Духовный лик Польши. Католики и католичество
Шрифт:
"Никогда ещё не приходилось мне сожалеть до такой степени о сказанных словах"… И понятно… Член миссии, начальник штаба майор Пшездецкий пояснил Деникину дело: "Мы дошли до своей границы". Поляки, как известно, разбили большевиков, после некоторых успехов их. "Теперь подходим к пределам русской земли и можем помочь вам. Но мы желаем знать заранее: что нам заплатят за нашу кровь, которую нам придется пролить за вас.
Если у вас нет органа, желающего с нами говорить по тем вопросам, которые нас так волнуют (Деникин ссылался на будущую Думу), то нам здесь нечего делать!"… Какая заносчивость! И это всего лишь год спустя после получения самостоятельности милостью союзников и благодаря разрухе в России после революции… Да, Деникину можно
Генерал Врангель скорее разгадал психологию соглашателей, увидев прежнюю польскую "двуличность"… Так мы дошли до наших дней: характер польского народа остался тем же самым до конца… И это свидетельствуют они сами о себе… Теперь мы подходим к следующему пункту: отчего же именно сложился такой характер их? И какое именно место занимает здесь католицизм?
ПОЛЬСКИЙ ХАРАКТЕР И ЕГО ИСТОЧНИКИ
Так мы постепенно подошли уже к психологии, к душе польской.
Никто не может отрицать, что, помимо всяких других причин, установившийся склад характера имеет огромное значение как в жизни человека, так и всенародного организма — нации. В Америке мы это видим особенно ярко: айриши, поляки, немцы и прочие проявляют свои свойства. Польский характер тоже довольно достаточно определился уже давно. Если не раздумывать много и долго, то, прежде всего, мы отмечаем в нём одно сильное свойство.
Это так называемый "ГОНОР", а переводя на русский язык, — гордость, и притом не очень ещё и глубокую, а поверхностную, быструю, вспыльчивую, но постоянно возгорающуюся. Чтобы сослаться опять на самих поляков, приведу по памяти беседу бывшего маршала, главнокомандующего Польской армией, генерала Смиллого-Рыдза с американской корреспонденткой, притом перед самой почти войной… Была даже и фотография в газетах… Она спрашивает его по поводу возможной войны с немцами.
Он, с улыбкою уверенности, отвечает ей, что поляки будут сражаться во всяком случае, хотя бы остались одни, без всяких союзников. Почему же? Потому, — разъясняет ей маршал, — что у человека есть нечто такое, что выше не только земных расчётов, не только жизни, но даже и самого Отечества. Что же это такая за ценность? Может быть, наконец, вера, католицизм, спасение души, за которые люди шли на костры, на зверей? Нет, — с улыбкою отвечает вождь (ведь не простой рядовой, а военный и идейный вождь, преемник создателя Польши, Пилсудского), — это гонор, — по-польски, вероятно, было сказано слово честь… Когда я прочитал это в печати, мне стало грустно за братьев поляков. В такой критический, трагический момент наваливавшихся событий они говорят о гоноре… Не такие слова нужны были… Но, увы, они были сказаны вождем… Это не случайно…
Тут говорила тысячелетняя кровь поляка, воспитавшегося в подобной традиции и чувствах. И куда бы вы ни обратились, что бы вы ни читали, везде вы слышите это несчастное губительное слово — гордость, честь… Вспоминается мне один факт из прошлой жизни, рассказанный поляком, не подписавшим своей фамилии из-за боязни навлечь на себя гнев братьев. "Важнейшим сословием в Польше было, — так начинает автор свою польскую рукопись, — сословие шляхетское"… Это всякому известно. Подтверждать не нужно.
"Храбрость перешла в кастовую гордыню… выработался деспотизм шляхты: всякий в своём поместье хотел быть и… почти был королём". Всё это известно. Но вот подробность. Обедневшие шляхтичи поступали к богатым магнатам на службу. За провинности те наказывали их, даже секли. Но шляхтича "секли на ковре; так как бить шляхтича на голой земле считали оскорблением"… Факт почти невероятный у нас, да и у других. А поляку это, вероятно, нравилось. ("Внутренние причины падения Польши". "Русская Старина". 1900, т. 103). Там же он пишет и о других свойствах своего народа, всё в том же направлении. "Принцип "всякий польский шляхтич рождается для короны", то есть путь к престолу открыт перед ним; такое убеждение породило фальшивое понятие о собственном величии"… "Установилось убеждение, что шляхтич создан для сабли, а не для пера", не для писательства даже, а тем более — не для торговли, не для "чёрной" работы. "Тяжело, и, однако, нужно признать это".
И невольно вспоминается тип поляка из того же "Бориса Годунова" у Пушкина: к самозванцу является группа желающих поступить на службу его. Вот сын Курбского… За ним подходит поляк. — Ты кто такой? — спрашивает Димитрий. — Собаньский, шляхтич вольный! — отвечает тот. — Хвала и честь тебе, свободы чадо! — льстит намеренно самозванец. И другие слова того же поэта вспоминаются нам в стихотворении "Клеветникам России": Уже давно между собою Враждуют эти племена; Не раз клонилась под грозою
То их, то наша сторона. Кто устоит в неравном споре: Кичливый лях, иль верный росс? Славянские ль ручьи сольются в русском море? Оно ль иссякнет? вот вопрос. Но об этом свойстве характера поляков так уже много говорилось, что нет нужды долго доказывать его. Часто и здесь приходилось слышать от людей, самых простых, про поляков: "гоноровый народ". Но ведь это — ВЕЛИКОЕ НЕСЧАСТЬЕ. Обычно в миру гордость не считается большим пороком.
Даже нередко ставится человеку в плюс, что он не даст себя в обиду, что это признак силы характера. На самом деле, гордость, да ещё и легковоспламеняющаяся, есть опасная и жестокая болезнь, вредная не только самому страдающему ею, но и окружающим. Самолюбивый человек и сам постоянно расстраивается от всяких поводов и других мучает: это мы видим в повседневной жизни постоянно.
Но то же самое должно сказать и о целом народе; с этой национальной психологией связывается целая цепь других болезней и последствий. В самом деле. Возьмем, например, известное польское право, так называемый "либерум вето", "не позвалям". Каждый шляхтич на сеймах мог один сорвать все решения, если он не согласен. Вот примеры: из 18 сеймов за 17 лет при Августе II (1717–1733 гг.) 11 сорвано и 2 окончились безрезультатно.
При Августе III только 1 сейм 1736 года окончился благополучно, и т. п. Решительно в мире не было другого народа, который бы пользовался таким неограниченным, точнее — необузданным, правом голоса… И это "безумное", по словам одного исследователя, право называлось "золотой свободой"!! А из этой "золотой свободы" выросла другая болезнь: безначалие, о чём постоянно говорят не только чужие историки, но и сами поляки: у них даже сложилась невероятная поговорка:
Польша непорядком держится ("Полска нержадем стои"!!!). Где ещё можно слышать подобное искажение души?! И если бы кто захотел возражать против этой "вольности", того назвали бы предателем… Поляк, скрывший своё имя, записал: "Того, кто хотел бы упразднить "либерум вето", должно признавать врагом отчизны". И наоборот, — "кто питал и растравлял гордыню, хоть бы это был злейший враг, считался хорошим". Лесть любит, чтобы её, как и всякую страсть, питали: иначе она бывает недовольна.
А из этого свойства и права проистекало страшное безначалие, анархия: всякая власть, была ли она выборная, или наследственная, но она должна быть сильна. Между тем, от своеволия панов даже королевская власть в Польше стала мало-помалу обращаться в игрушку. Борьба против королевских привилегий сделалась почти законом для жизни Польши. Панам даже предоставлено было законное право борьбы против них на так называемых "конфедерациях".
Недовольные королём ехали в какой-либо город, созывали единомышленников своих, делали постановление и начинали открытую борьбу против короля. Один из важнейших магнатов Польши, Сапега, говаривал: "Я не считал бы себя настоящим Сапегой, если бы не чувствовал охоты к борьбе с королём". Не раз короли делали попытки усиливать свою власть; но всегда встречали отпор. Когда умирал бездетный Сигизмунд, этот вопрос был поставлен в сейме. И один из депутатов Калиша, Сухоржевский, открыто заявил: