Дунай. Река империй
Шрифт:
“Дунайские волны”, пожалуй, самая известная в мире румынская музыкальная композиция, но сочинил ее серб, а русские, американцы, корейцы и израильтяне сочли своей. Йован Иванович родился в 1845 году в австрийской земле Воеводство Сербия и Темешварский Банат в совершенно бедняцкой семье, а скончался в 1902 году в звании майора в должности Главного инспектора оркестров румынской королевской армии. Деревенский пастушок, он выучился играть на свирели и четырнадцати лет был записан в полковой оркестр, где освоил сначала флейту, а потом кларнет. Иванович не получил музыкального образования, но тем не менее стал автором трех с лишним сотен старомодных танцевальных мелодий, среди которых обнаруживаются и славные вещички с волнующими названиями вроде “Московский сувенир”, “При дворе принцессы Вальс”, “Розы Востока” или “Судьба рыбака”. Считается, что в 1890-е годы Иванович побывал в России. Дунайский вальс он сочинил, будучи капельмейстером 6-го пехотного полка, расквартированного в румынском порту Галац. Значит, эта плавная мелодия навеяна личными наблюдениями, оттого она и получилась звучной и страстной. Иванович галантно посвятил “Дунайские волны” жене бухарестского музыкального издателя Эмме Гебауэр. Эмма была растрогана, но европейскую известность военный композитор получил не сразу, а только через десятилетие, когда вальс в аранжировке француза Эмиля Вальдтейфеля исполнили в Париже.
Подобных аранжировок, текстов, всевозможных песенных, музыкальных, тематических, даже идеологических трактовок вальса “Дунайские волны” – десятки. Меня столь увлекло их сопоставление, что, отбирая материал для книги, я переслушал вальс Ивановича в 135 (!) вариантах – столько смог обнаружить в сетевых музыкальных архивах. Простодушные подчас интерпретаторы обозначают это произведение по-разному: как вальс “старинный румынский”, “венский” (“Штрауса”, ну кто еще мог сочинить вальс про Дунай?), “классический русский” (“Дунаевского”, устроив путаницу из-за фамилии советского композитора), “радостно-грустный”, а также как вальс “Цыганская река”. Вальс исполняли, в частности, ансамбли Клауса Халлена и Поля Мориа, Emir Kusturica & No Smoking Orchestra, рок-гитарист Джим Кэпалди, оркестры МО СССР и ГАБТ СССР, Первое народное трио баянистов, квартет “Московская балалайка”, Том Джонс, Геннадий Каменный, Бинг Кросби, Фрэнк Синатра. Есть и безымянные музыканты, один безыскусно подписался так: “Вальс звучит в моем исполнении”. Каждый играл и пел свое, вовсе не обязательно дунайское: подобно белому цвету или воде, эта музыка “содержит все, воплощая парадокс простоты и гетерогенности”. Другим вариациям я лично предпочел близкую к оригиналу версию 1914 года в подаче духового оркестра общества Zonophone под управлением Ивана Аркадьева.
Музыковеды считают “Дунайские волны” классикой жанра. Как любой вальс, это мелодия с размером такта 3/4, с сильной первой долей. Иванович все придумал ловко и все ладно сшил: смешивал и чередовал контрастные темы, эффектные замедления, бравурные секвенции, трогательные модуляции. Красиво начинает виолончельная группа: пам-ра-ра-рам, па-ра-ра, ра-ра-ра-а-мм; затем вступают духовые: пам-пам-пам-пам, пам-пам-пам-пам-пам-пам; переливаются скрипки: ти-ри-ри-рим, ри-рим-ри-рим; и уж в конце фрагмента подгрохатывают барабаны с литаврами: бррум-ту-ру-румм!
Румынский текст к музыке Ивановича написал местный стихотворец Карол Скроб: “Плавно Дунай свои волны несет…” Первородная версия песенки, о вечной страсти (“Сердце в груди от любви пополам… / О, приди, жду тебя, о, приди!”), и теперь пользуется в Румынии устойчивой популярностью в исполнении секс-символа социалистической эстрады Корины Кирияк. А вот корейская сопрано Юн Сим Док в 1926 году превратила вальс надежды о величавой реке в грустную притчу “Псалом смерти”. Трагической оказалась судьба этой исполнительницы: в Японии (где, собственно, и состоялась запись песни) 29-летняя Юн повстречала мужчину своей жизни, который ответил на ее чувство взаимностью, но, увы, был при этом женат. Обычаи восточного общества сыграли роковую роль: возвращаясь на родину, влюбленные не нашли другого выхода из ситуации, кроме как утопиться в море. Я отыскал перевод “Псалма смерти”. О да, это воистину печальная песня, в которой есть разящие строки о “танце на лезвии ножа”, но и слова нет о Дунае. Как, впрочем, и в варианте вальса на иврите, появившемся в Тель-Авиве вскоре после появления самого Государства Израиль и получившем распространение под названием “Свадебный вальс”.
В американской традиции мелодия “Дунайских волн” также приобрела инакое замыслу Ивановича смысловое звучание. В 1946 году режиссер Альфред Грин снял музыкальный байопик The Jolson Story с Лэрри Парксом в титульной роли. Певец и шоумен Эл Джолсон (Эйса Йоэльсон), стартовавший к славе в хоре мальчиков вашингтонской синагоги, по ходу своего творческого пути сформировал главные каноны американской эстрады и задал стандарты бурлеск-театра и менестрель-шоу. Для собственной кинобиографии Джолсон сочинил на мотив “Дунайских волн” “Юбилейную песню” (главный герой исполняет ее в честь своих пожилых родителей) – душещипательный romance с рефреном My darling, I love you so! Собственно, больше ничего дунайского в этой сладкой композиции, сопровождающей американские торжества по случаям любых годовщин бракосочетаний, обнаружить нельзя. В общем счете вальс “Дунайские волны” (или его аккорды в обличье “Юбилейной песни”) прозвучал в дюжине голливудских фильмов [64] .
64
Одну киноисторию просто невозможно не пересказать хотя бы вкратце. В центре внимания создателей картины Dishonored (в русскоязычной версии обычно “Агент Х27”), вышедшей на экраны в 1931 году, – противостояние разведок Австро-Венгрии и России в годы Первой мировой войны. Агент Х27 Мария Колверер (Марлен Дитрих), венская дама полусвета, в минуты досуга наигрывающая на фортепиано “Дунайские волны”, разоблачает в Генеральном штабе русского шпиона. Будучи заброшенной за линию фронта с секретным заданием, она встречается с этим полковником Кранау вновь. Борьба двух разведчиков перерастает в страстный роман, и в конце концов любовь побеждает патриотизм: Х27 помогает своему попавшему в австрийский плен возлюбленному врагу бежать. Трибунал приговаривает ее к высшей мере наказания, и в ночь перед казнью Мария исполняет в камере смертницы любимый вальс. Залп расстрельного взвода гремит под финальные аккорды “Дунайских волн”.
“В России этот вальс всегда очень любили, – цитирую рецензию советского музыковеда. – Долгое время он даже считался старинным русским вальсом и под такой рубрикацией публиковался в нотных изданиях и сборниках”. Первый перевод на русский язык, вполне в салонных традициях, выполнил в 1887 году Семен Уколов:
Тих и красив дорогой наш Дунай,Где он течет, там страна – чистый рай.Там у людей взор нежней, жарче кровь,Там все мои мечты и любовь.Волны Дуная, тихо сверкая,С края до края гонят ладьи.Чувство не скрою, и за волноюЛетят с мечтою мысли мои.Рифмы “Дунай – рай” и “кровь – любовь” подразумевают трагический финал. На берегах реки, “где я так счастлив был”, лирический герой находит лишь эхо прежних страстей: “Но все, увы, прошло как дым!” Полковых дам – что в Галаце, что, предположим, в Сызрани – этот вальс для пения разил наповал: “Горе одно мне суждено… / Прощай, прощай, радость моя!” Десятилетия спустя советский поэт Самуил Болотин отказался от образа Дуная как любовной кулисы. В его интерпретации река предстает чудом природы, “текущим сквозь века” потоком – с “серебристой тропкой луны”, “золотым костром звезд”, “отражениями сказочных гор”, “игрой драгоценных камней на бархатном дне”. Система понятий здесь – не горькие мужские чувства (они неведомы в Стране Советов), но абстрактный “вольный простор”, “великаны-корабли”, “дальний мирный край”, до которого в конце концов дотянется река:
Дунай голубой – чудо-река,В воды твои смотрят века.Нет на земле – так ты и знай! –Краше тебя, Дунай!С вершин снеговыхАльп и КарпатВ лоно твое реки спешат.Влиться стремясь в воды твои,Звонко журчат ручьи.В последнем куплете Болотин накрывает реку вместе с ее плакучими ивами тихой ночью, заставляет Дунай смирить силы: “и звезда улыбнулась звезде”… По меркам песенной лирики текст довольно изысканный.
В конце 1970-х годов в серии “Русские песни” в Париже вышла грампластинка Жана Татляна с очередной версией “Дунайских волн”. Татлян, выходец из семьи греческих армян, эстрадный артист жгучего южного шарма, получил в СССР известность в качестве исполнителя элегических композиций, частью написанных по канонам ресторанного шансона. Советская власть не простила ему эмиграции: записи старых выступлений Татляна уничтожили, а приезжать с новыми песнями в Москву или Ереван не приглашали. У той версии вальса, которую выбрал Татлян, нелады с географией: к сюжету приплетен “неведомый гул голосов из таинственной тьмы черногорских лесов”. Дунай назван рекой “славянской судьбы”, а от романтики Болотина не осталось и тени:
Долго плутает по свету Дунай,Ищет дорогу в потерянный рай.И, камышами в затонах шурша,Стонет его душа.....................................Горы закрыли дорогу ему,Горло сдавили и гонят во тьму.Молнии гаснут и просятся в пленКаменных серых стен.Рвется Дунай из Железных Ворот,Волны он в Черное море несет.Гневным кипящим котлом через крайТихо ревет Дунай.Дунай у Татляна теоретически способен расколдовать царство погруженных в вечное забытье городов и “разорвать тишину”, но такого преображения – до самых финальных аккордов – все-таки не происходит. Певец, кстати, отказывает дунайским водам в праве быть голубыми.