Духовный путь русской поэзии
Шрифт:
В последние годы жизни Пушкина Жуковский проявляет к нему почти отеческую любовь и заботу, и Пушкин относился к Жуковскому с полным доверием. Василий Андреевич улаживает конфликт Пушкина с царём и Бенкендорфом, вызванный желанием поэта выйти в отставку – летом 1834 года и уехать в Михайловское или в Болдино для творческой работы.
В 1836 году Жуковский с друзьями предотвращает первую дуэль Пушкина
Наконец, в числе близких Пушкину лиц Жуковский не покидает квартиры умирающего поэта, а после его смерти прилагает все усилия для его «реабилитации» в глазах власти. А ещё он добивается пенсии для вдовы и детей поэта, разрешения на продолжение «Современника» и издание сочинений Пушкина, становится одним из опекунов над его семьёй и имуществом. Участие Василия Андреевича в разборе бумаг покойного поэта помогло сохранить его литературное наследие, несмотря на намерение царя предать огню все, так сказать, предосудительные произведения поэта.
Сколько ещё добрых дел на счету этого человека, истинного христианина-поэта, возлюбившего ближнего, как самого себя… Добивался и добился облегчения участи декабристов, хоть сам не разделял их взглядов (вспомните Христово: «Молитесь за врагов своих!»). Вызволил из ссылки Герцена, из солдатчины – Боратынского.
«Мир существует только для души человеческой, – когда-то написал Василий Жуковский, – Бог и душа – вот два существа; всё прочее – печатное объявление, приклеенное на минутку».
Почувствовал Жуковский и глубокую, гениальную натуру Лермонтова. И, конечно, где мог, помогал ему. Высоко оценив «На смерть поэта» – в первом варианте, – Жуковский читал эти стихи Лермонтова наследнику престола. А потом принял живое участие в судьбе их автора. Не без содействия Василия Андреевича, автора оды-поэмы «Певец во стане русских воинов», было напечатано в журнале «Современник» «Бородино» Лермонтова. При участии Жуковского публиковалась и «Песня про купца Калашникова» (личное знакомство Василия Андреевича Жуковского с министром народного просвещения Уваровым помогло преодолеть цензурные трудности). Во время путешествия по России с наследником Жуковский хлопотал перед Бенкендорфом и Николаем I о смягчении участи Лермонтова, что способствовало возвращению поэта из ссылки. Принимал участие в хлопотах в связи со второй ссылкой Лермонтова на Кавказ.
Первая широкая публикация великого русского поэта Фёдора Ивановича Тютчева тоже произошла не без участия Василия Андреевича Жуковского, пришедшего в восторг от поэтического открытия. Стихи были переданы Пушкину и вскоре напечатаны в его журнале «Современник».
Кто-то, возможно, подумает, узнавая о столь кипучей деятельности Жуковского по оказанию помощи то одному, то другому, что у него самого было всё ладно, благополучно и ни о чём таком личном не надо было беспокоиться, переживать, мучиться. К тому же карьера была удачной: вон даже воспитывал наследника престола, будущего царя Российского!.. Но вчитайтесь в романтические, нередко не просто сентиментальные строки его стихотворений, а исполненные глубокой грусти, печали. Да, новое романтическое направление поэтической деятельности Василия Андреевича во многом зависело от особых, чисто личных обстоятельств, многолетней драмы, сердечной раны… То, что казалось читателю просто романтикой, имело реальную причину, основу. Это то, что было названо «сердечной катастрофой».
Ещё в 1805 году, у 22-летнего Василия Жуковского начались педагогические занятия с его племянницами – Протасовыми. Марии и Александре было 10 и 12 лет. Преподавание вскоре приняло «поэтический характер»: поэт-учитель страстно полюбил старшую – Машу. (Не так ли и Бетховен влюбился в свою ученицу Джульетту Гвичарди, которой впоследствии посвятил свою знаменитую «Лунную» сонату.., к слову, так случилось и с Листом, влюбившемся в свою ученицу Каролину). Новые чувства гармонично подходили к общему тону поэзии Жуковского. Мечты о счастье семейной жизни становятся любимыми мечтами молодого поэта, сказываются на творчестве и его темах. Но ведь Маша – его племянница, родственница. «Тесные связи родства усиливали чувство всею близостью родственной привязанности; в то же время эти самые связи делали любовь невозможной». Так признавался он сам, знающий христианские заповеди. Поэту приходилось скрывать любовь, – и она находила выход только в поэтических излияниях, ещё более увеличивая грустный тон его поэзии. Здесь и жалоба и тоска, и, конечно, обращение к Богу, к небесам:
Конец ознакомительного фрагмента.