Духи Великой Реки

Киз Грегори

– Ты должна отправиться к горе, – неохотно перевел тот.

– Балатата, – снова выдохнул Перкар.

– Да, я знаю, – заверил его Нгангата.

– Что? Что он имеет в виду?

– Он, должно быть, бредит.

– Объясни мне, что он говорит, – настаивала Хизи; потом она обратилась по-нолийски к самому Перкару: – Перкар! Говори!

Глаза юноши открылись шире, но голос звучал совсем слабо:

– Он тебя ищет, – донесся еле слышный шепот. – Бог-Река ищет тебя. Ты должна отправиться к горе Шеленг. Найди знаки… – Его губы продолжали шевелиться, но больше не издали ни звука.

– Телом он кажется немного сильнее, – через несколько секунд сказал Нгангата. –

Но он должен бы уже совсем поправиться. Что тебе сказал Братец Конь?

– Что Перкара околдовали.

– Это все, что он тебе сказал?

– Не все, – призналась Хизи, – но остальное я должна обдумать.

– Думай скорее, – сказал полукровка, – если есть что-то, что ты можешь сделать.

Из-за спины Хизи Тзэм прорычал:

– Поберегись, тварь. – Слова менгского языка падали с его языка тяжело, словно камни.

Нгангата нахмурился, но ничего не ответил; не отвел он и глаз от лица Хизи.

– Я буду думать быстро, – пообещала она и вышла из шатра.

Тзэм последовал за ней, бросив на полуальву тяжелый взгляд.

– Спасибо тебе, Тзэм, – сказала Хизи, когда они оказались снаружи, – но Нгангата прав. Я не могу позволить Перкару умереть.

– Можешь. Возможно, его смерть избавит нас от многих неприятностей.

– Нет, Тзэм, ты же знаешь, что это не так. – Великан что-то неразборчиво проворчал и пожал плечами. – Нгангата очень похож на тебя.

– Его мать великанша? Не думаю.

– Ты же понимаешь, что я имею в виду.

Тзэм печально кивнул:

– Да, принцесса, я понимаю. Ты хочешь сказать, что мы одинаковы в том, чем не являемся, а не в том, кто мы есть.

– Ох… – Хизи смотрела на вещи совсем с другой стороны, но Тзэм в точности выразил ее мысль. Каждый из них наполовину человек и наполовину… кто-то еще. Они не были в полном смысле слова людьми.

– Тзэм, я… – Но ничто, что она могла бы сказать сейчас, не прозвучало бы правильно. Хизи огорченно развела руками. – Оставь меня ненадолго одну, – наконец сказала она Тзэму.

– Принцесса, это было бы неразумно.

– Оставайся рядом с дверью. Если что-нибудь случится, я закричу.

На секунду у нее мелькнула мысль, что он не подчинится, но Тзэм вошел в шатер, и его огромная рука опустила полотнище, закрывающее вход.

Оставшись в одиночестве на ступеньке, Хизи еще раз посмотрела на барабан.

Он казался живым; у костра, где менги совершали свой обряд, гремели большие барабаны, и маленький барабанчик вздрагивал в унисон своим братьям.

Хизи думала о Перкаре, о тех поездках верхом, что они совершали вместе, о том, как начинали блестеть его глаза, когда речь заходила о его родных землях. Она вспомнила ту внезапную близость к нему, которую ощутила всего несколько дней назад, когда он показывал ей стадо дикого скота. Как может она позволить какой-то черной твари съесть все это, раз у нее есть средство помочь? Перкар говорил, что он совершил тяжкие преступления, – и Хизи ему верила. Но она тоже делала ужасные вещи. И теплое чувство к Перкару жило в ней, Хизи теперь понимала это, потому что оно отозвалось раскаленной болью, когда Перкар решил покинуть ее, чтобы отправиться к богине потока, и боль с тех пор лежала тяжелым грузом у нее на сердце. Хизи отрицала, что ее чувство – любовь; по крайней мере совсем не такая любовь, которая заставляет мечтать выйти за человека замуж, – но что-то хрупкое жило в ней, существовало только потому, что в ее жизни был Перкар. И когда это «что-то» не превращалось в раскаленную или ледяную боль, оно было теплым и приятным. Не доставляющим удобство, а чем-то похожим на щекочущее предчувствие смеха или радостных

слез.

И даже если отбросить чувства, Перкар что-то знает, что-то важное относительно ее, Хизи.

Значит, нечего и думать, чтобы позволить ему умереть; Хизи должна признаться в этом самой себе, как она только что призналась Тзэму. Выбор у нее был невелик, а такое решение вообще закрывало все пути, кроме одного. Завтра она попросит Братца Коня научить ее песне гаана. Хизи на самом деле теперь не особенно доверяла старику, но ведь остальным менгам можно верить еще меньше. То, как они обошлись с Перкаром после стольких месяцев совместной охоты и пиров, показывало, как кочевники относятся к чужеземцам.

Но Перкар умирает, а Река преследует ее. Так сказал сам Перкар, сказал, что она должна отправиться к Шеленгу. Шеленгу, легендарной горе, откуда Река берет начало. Если бог-Река ищет ее, то зачем Хизи укрываться у его истоков? Это было ей непонятно, но ведь Перкар разговаривал с одним из своих богов, тем, который помог им бежать из Нола, тем, который как будто готов им помочь. Что все это значит? «Найди знаки», – прошептал Перкар, но Хизи не знала, что значит и это. Может быть, не значит ничего – ведь Перкар так тяжело болен… А узнать она должна, чтобы что-то предпринять. Снова Хизи играли силы, которых она не понимала, а этого терпеть она не собиралась. Ей нужны знания, нужна сила. И получить их можно с помощью маленького барабана.

– Как дела у твоего друга? – прервал ее мысли спокойный голос. Хизи вздрогнула и обернулась.

Это оказался тот странный кочевник, Мох, тот, который нашел ее в пустыне. Он вышел, очевидно, из-за екта. Следил за ней? Хизи собралась позвать Тзэма.

– Я не причиню тебе зла, – так же спокойно заверил ее молодой человек. – Я пришел только узнать, как себя чувствует чужеземец.

– Какое тебе до этого дело? Он тебе не родич. – Хизи подчеркнула последнее слово, внезапно ощутив отвращение к самому понятия родства. Ее родственники в Ноле никогда особенно ею не интересовались; может быть, они ценили ее как невесту, которую можно выгодно выдать замуж, но никогда как личность, как Хизи. Они отправили бы ее вниз по Лестнице Тьмы и забыли о ее существовании. Ее семья ничем не заслужила ни любви, ни уважения, но тем не менее требовала их от Хизи. А уж эти менги доводили понятие родства до таких смешных пределов, что Хизи хотелось громко и презрительно рассмеяться.

Мох не оскорбился ни ее словами, ни прямым – и грубым по понятиям кочевников – взглядом.

– Верно, и, сказать по правде, я не обрадуюсь и не огорчусь, если он умрет. Мне только жаль, что тогда гостеприимство здешнего клана окажется запятнанным.

– Для меня это не имеет значения. Вы, менги, много говорите о своих законах и традициях, но, как и все другие люди на свете, готовы поступиться ими, как только они начинают вам мешать.

– С некоторыми так случается, когда опасность кажется очень большой или в пылу спора. Однако не следует говорить, будто мы пренебрегаем своими обычаями.

– Одни слова, – фыркнула Хизи. – Что тебе от меня нужно?

Лицо Мха не выражало ничего, кроме сочувствия, но Хизи видела такое и раньше, на лице другого молодого и красивого юноши, а позволить два раза одинаково обмануть себя она не собиралась.

– Я хотел только объяснить тебе…

– Разве ты должен мне что-то объяснять?

– Не должен, – ответил Мох, и на краткое мгновение в его зеленых глазах промелькнуло какое-то сильное чувство, тут же сменившееся старательно отработанным равнодушием. Он ведь, напомнила себе Хизи, всего на два или три года старше ее самой.