Дунай. Река империй
Шрифт:
Не будь реки, обеспечивающей Дому народа великолепную кулису, великолепие Orsz'agh'az утратило бы свою яркость. Здание парламента, развернутое к Дунаю широким, как растянутая гармонь, фасадом, выгодно смотрится с противоположного высокого берега. Оттуда, от Королевского замка, направляет к Пешту своего бронзового коня Евгений Савойский [53] , это его армии в 1686 году освободили Буду от власти султана; оттуда же простирает двухметровые крылья скульптура мифической птицы турул, это она осеменила прародительницу венгерских князей Эмеше и указала кочевникам путь на новую родину. Принц Евгений – один из лучших габсбургских полководцев, пережиток монархии; хищный турул – вестник языческих богов, пережиток анимизма.
53
Евгений Савойский (1663–1736) – габсбургский генералиссимус франко-итальянского происхождения из семейства Савойских. Выдающийся военачальник конца XVII – начала XVIII века.
Решение возвести такое представительное здание парламента, какое только можно себе вообразить, Государственное собрание Венгрии приняло в 1880 году. Возникшие в результате образования дуалистической монархии суверенные права (по замечанию будапештского публициста, в 1867 году “венгры стали свободной нацией, но их страна не стала независимым государством”),
54
В колоннадах монумента Тысячелетия за спиной архангела Гавриила установлены четырнадцать статуй королей и других героев нации. В этой шеренге поначалу было пять представителей династии Габсбургов, но после Первой и Второй мировых войн их постепенно заменили на анти-Габсбургов.
Миклош Барабаш. Набережная Пешта с видом на Греческую церковь. 1843 год.
Конкурс на строительство парламентского комплекса выиграл маститый архитектор, профессор Технического университета Имре Штейндль, разработавший циклопический проект в стиле неоготики (по образцу Вестминстерского дворца) с нотками боз-ара (по образцу парижского Отель-де-Виль), причем копия кое в чем превосходила оригиналы. Первые из нескольких десятков тысяч сосновых свай в болотистую почву дунайской низины загнали для поддержания фундамента в 1885 году, депутаты впервые собрались в недоделанном здании на торжества по случаю праздника Тысячелетия обретения родины одиннадцать лет спустя, но отделочные работы затянулись еще почти на десятилетие. Штейндлю не суждено было увидеть своего творения во всей красе: архитектор ослеп и умер до окончания строительства.
Orsz'agh'az – выдающееся для своего времени по части всяческих параметров архитектурное творение: размеры 268 на 123 метра, полезная площадь в четыре футбольных поля, высота от фундамента до макушки главного купола 96 метров; частокол островерхих башенок, стены сложены из сорока миллионов кирпичей; в здании почти семь сотен помещений, три десятка лестниц, двадцать километров коридоров, десять внутренних дворов. На фасадах расставлены скульптуры королей и иных вождей общим числом 88, не забыты даже второстепенные исторические персонажи. Вдоль стрельчатых окон одной из галерей, в пандан наружным королям, выставлены часовыми депутатского долга скульптуры различных профессий: среди этих деревянных венгров есть и речник, и философ, и солдат, и инженер. Интерьеры Дома народа избыточно декорированы – на пафосный манер, с преобладанием пурпура и багрянца, со множеством мозаичных панно, художественных полотен, сложных цветных витражей, ярких геральдических щитов, древесины ценных пород, серебрянки и позолоты. Вряд ли всю совокупность собранных под этими почтенными сводами исторических символов, аллюзий, примеров и параллелей в принципе кому-то дано детально проанализировать, неспроста Имре Штейндль в юности увлекался масонскими практиками. “Не уверен, что когда-нибудь у нас будет достаточно демократии, чтобы заполнить все это пространство”, – пошутил, оценивая результат прибрежного строительства, один из его свидетелей. В социалистический период венгерской истории шпиль Дома народа, словно башню Московского Кремля, венчала пятиконечная звезда; не знаю, можно ли было разглядеть ее сияние со склонов будайского Замкового холма.
Главный парламентский вход (Львиные ворота: покорные каменные кошки стерегут ступени и двери) выводит на площадь Лайоша Кошута. Здесь в 1927 году установлен неизбежный монумент главному вождю венгерского освободительного движения, памятник непростой идеологической судьбы. Кошут, литую фигуру которого из-за общественной критики скульпторам и архитекторам не раз приходилось переделывать, с 1952 по 2014 год ленинским жестом указывал путь в будущее все тем же абстрактным представителям профессий и сословий: пастуху, студенту, мастеровому, матери с младенцем на руках, дворянского вида молодцу. “До социализма” иную, более спокойную по части жестикуляции статую Кошута окружали (и заново окружили теперь) восемь его белокаменных сподвижников с конкретными именами и фамилиями. Вовсе не все эти отцы венгерской государственности так уж однозначно поддерживали решения и поступки лидера революции, но воля потомков свела их на общем братском постаменте.
Проспект Андраши. Открытка 1896 года.
Я регулярно наведываюсь в Будапешт, помимо других причин, и для того, чтобы проверить, как новые политические времена не просто ставят свои памятники, но и корректируют концептуальное содержание старых. Прогулка в окрестностях Дома народа – поучительная экскурсия такого рода. Бронзовый победитель “империи зла” Рональд Рейган соседствует здесь с бронзовым коммунистом-реформатором Имре Надем, повешенным после восстания 1956 года коммунистами-догматиками; с мемориалом советским воинам-освободителям, сровнявшим Будапешт с Дунаем и землей; со спорным памятником жертвам нацистской оккупации, авторы которого попытались замять память о том, что Венгрия в годы Второй мировой войны не только подверглась нацистской агрессии, но была и союзницей гитлеровской Германии.
Что касается Кошута, то этот проповедник радикального мадьярского национализма, потерпев поражение от демонов австрийской империи, почти полвека провел в эмиграции, но так и не дождался крушения ненавистных ему Габсбургов. Пожалуй, именно пассионарный Кошут – главный и самый непримиримый мечтатель в венгерской истории. Среди придуманных им и не получивших шанса на осуществление госпроектов есть и Дунайская конфедерация в составе Венгрии, Трансильвании, Хорватии и Славонии, Объединенного княжества Валахии и Молдавии, Сербии и “остальных южнославянских государств”, естественно, под идеологическим попечительством венгров. Эта выдвинутая в начале 1860-х годов концепция выглядела утопией и не устроила ни венгров (поскольку их права растворялись в идее многонациональности), ни представителей других народов (зачем им, стремившимся к независимости, конфедеративность?). Дунай снова не попал на политические карты Европы.
Спокойствие на родине “венгерский Моисей” обрел только после смерти. Его хоронили за два года до мадьярского Тысячелетия с присущей времени будапештского расцвета надрывной помпой. Я навестил мавзолей Кошута на кладбище Керепеши. Возвышенный на десятиметровую высоту саркофаг с останками вождя охраняет пара оскалившихся каменных диких кошек. Те, что у ворот парламента, выглядят поспокойнее.
Старания строителей Будапешта высоко оценили их потомки. ЮНЕСКО внесла в свой Список Всемирного наследия комплекс Королевского дворца, проспект Андраши и набережные Дуная – целиком. Собственно, как раз гранитный футляр протяженностью в несколько километров, отделяющий дунайскую воду от будапештской тверди, и придает городскому пейзажу пленившие международных экспертов завершенность и целостность. Обе цепочки набережных, и западная, и восточная, открыты для интенсивного автомобильного движения, поэтому пешая прогулка вдоль Дуная приятна только отчасти. Однако на некоторых участках (по кварталам будайского Визивароша, Водного города, или по пештскому корсо к северу от моста Эржебет) она просто очаровательна.
Эпитет “очаровательна”, впрочем, подходит не всегда, потому что на берегах Дуная не только прогуливались, здесь и расстреливали. Боевики партии “Скрещенные стрелы” заставляли будапештских евреев (шведскому дипломату Раулю Валленбергу удалось спасти от истребления вовсе не всех) разуваться перед смертью. О холокосте напоминают шестьдесят пар черных металлических туфель и ботинок, в 2005 году выставленных кинорежиссером Каном Тогаем и скульптором Дьюлой Пауэром у бетонной кромки пештской набережной чуть ниже Дома народа. Эту стальную обувь невозможно сносить. Тогай, замечу, венгерский гражданин, рожденный в Будапеште от турецких родителей, а Пауэр – немец по отцу. Мимо скорбных туфель фланирует праздная толпа. На мемориал мало кто обращает внимание, это же не монумент советским воинам-освободителям и не памятник венгерской вечности, легко можно и не заметить.
ДУНАЙСКИЕ ИСТОРИИ
КАК КРАСНАЯ АРМИЯ БРАЛА БУДАПЕШТ
К 25-летию освобождения Будапешта. Марка. 1970 год.
Венгрия, которой поддержка нацистской Германии позволила вернуть часть утраченных по итогам Первой мировой войны территорий, оставалась союзницей рейха до самого его трагического конца. В 1942–1943 годах 2-я венгерская армия (210 тысяч человек) была разгромлена советскими войсками в битвах под Сталинградом и Воронежем: около 100 тысяч человек погибли, еще 60 тысяч попали в плен. Регент Венгерского королевства Миклош Хорти начал переговоры с США и Великобританией о выходе из войны, но добиться успеха не смог. Весной 1944 года под давлением Берлина Хорти дал согласие на ввод в Венгрию немецких войск, а в октябре, после попытки объявить перемирие с СССР, был отстранен от власти и заменен лидером нацистской партии “Скрещенные стрелы” Ференцем Салаши. В конце октября 1944 года силы 2-го Украинского фронта (около 700 тысяч человек) при поддержке частей армии Румынии, перешедшей на сторону антигитлеровской коалиции, начали операцию по окружению Будапешта. Столицу Венгрии и нефтеносный район Надьканижа защищала группа армий “Юг” (400 тысяч человек). Несмотря на приказ Сталина, к годовщине Октябрьской революции город взять не удалось. Советскую военную группировку усилили частями 3-го Украинского фронта. Известно, что Сталин подогревал соперничество между своими полководцами, отчего они нередко действовали рассогласованно и не жалели солдат. Маршалы Родион Малиновский и Федор Толбухин не составляли исключения: масштаб потерь, понесенных Красной армией, изумлял даже ее врагов. “Наша артиллерия беспрерывно расстреливала русских, пытавшихся переправиться через Дунай, – писал в дневнике венгерский офицер Эмиль Томк. – Их шансы на выживание были предельно малы. Тот, кто не был сражен пулей, отстреливался, стоя по грудь в студеной воде. Насмотревшись на это, один из гусаров обратился ко мне: “Господин полковник, а что русские делают с врагами, если они так жестоко обходятся со своими солдатами?”
Только к концу декабря Будапешт был окружен. В городе с населением восемьсот тысяч человек дислоцировался 70-тысячный немецко-венгерский гарнизон. Несмотря на то что Гитлер объявил Будапешт “городом-крепостью”, приказав защищать его до последнего солдата, оборона в целом была организована скверно. Немцы неохотно рисковали собой на чужой земле, венгры не желали сражаться под чужим командованием. Ситуация складывалась противоречиво: дезертирство в некоторых венгерских частях приняло массовый характер (во взятии города участвовал сформированный из перешедших на сторону СССР военных Будайский корпус), но и недостатка в добровольцах среди защитников города не ощущалось. Верность долгу и воспитанный пропагандой фанатизм сочетались с пацифизмом и безверием, страхом перед “сибирским раем”, что привело несколько сотен венгерских солдат и офицеров к самоубийствам. Больше, чем живой силы, Будапешту не хватало оружия и продовольствия.
26 декабря советское командование направило в Буду и Пешт ультиматум о капитуляции. Обе группы парламентеров, капитана Ильи Остапенко и капитана Миклоша Штайнмеца, были обстреляны, офицеры погибли. Обстоятельства их смерти не выяснены, однако, вероятнее всего, огонь по парламентерам открыли с немецких или венгерских позиций. В тот же день советское наступление возобновилось – город в течение нескольких суток бомбили 800 самолетов и обстреливали 900 артиллерийских орудий. Упорные уличные бои продолжались еще несколько недель, и, хотя германская армия трижды предпринимала попытки деблокировать город, советские войска 18 января заняли Пешт. Мосты через Дунай были разрушены, сопротивление в Буде продолжалось. Вечером 11 февраля силы венгерско-немецкого гарнизона вопреки приказу Гитлера предприняли попытку выйти из окружения. Прорваться за советское огненное кольцо смогли немногие; около 20 тысяч человек, в том числе мирные жители, погибли. 13 февраля город наконец капитулировал. Осада и взятие Будапешта – одна из самых продолжительных и кровавых городских битв в мировой военной истории. Победители потеряли убитыми около 80 тысяч человек, ранеными свыше 200 тысяч. Потери побежденных составили 48–50 тысяч человек убитыми и 26 тысяч ранеными; около 50 тысяч человек попали в плен. За 108 дней боев за город погибли или умерли от недоедания около 40 тысяч гражданских лиц.
По случаю победы композитор Семен Чернецкий сочинил марш “Вступление Красной армии в Будапешт”. В 1947 году на холме Геллерт над Дунаем – стратегической высоте, взятие которой сделало оборону Буды бессмысленной, – возвели монумент Свободы с надписью “Памяти советских героев-освободителей. От благодарного венгерского народа”. Жигмонд Кишфалуди-Штробль, автор центральной скульптуры мемориала, 14-метровой бронзовой женщины с пальмовой ветвью в руках, замышлял свою работу в других исторических условиях: памятник должен был быть посвящен погибшему на Восточном фронте летчику Иштвану Хорти, сыну регента. Когда в 1956 году советские войска подавляли Венгерское восстание, танки снова обстреливали Замковый холм с горы Геллерт. Теперь на цоколе монумента выбита надпись “Памяти отдавших свои жизни за свободу, независимость и процветание Венгрии”, но не знающий сложного венгерского языка иностранный гость, поднявшийся на Геллерт, этого не поймет. Памятники погибшим советским парламентерам в начале 1990-х годов были демонтированы и перемещены из центра Будапешта на окраину города, в Парк скульптур Memento.