Духовно неправильное просветление
Шрифт:
Непонятно, потому что размыты контуры. Эти контуры, похоже, всегда будут размыты. Моя вина в том, что я ввёл истину в разговор. Истина здесь неуместна. Нам приходится охватывать слишком большую территорию, так как наши цели не сонаправлены. Я хотел затронуть тему истины, потому что Кертис с этим много сталкивается, работая на меня. Он хочет знать то, что имело бы практическую ценность в его жизни, что помогло бы ему вырасти таким человеком, как его мать, а не как его бабушка. Я тоже этого хотел бы, по правде говоря, поэтому я должен отложить истину в сторонку и позволить ему ясно взглянуть на такие интересные и важные темы, как самоотверженность, сдача, жизнь со свободным доступом к состоянию наблюдателя, как отпустить штурвал, и прочее. С другой стороны, не я выбираю свои слова и мне также любопытно, как протекает этот разговор, как и Кертису. Он не компьютер, в который
Ночь продолжалась. Разговоры, которые можно прочесть за две минуты, занимают целый час. Мы то выпадали из него, то снова начинали. Кое-где плыли облака, но в основном небо было ясным и звёздным. Мы провели много времени, обсуждая возраст, и что люди, которые выглядят как взрослые, обычно лишь дети переростки. Кертису понравилась эта тема, так как он сразу же распознал разницу в своей жизни, между матерью и бабушкой. Для него это личное, то, что он переживает непосредственно, в отличие от темы о ложном "я", где ему не за что зацепиться.
– Я хочу быть таким, – сказал Кертис, когда разница между взрослым и ребёнком стала более ему понятной.
Отрадно, что он понял разницу, но меня не удивил его выбор. Любой, кто способен увидеть эту разницу, сделал бы тот же выбор, интеллектуально, во всяком случае. Никто не захочет быть маленьким, ограниченным и испуганным. Мы порабощены нашим собственным страхом и невежеством – две стороны одной монеты. Когда мы уберём завесу невежества, неверного знания, мы увидим, кем мы можем быть, и это именно то, чего мы хотим.
Но просто сказав "я хочу быть таким", ты таким не станешь, иначе мы все были бы шик модерн и жили вечно. Желание и его воплощение это не дело случая. Это искусство, наука, ты можешь уделять этому больше внимания, больше узнать об этом, научиться этому, но ты не можешь диктовать свои условия. Ты не можешь уменьшить это до себя, ты должен расшириться до его размеров, и для этого ты должен срезать путы, ограничивающие это расширение. Это доступно всем, это наше естественное право от рождения, и оно работает в нас в точности в той степени, в какой мы не сопротивляемся ему – степень, которая меняется в каждом от минуты к минуте. Если Кертис действительно захочет, это действительно произойдёт, но требуется такое желание, которое начинается в уме, потом достигает сердца, и потом самого центра. Это требует времени, и может проявляться как притяжение к чему-то, так и как отталкивание от чего-то.
– Вот такой должна быть моя жизнь, я думаю, – сказал Кертис. – Я не представляю, как что-то может быть до этого. Спасибо, что показали мне это.
***
В повседневной жизни я действую на уровне общих паттернов, а не деталей, и я с мечтательным любопытством наблюдал, как сын чёрной уборщицы пробивается от нищеты и насилия к изобилию, и дальше, к частному диалогу с существом таким редкостным, как я. Здесь не бывает случайностей, и всё время тебя нежно подталкивает и трогает за плечо невидимая рука. Почему Кертис оказался здесь, и что из него получится, не имеет значения для меня. Но вот, он здесь. На каком бы он ни был уровне, скоро он перейдёт на следующий. Он вступит во взрослую жизнь. Он понимает, что это такое, он понимает, что значит не быть взрослым, поэтому он совершит этот переход. Он увидит, что то, что в настоящий момент он считает нормальным и хорошим, ненормально и плохо, и он уже начинает это делать. Затем начнётся процесс смерти-перерождения, путы эго начнут зудеть, и этот зуд станет раздражать его всё больше и больше, пока у него не появится аллергия на собственную кожу, и, в конце концов, он скинет свою ложную шкуру, и станет словно заново родившимся в мире, который он знает и которому принадлежит, в котором он не прохожий или должник, но который принадлежит ему, и который не отделён от него. Вот тогда начнётся жизнь, начнётся обучение, начнётся взрослая жизнь. Так нас выгоняют из эдема, и так мы снова обретаем его. А когда обретём, мы можем начать исследовать своё истинное отношение к миру и его отношение к нам, и мы узнаем, что всё, что есть в реальности, это сознание и энергия, что они это одна и та же вещь, и что они являются тем, чем мы на самом деле являемся, что другими словами можно сказать: жизнь есть только сон. В этом различие между я и Я, между "низшим я" и "высшим я". "Низшее я" – мелкое, боящееся и раздражительное, "высшее я" – открытое, лёгкое и сонастроенное со всем, а не только с собой. "Высшее я" это не то же, что реализация истины, но в случае, если у вас есть какой-либо вопрос, то это вопрос, который вам нужен. Никто не хочет реализации истины. Её нельзя хотеть. Но "высшее я", тем не менее, можно хотеть и можно иметь, и это то, чего все искатели во все времена и везде в действительности искали, знали они об этом или нет.
За исключением короткого описания Сонайи, которая олицетворяет не-эгоистическое состояние в его полном выражении, я довольно широко осветил эту тему в первой книге. Эта книга была о духовном просветлении, значение которого я интерпретировал как наивысшее состояние. "Высшее я" это не истина и оно не относится к истине, оно существует целиком в "царстве сна" и содержит в себе, в отличие от чёрно-белой истины, бессчётное количество оттенков серого. Реализация истины, постоянное пребывание в недвойственном сознании, духовное просветление – эти термины применимы к наивысшему состоянию. Наивысшее, то есть конечное, предельное. "Высшее я" это не наивысшее состояние – это естественное состояние. Иметь деньги, почитание, власть ничего не значит по сравнению с состоянием человеческой зрелости, поэтому скромная уборщица может быть царственным существом, в то время как богатая, красивая кинозвезда может быть крестьянкой. Первые будут последними, а последние будут первыми, легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, смиренные унаследуют землю, и так далее.
Освободившись от высасывающих все соки требований эго, мы ясно увидим, какими несформировавшимися созданиями мы были до сих пор, как дети. Дети не в радостном и нежном, но в эгоцентрическом и дисгармоничном смысле. То, что мы считаем светлым и красивым в детях, является неотъемлемой природой полностью развитого человека. Наше истинное состояние это игривость, невинность, бесхитростность, безграничность духа, крепкое здоровье и внутренний свет, естественная доверчивость и безошибочное чувство правильности, невозмутимость, милосердие, спокойный взгляд и лёгкий хороший юмор, равновесие, свобода от злости и мелочности, отсутствие страха, присутствие щедрости и простирающееся чувство благодарности. Креативность. Соединённость. Корректность. Вот чистое состояние человеческого существа, принадлежащее ему по праву. Ты должен умереть для плоти и родиться для духа. Жизненная энергия, прежде расточительно расходовавшаяся эго, сможет тогда развернуться к высшим целям и потенциалам жизни в великолепном парке развлечений дуальности.
***
Мы оба заснули в шезлонгах. Когда я проснулся, костёр превратился в покрытые пеплом угли, и первый отсвет нового дня только начинал разогревать воздух. Я пошёл к воде, чтобы размяться и написать своё имя на песке, а когда вернулся, Кертис уже не спал и наблюдал, как первые лучи солнца пробивались над Атлантическим океаном. Я достал яблоки, виноград, груши, сухофрукты и воду в бутылках из холодильника и поставил между нами. Мы ели и смотрели на восход.
14. Нет другой жизни.
(11-я глава из "Таинственного незнакомца" Марка Твена)
Знаки сновидения есть повсюду –
ты должен был заметить их раньше.
– Марк Твен –
Почти целый год Сатана постоянно навещал меня, но потом стал приходить реже, и в конце долгое время вообще не появлялся. Это всегда нагоняло на меня одиночество и меланхолию. Я чувствовал, что он теряет интерес к нашему маленькому миру и может в любое время вовсе прекратить свои визиты. Когда однажды он всё же явился, я был переполнен счастьем, но лишь ненадолго. Он пришёл, чтобы попрощаться, сказал он мне, в последний раз. У него были дела и обязательства в других уголках вселенной, сказал он, и он будет занят дольше, чем я смогу ожидать его возвращения.
– Ты уходишь и больше никогда не вернёшься?
– Да, – сказал он. – Мы дружили долгое время, и это было приятно – приятно для нас обоих, но теперь я должен идти, и мы больше никогда не увидимся.
– Не в этой жизни, Сатана, но в другой? Мы наверняка увидимся в другой жизни?
И тогда, спокойно и торжественно, он произнёс странные слова:
– Нет другой жизни.
Едва заметная волна хлынула от его души к моей, неся с собой слабое и неясное, но благословенное и полное надежды чувство, что невероятные слова могли, и даже должны, быть правдой.