Духи Великой Реки
Шрифт:
– Твой отец, бог-Река?
Жрец фыркнул:
– Разве не ведаешь ты, куда пришел? Нет, мой отец не бог-Река. Совсем не он.
– Ты охраняешь этот зал?
– Разве не стремишься ты утолить любопытство? Тебе надлежит узнать про моего отца.
– Я не хотел быть грубым.
– Явиться без приглашения – всегда грубость, но пусть это тебя не смущает. Я смотритель этого места и как таковой, можно сказать, его охраняю.
– Что же именно ты охраняешь? – спросил Гхэ, разглядывая сокровища за спиной у жреца, но продолжая играть роль слепца.
– Безделушки,
– И от кого же ты его охраняешь?
– От тебя, думается мне.
– Мне здесь ничего не нужно, – солгал Гхэ.
– Конечно. Наверное, ты просто не туда забрел. Эту ошибку совершают многие, – с насмешкой ответил мальчик.
– Мне просто было интересно, вот и все.
– Брось. – В голосе жреца впервые прозвучал гнев. – Лучше признайся, зачем ты явился. Ведь для меня не важно, что ты говоришь, – я и беседую-то с тобой лишь от скуки.
«Не важно, что ты говоришь». Гхэ уловил угрозу в этих словах. Может быть, мальчик стремится просто выиграть время, пока прибегут другие жрецы? Но Гхэ не слышал сигнала тревоги, не чувствовал перемещения сил. Хотя он видел как сквозь туман, иногда Гхэ удавалось разглядеть душевные нити жреца, толстые и странные; мальчик казался вполне уверенным в себе и не нуждающимся в помощи. И еще эта тень у его ног, в которой бьется злобная сила… Если бы удалось пожрать их обоих, а еще лучше захватить, какие тайны смог бы Гхэ узнать!
– Ну хорошо, – пошел он на попятную, – я пришел сюда, чтобы узнать тайну храма, узнать, что удерживает бога-Реку, делает его беспомощным.
– Нашел ли ты ответ на свой вопрос?
– Нет. Храм был упомянут в одной книге, которую мне прочли, но теперь, оказавшись здесь, я знаю не больше, чем раньше.
– Тогда тебе повезло, что ты повстречал меня. Я многое знаю об этом месте.
Гхэ на секунду заколебался, но все-таки продолжил:
– В той книге говорилось о горе, далеко отсюда.
– Шеленге, истоке Изменчивого.
– Изменчивого?
– Это другое имя Реки. Да, такая гора есть, она называется Шеленг. И ведомо ли тебе, какое отношение имеет она к храму?
– Храм построен так, чтобы напоминать эту гору, – ответил Гхэ, снова обратив внимание на то, как архаично звучит речь мальчика. Ни один жрец не говорил на столь древнем языке, кроме как читая заклинания, да и то с запинкой.
– Правильно. И ты хотел бы знать, почему?
– Да, конечно.
– Представь себе, – мальчик обхватил колено руками, откинулся назад и уставился незрячими глазами в потолок, – представь… Мог ли ты раньше видеть? Впрочем, конечно, мог: я это чувствую. Так вот представь, что в те дни, когда зрение у тебя еще было, ты оказался бы перед зеркалом. И позади тебя, в точности позади, было бы еще одно зеркало. Что бы ты увидел?
– Себя. Думаю, увидел бы бесконечное число своих отражений.
– Верно. Теперь представь, что ты глуп, как сойка или другая шумная безмозглая птица. Приходилось ли тебе видеть, как бьется птица в стекло, нападая на собственное отражение?
– Нет, но я могу это себе представить.
– По-настоящему
– Ты хочешь сказать, что Река как раз и есть такая глупая птица? Что гора и этот храм и есть зеркала, стоящие друг напротив друга?
– Ну, я просто рассказываю тебе притчу. Думаю, что истина гораздо сложнее. Река ведь течет и дальше мимо этого храма, и ниже по течению она снова разумна. Но в определенном смысле часть сознания бога-Реки оказывается обманута и начинает верить, что здесь его исток, его колыбель, что храм именно то, чего он ищет: его древний дом. Бог-Река не может видеть храм, потому что он путает его с горой, и для него расстояние между ними становится словно несуществующим.
Гхэ вспомнил свой сон, сон о собственной целостности давным-давно, когда Река была бесконечным кольцом и находила в этом успокоение. Он тогда думал, что возврат к древнему блаженному состоянию возможен, если он будет расти и расти… Но если часть его сознания обманута другим сном, сулящим возврат к совершенству…
– Значит, бог-Река чувствует, как вода протекает через этот храм…
– И считает, что это он сам и есть, изливающийся из своего истока. Подобное представление его смущает и запутывает, но природа заклинания такова, что он не осознает своей ошибки.
Гхэ кивнул:
– Да, должно быть, так. Но ведь ты рассказал мне еще не все.
– О, конечно. Тысячи древних песнопений – ты можешь назвать их колыбельными – собраны здесь, и с течением времени они ложатся одна на другую, набирают силу. И тысячи курильниц изливают усыпляющий дым, а жрецы созданы так, что Река не может их видеть. Однако все это детали, украшения, позолота. Самое основное – то, о чем я тебе рассказал раньше.
– И все это сотворил Черный Жрец? Мальчик засмеялся.
– Черный Жрец очень ленив, но умеет заставить трудиться других. Ты теперь его тут не увидишь, всю нудную работу он свалил на нас. Думаю, что он наметил план, но предоставил жрецам уточнять детали. То, что ты видишь здесь, в большей мере мое создание, чем его.
Гхэ прищурился. Лжет жрец или нет? С виду он всего лишь мальчик, но Гхэ уже догадывался, что все на самом деле не так.
– Ты – сын Черного Жреца?
– Его бастард, да. Ты же это знаешь.
– Теперь знаю, конечно. Значит, ты здесь уже долгое время.
– У тебя прелестный талант к преуменьшению.
Гхэ только сейчас заметил, что по мере того, как они беседовали, странный язык, на котором говорил жрец, постепенно менялся, и теперь у него появились мягкие интонации родного Гхэ выговора. Это оказалось почему-то гораздо более пугающим, чем прежние древние, известные лишь по заклинаниям слова.
– Ты здесь со времен Первой династии? Мальчик пожал плечами.
– Я время от времени засыпаю. Я спал, когда ты явился, но этот мой зверек разбудил меня. – Он игриво подергал золотую цепь, и темнота на ее конце всколыхнулась.