Дунай. Река империй
Шрифт:
Ко времени объединения Буды и Пешта дунайские берега находились в состоянии полного естественного беспорядка, горожане активно использовали реку как сточный канал. Венгрия в ту пору считалась едва ли не главным европейским экспортером зерновых, поставляя пшеницу даже в Бразилию. Венгерский Дунай был большой мукомольной рекой, и водяные мельницы составляли столь же привычную деталь будапештского пейзажа, как ветряные – детали пейзажей Брабанта или Кастилии. Первые меры по облагораживанию городской прибрежной зоны приняла в 1853 году Дунайская пароходная компания, к концу XIX века утвердили стандарт устройства набережных – пятидесятиметровые подпорные стенки перемежаются пятиметровыми ступенчатыми выходами к реке. Это делает будапештский Дунай еще более живописным, и мои любознательные родители не удовольствовались прогулкой по корсо. Южнее моста Сечени мы спустились прямо к воде, рискуя подвернуть ноги на гранитной крошке, чтобы омыть ладони в дунайской волне. Апрельский полдень запускал в темно-зеленые волны
Вдоль венгерско-словацкой границы Дунай течет строго на восток, а вытекает из Венгрии в Сербию отвесно, прямо с севера на юг. Река совершает крутой поворот, окончательно обогнув примерно у отметки 1685 километров восточные отроги Средневенгерских гор. Горами эти плоскоголовые холмы могут называться, пожалуй, только в Венгрии, но вот последняя в долгой цепи средневенгерская гора все-таки оправдывает свое высокое название. Именно на ее лесистой макушке в XIII веке воздвигли крепость Вишеград, толщина стен которой, за восемь метров, в ту пору едва ли не равнялась их высоте. Но даже с такими стенами Вишеград был бы не более чем заурядной дворянской резиденцией, если бы в 1330-х годах дважды не становился местом продолжительных встреч венгерского короля Карла Роберта Анжу, короля Чехии Яна Люксембургского и польского монарха Казимира III из династии Пястов. Три сюзерена поднимали кубки за вечную дружбу, охотились, наблюдали за рыцарскими турнирами, наслаждались речными пейзажами, а в оставшееся время планировали совместные действия против еще не вошедших в полную силу Габсбургов. Кроме того, в 1335 году Ян Люксембургский за двадцать тысяч пражских грошей продал Казимиру III свои притязания на его престол, а в 1339 году монархи постановили: в том случае если Казимир умрет бездетным, его наследником станет Людовик, сын Карла Роберта и Казимировой сестры Эльжбеты. Так в 1370 году и случилось: у Пяста родились пять дочерей и три сына-бастарда, но это не помогло его династии сохранить власть.
Миклош Барабаш. Строительство Цепного моста. 1843 год.
Развитием Вишеграда столетие спустя занялся Матьяш Корвин, по приказу которого у подошвы холма, тоже над рекой, построили италийского стиля дворец. Фонтаны королевского дворца, как уточняли придворные летописцы, по праздничным случаям заполнялись не водой, а вином. Все это легкомысленное великолепие превратили в каменную пыль армии сначала османских султанов, а затем и Габсбургов, ввергшие Вишеград в состояние продолжительного запустения.
Снова прошли века. В радикально изменившихся политических условиях аппаратчикам из администраций только что освободившихся от коммунизма Венгрии, Польши и Чехословакии показалось остроумным обновить средневековую символику соседского единения. В феврале 1991 года (за десять дней до роспуска Организации Варшавского договора) премьер-министр Венгрии приветствовал в Вишеграде президентов Польши и Чехословакии. Вишеградская группа и теперь продвигает центральноевропейскую интеграцию, а в поднятых из руин или попросту выстроенных заново королевских эрзац-резиденциях процветает праздная отпускная жизнь.
Вишеград. Башня Шоломона. Открытка 1912 года.
Со стен Верхней крепости Вишеграда под запах лошадиного навоза (здесь регулярно проводят игровые рыцарские турниры) открывается привычно разнообразная палитра голубых, зеленых, белых венгерских просторов – оконечность острова Сентендре, отщепляющая от главного русла рукав Святоандреевский Дунаец; гольф-поле у деревни Кисороси, горнолыжный подъемник. Если бы я работал тут главным креативным организатором, то придумал бы для Вишеграда сакраментальный слоган: “Возможно, лучшая речная панорама Европы”. Впрочем, изобретательных менеджеров Вишеграду хватает и без меня: посетителей ресторана “Ренессанс” встречают яростным барабанным боем официанты в костюмах пажей короля Матьяша, а процесс пищеварения протекает под пиликанье ряженного придворным музыканта на чем-то вроде пузатой лютни.
ДУНАЙСКИЕ ИСТОРИИ
КАК СТРОИЛСЯ ВЕНГЕРСКИЙ СТАЛИНГРАД
В конце 1940-х годов коммунистическое руководство Венгрии утвердило программу индустриализации, предусматривавшую, в частности, строительство в чистом поле промышленного города на 25 тысяч жителей, центра черной металлургии. В “город будущего” превратили носившую имя святого греческого монаха Пантелеймона деревню Пентеле на правом берегу Дуная, в семидесяти километрах ниже Будапешта. Две тысячи лет назад военным лагерем Интерсиза тут стояли римляне. Фамилия советского вождя в новом названии, Сталинварош, перекликалась с профессией большинства жителей города: в 1954 году в эксплуатацию пустили Дунайский металлургический комбинат на десять тысяч рабочих мест. Новоселов разместили в безликих трех-четырехэтажках периметральной застройки. Железную руду речным путем доставляли в местный порт из советской Украины. Осенью 1956 года город переименовали в Дунапентеле, но прежнее название вскоре вернулось, вместе с танками Советской армии, и продержалось еще пять лет, сменившись затем на идеологически нейтральное Дунауйварош, “новый город на Дунае”. Дунауйварош стал парадной витриной венгерской народной власти, победами социализма в здешнем Доме партии восхищались Юрий Гагарин, Фидель Кастро, президент Индонезии Сукарно. Бытовая инфраструктура и снабжение в городе сталеваров были получше, чем в венгерской провинции в целом, в отличие от условий труда и экологической обстановки. Пейзаж Дунауйвароша и теперь не порадует эстета: хотя некоторые кварталы построены в стиле школы Баухаус, в целом город-завод представляет собой типичный пример сталинского барокко. В городе, население которого достигло шестидесяти тысяч человек, открыли металлургический техникум, самую большую в Центральной Европе среднюю школу, при комбинате учредили мастерские, в которых мастера из разных стран отливали крупноформатные стальные композиции. Этот высокохудожественный металлолом выставлен теперь на речных террасах и называется Парком скульптур под открытым небом. Дунайский комбинат по-прежнему коптит небо, являет собой пример социально ответственного бизнеса и содержит хоккейную команду “Стальные быки Дунауйвароша”. Жизнь города диверсифицируется: открылся завод по выпуску автошин, через Дунай перекинули современный мост, но депрессивную ферросуть Дунауйвароша с его прокатными станами, доменными печами и бетонными коробками это не изменило. За минувшие после крушения социализма годы население города сократилось на четверть.
Напротив барабанов и лютни, на пологом левом берегу, перед смутной линией заслоняющих горизонт холмов, хорошо просматривается неслучившаяся столица венгерско-словацкого гидроэнергетического сотрудничества, местечко Надьмарош с его главной магистралью, проспектом Тысячелетия. Дунай в итоге не перегородили гигантской дамбой, но взамен проводят на его берегу работы по добыче щебня и гравия. В Вишеграде речная природа ловко сочетается с памятниками истории, объектами хозяйственного назначения и спортивного туризма. По всему видно, что именно здесь Дунай делает свой главный венгерский поворот.
К Верхней крепости от дунайской пристани ведут несколько дорог. Мы с женой выбрали самый пологую, но долгую: от мощной башни имени старовенгерского короля Шаламона (в которой, если верить преданию, целое десятилетие провел в почетном заточении у Корвина валашский господарь Влад Дракула, развлекавшийся, в частности, тем, что насаживал на собственноручно вытесанные маленькие колья тушки птиц и грызунов) не полезли на крутой склон, а отправились вслед за жилистым американским велосипедистом в обход по путаному маршруту пятикилометровой автотрассы. Обратный путь вышел короче, опаснее и духовнее: по гребню холма, а потом по крутому склону. Жители Вишеграда остроумно устроили из этого холма нечто вроде местной Голгофы, обозначив подход к металлическому распятию обелисками с примитивными барельефами по числу стояний крестного пути. Концепция венгерского страдания, смирения страстей на перепутье жизни и смерти нашла реализацию и тут, в кущах международного туризма.
В двух десятках километров от Вишеграда, ниже по течению Дуная, лежит прекрасный своей мертвенной тишиной и нарядным ансамблем зданий в стилях барокко и рококо городок Вац. В 1994 году при реставрации в подземелье местной доминиканской церкви обнаружили секретную крипту, наглухо замурованную неизвестными более двух веков назад, а в ней – 262 естественным образом мумифицированных тела. Большинство несчастных, как выяснили ученые, умерли от туберкулеза. Прекрасно сохранившиеся останки этих граждан Ваца – разных сословий, разных возрастов, разных занятий, – их парадное траурное убранство, а также гробы иногда довольно легкомысленной ручной росписи сформировали уникальную (другой такой нет в Дунайском бассейне, гордо сообщает смотритель) коллекцию Memento Mori. Поучительное венгерское зрелище: помни, что и ты когда-нибудь умрешь, возрадуйся тому, что ты все еще жив.
Самый старый архитектурный комплекс Ваца, солидный особняк с тенистым садом постройки конца XVII века, занят Национальным институтом проблем глухонемых, почтенным учреждением с почти двухвековой лечебной историей. В день, отряженный мною на знакомство с образцами архитектуры барокко и венгерского культа смерти, в Ваце – так совпало – финишировал VIII Европейский фестиваль искусств и культуры глухих Salvia. Конкурсная программа с участием театральных трупп из десятка стран мира завершилась, Институт готовился к гала-концерту, и артисты коротали время в оживленных немых беседах на жестовом языке за столиками кафе в милой, но совершенно пустынной пешеходной зоне. Эта суббота в конце июля выдалась нестерпимо жаркой. И тут я вышел из сумрака тихого подземелья, набитого уникальными мумиями, на божий свет и зной, в не менее мистическое пространство, где слышен был только один голос – журчащего на центральной площади фонтана.