просили тебя в жены.
– Что? – Хизи резко обернулась. – В жены? Кила рассмеялась:
– Видела бы ты свое лицо! Да, конечно, в жены. Ты же красотка, да и давно уже вошла в брачный возраст.
– Но кто это был?
– Соседи. Молодежь, отправляющаяся на новые земли. Эти парни меньше интересуются приданым, чем красивой женой – и к тому же шаманкой.
– Я думала, ни один мужчина не женится на бесприданнице.
Кила оглядела кур, проверяя, все ли они накормлены, и двинулась через двор. С гор дул легкий утренний ветерок, прохладный и бодрящий, словно родниковая вода.
– В обычные времена так бы и было, – ответила женщина Хизи. – Но сейчас все иначе. В приданое всегда дают землю и скот, и самое важное при этом – земля. Но сейчас земли можно получить сколько угодно. Да и потом, – она озорно улыбнулась, – у тебя же есть приданое.
– Разве?
– Шири дал тебе в приданое двух быков и тринадцать коров. Ты разве не знала?
Хизи была так ошарашена, что лишилась дара речи.
– Когда? – наконец сумела она пробормотать непослушными губами.
– Десять дней назад, на твой пятнадцатый день рождения. Пятнадцать лет – и пятнадцать животных: два быка и тринадцать коров. Понимаешь?
– Какой он добрый, – тихо прошептала Хизи, у которой закружилась голова.
– Я же тебе говорю, что ты для нас – как дочь, – ответила Кила.
До чего же родители Перкара хотят выдать ее замуж! Хизи задумалась о том, насколько они действительно видят в ней дочь и какие следствия из этого вытекают. Впрочем, прожив больше года среди скотоводов, Хизи, пожалуй, могла в этом не сомневаться.
Перкар еще раз попробовал поднять столб для изгороди, поскользнулся и тяжело сел на землю. Только бы снова не затошнило…
– Вставай и работай, Перкар, – жизнерадостно – и потому весьма зловеще – протянул Нгангата. – Все выйдет потом.
Издали раздался гулкий голос Тзэма:
– Я всегда интересовался, помогал ли тебе твой волшебный меч при похмелье.
– Не знаю, – простонал Перкар, обеими руками держась за голову. – Пока у меня был Харка, я ни разу не напивался. Хотел бы я, чтобы он оказался у меня сейчас, – вдруг помог бы.
– Попробуй лучше это лекарство, – ухмыльнулся Нгангата, поднимаясь на вершину холма. Внизу паслось с полсотни рыжих коров. Тзэм, обходя их, тоже двинулся вверх по склону, чтобы присоединиться к Перкару с Нгангатой.
– Что это? – Перкар подозрительно посмотрел на протянутый ему полукровкой мех.
– Вода, – ответил тот, покусывая стебелек травы. Перкар сделал несколько глотков. Это была холодная чистая родниковая вода, пахнущая дождем и тающими снегами. Перкар не сомневался, что от питья его вырвет, но все же продолжал пить и скоро обнаружил, что действительно чувствует себя лучше.