Дунай. Река империй

Шарый Андрей Васильевич

Местные журналисты уже не называют Петржалку, как раньше, “Бронксом Братиславы”. Утверждают, что уличная преступность здесь пошла на спад, что торговля наркотиками перестала быть навязчивой, что число самоубийств не превышает общенациональные показатели. Погожим летним утром, совершая на велосипеде круговой объезд Петржалки, я в это поверил, но мрачная реальность февральских сумерек, подозреваю, может подсказать другое.

Идеологически новая многолюдная Петржалка представляет собой особую важность для концепции старой Словакии. Именно эти бетонные джунгли и превратили Братиславу в кондиционный европейский мегаполис со всеми его знакомыми хоть немцам, хоть французам, хоть даже шведам культурными особицами и социальными язвами. Именно Петржалка окончательно решила задачу колонизации правобережных дунайских территорий. Именно Петржалка добавила словацкой силы Братиславе, в прошлом которой – тысяча лет чужой государственности и два с половиной века статуса венгерской, а вовсе не словацкой коронационной столицы, ведь у словаков не было “своих” королей [33] . Петржалка приютила в сотнях своих многоэтажных крольчатников четверть городского населения – эти труженики нефтеперерабатывающего завода Slovnaft и шинной фабрики Matador, работяги автосборки Volkswagen, учителя средних школ и медсестры районных поликлиник, муниципальные служащие и сержанты полиции, продавцы универсальных магазинов и кассиры гипермаркетов все вместе и есть современная Словакия. Петржалка охраняет словацкую идентичность так же надежно, как древний град Девин, ведь короткое прошлое соцрайона невозможно перепридумать. Не случайно с одобрением глядит на Петржалку через Дунай бронзовый старый словак Сватоплук.

33

После захвата в 1541 году Буды Османской империей и расчленения Венгрии Пожонь до 1684 года считалась столицей королевства.

В центр города я возвращался по бывшему мосту Словацкого национального восстания [34] (ныне безыскусно – Новый мост), в верхней части пилона которого устроен модный ресторан UFO watch.taste.groove. В социалистические времена ресторан назывался без помпы – “Бистрица” (есть такая словацкая река). Та пора, когда красотами Братиславы с высоты полета птиц любовались преимущественно партийные работники, прошла, и теперь предлагается: с балконов UFO – watch во все стороны, за столиком UFO – taste изысканную кухню, в баре UFO – groove, как сказал бы рок-критик, “почувствовать ритмику движения”.

34

Словацкое национальное восстание (август – октябрь 1944) – вооруженное восстание против правительства Йозефа Тисо части армии Словацкой республики, поддержанное отрядами партизан-антифашистов, в основном коммунистической ориентации. Восстание готовилось разными фракциями чехословацкого Сопротивления при поддержке Лондона и Москвы. После того как повстанцы взяли под контроль примерно треть территории страны, Словакию в конце лета 1944 года оккупировали немецкие войска. В восстании, не пользовавшемся заметной поддержкой местного населения, приняли участие около восьмидесяти тысяч человек. Обещанной помощи от стран антигитлеровской коалиции не было получено; западные районы Словакии (в том числе Братиславу) восстание не затронуло. За два месяца боевых действий погибли около десяти тысяч повстанцев; немцы казнили 5300 пленных. Действия партизан тем не менее продолжались до освобождения Словакии советскими и румынскими войсками весной 1945 года.

И из ресторана UFO, и с середины Нового моста хорошо видно: Братиславе не хватает мощности мегаполиса, столичной стати, чтобы искренне, во всю славянскую силушку, обнять Дунай, сделать его внутренней водной дорогой трехсотметровой ширины. Вот и жители Пожони веками не затевали массового строительства на правом берегу, понимая, что городу все равно недостанет потенциала, размаха, богатства, и обустроили “напротив” всего лишь приятный глазу тенистый городской парк с аллеями и беседками, разбили на “узкой равнине” широкую зеленую зону. Урбанизм продиктовал свои законы, однако положение дел не изменилось: обитатели Петржалки ездят по дунайским мостам, конечно, не “в центр”, но исключительно “в город”, старая и новая архитектурные ткани пока не срослись.

Дунайские берега в Братиславе связаны пятью мостами, первый из которых (логически теперь он – Старый) построен в 1891 году и при открытии закономерно получил имя императора Австрии и короля Венгрии Франца Иосифа, а в первое республиканское правление назывался Штефаниковым [35] . После Второй мировой войны судьба разрушенного гитлеровцами моста складывалась сложно: получив очередное новое имя (Красной армии), он, некачественно отремонтированный, обветшал и в конце концов превратился в объект почти беспрестанной реконструкции. Очередной капремонт закончили в 2011 году: мост приспособили для прогулок пешеходов-велосипедистов и движения электричек.

35

Милан Растислав Штефаник (1880–1919) – словацкий политик, генерал авиации французской армии, автор трудов по астрономии. Организатор чехословацких легионов, один из основателей Чехословакии, министр обороны в первом правительстве республики. Погиб в авиакатастрофе, обстоятельства которой некоторые историки считают непроясненными. В 1920 году в центре Братиславы Штефанику установили памятник (на месте монумента императрице Марии Терезии); генерал был изображен в летных форме и шлеме, на стелу памятника водрузили фигуру льва, придерживающего лапой чехословацкий щит. Городская легенда гласит: Адольф Гитлер, посещая в 1938 году Au Caf'e на правом берегу Дуная, увидел через реку памятник Штефанику и приказал “убрать прочь кошку”. Льва демонтировали, а потом по воле коммунистических властей с постамента убрали и фигуру генерала. В 2009 году копию скульптуры Штефаника установили на набережной, у нового здания Словацкого национального театра и шопинг-центра Eurovea. Возвращение на белую стелу льва, считавшегося символом федерализма, сопровождала живая полемика в прессе. Историки объясняли, что этот конкретный лев – символ движения легионеров.

Памятник Марии Терезии в Пожони. Фото 1921 года.

В километровый отрезок между Старым и Новым укладывается почти весь исторический центр Братиславы. В конце 1960-х годов, когда в связи с грядущим рождением Петржалки и возникла идея перебросить на правобережье безопорный красавец мост, значительная часть Подградья, район Выдрице, а также практически весь еврейский квартал попали под снос, поскольку к переправе должна была вести широкая автотрасса, на картах обозначаемая как Староместская улица. Она и ведет, отрубая Братиславский Град от города, которым некогда хозяева этого мрачноватого замка-дворца управляли. Правда, к середине XVIII столетия Град (в венгерской традиции – Пожоньская крепость) утратил административное значение, и в огромном здании разместили католическую семинарию. В 1811 году замковый комплекс сгорел, к восстановлению приступили только при коммунистах. Местные остряки называют этот тяжеловесный белокаменный дворец “перевернутой табуреткой” – из-за башен по углам прямоугольного здания, и впрямь похожих на ножки стула. Когда народная власть наконец восстановила Град (в том виде, какой крепость приобрела при Марии Терезии), принялись и за главную городскую магистраль.

Командиры братиславского путевого строительства попутно решали еще и идеологические задачи: трансдунайскую развязку устроили впритирку к кафедральному собору Святого Мартина. Автотрасса ведет мимо храма, уродуя и заслоняя его, лишая пространства. Когда-то этот собор был встроен в средневековые городские стены; раз уж так, решили встроить его и в эстакаду шоссе? В выборе такого архитектурного подхода, похоже, сказалось не только небрежение историей и религией, но и тонкий учет особенности национальных отношений. Ведь как раз в соборе Святого Мартина почти три столетия проходили церемонии коронации Габсбургов в качестве венгерских монархов. В середине XIX века на шпиль пожоньского собора, подчеркивая сакральное значение храма, насадили модель венгерской короны диаметром больше метра и весом в полтора центнера. Снизу, конечно, ничего не разглядишь, и поэтому, когда в 2010 году корону позолотили наново, ее выставляли в соборе на всеобщее обозрение [36] . Храм Святого Мартина вот уже пятое десятилетие развернут главным порталом на автомагистраль; в минуте ходьбы, под бетонными опорами моста, – центральное автобусное кольцо с запашками бензина и туалета. Прежде напротив собора стояла средневековая синагога, ну уж ее-то совсем некому было пожалеть. Когда-то крепость на горе и храм под горой составляли две части целого, были символами единства светской и духовной власти, знаками союза короля с Богом и доверия, которое Всевышний оказывал королю. И собор, и замок не случайно были обращены к Дунаю. Теперь этот замысел вовсе не очевиден.

36

С храмом Святого Мартина связано трогательное проявление новой центральноевропейской солидарности. В 2000 году столицы всех соседних со Словакией государств подарили Братиславе каждая по колоколу для звонницы кафедрального собора. Из Вены прибыл 2200-килограммовый колокол “Мария Терезия”, из Будапешта – “Святая Маргарита” весом 850 кг, из Варшавы – полутонный “Иоанн Павел II”, из Праги – “Святой Войтех” (340 кг), из Киева – 290-килограммовый “Святой Владимир”. Интересно, что самый “тяжелый взнос” сделали две бывшие столицы Австро-Венгрии, а не “славянская сестра” Прага.

В Музее города Братиславы я обратил внимание на забавный экспонат – изготовленную в 1827 году декоративную стрелковую мишень “Катание на коньках по Дунаю”. Вполне себе брейгелевская морозная картинка маслом по дереву, и кому только взбредет всаживать в такую пулю: маленькие беззаботные человечки скользят по ледовой поверхности. Парни в разноцветных куртках и мохнатых рукавицах, девушки в нарядных фартуках и белых чепцах, разноразная мелкая ребятня, никто не упал, никто не ушибся… Рядом более заманчивый для озорного стрелка рисунок: “Портрет бургомистра Франца Кумпфмюллера на фоне Братиславского Града” (надо полагать, все-таки “на фоне Пожоньской крепости”). Приосанившийся усатый мужчина в форме гусарского офицера, в доломане и ментике; жесткий взгляд на художника, твердая рука на эфесе, за спиной каменные стены и башни “перевернутой табуретки”. Два несложных сюжета примерно одной эпохи: власть и подданные, сановник и мещане, долг дворянина и увеселения черни, мороз и солнце, лед и камень.

Пожонь. XVII век.

Пожоньская крепость. Открытка 1900 года.

В ту пору отношения человека и реки складывались проще, интимнее и, наверное, страшнее, чем сейчас. Теперь-то никому не придет в голову прополоскать в Дунае белье, никому не вздумается выйти на Дунай на коньках. Дунай для подобных развлечений уже давно не приспособлен, от городских кварталов река отгорожена каменными надолбами и стальными поручнями, главными посредниками между водой и землей стали дебаркадеры. Я насчитал восемь или девять таких причалов, пришвартованных вдоль долгого асфальтированного променада – от набережной, носящей имя протестантского священника и христианского писателя Душана Файнора, до набережной, носящей имя коммунистического генерала и чехословацкого президента Людвика Свободы. Все закономерно: жизнь на реке сменилась жизнью у реки, и река от жизни становится все дальше, в большом городе перестает быть ее частью.

Самое расхожее определение Братиславы – “дунайская красавица”. На мой вкус, Братислава скорее мила: в ее облике нет ничего такого, чего вы нигде больше не встретите, ее стиль в иногда удачных пропорциях смешал венскую сецессию с пражским барокко, добавив шарма венгерской религиозной архитектуры. Почти все историческое, что словакам удалось или захотелось сохранить, представлено в Братиславе неброско и неназойливо. Вот фонтан “Ганимед” у Национального, имперского образца, театра – с бронзовыми черепашками и лягушками по краям бассейной чаши. Вот харчевня с почетной вывеской “Самый старый китайский ресторан Братиславы”. Вот клуб Nue Spirit, очевидно, “Новый дух”, с ночной программой tropical disco. Все как у людей; немного не так, как у соседей, кое-что по-своему, пусть и поскромнее. Чистенький, компактный город, за неимением роскоши пестующий уют, заботящийся о репутации, а потому старательно вымывающий со своих улиц и площадей то, чем гордиться стыдно или теперь не принято: коммунистическую топографию, каменное уродство минувших эпох, в определенной или даже значительной степени – несомненную врожденную венгерскость. Братислава – провинциальная столица, нашедшая в этом статусе успокоение. Туристы заглядывают сюда на день-два заездом из чинной Вены, пышного Будапешта или стильной Праги. И, кажется, никто из гостей о проведенном в Братиславе времени не жалеет – здесь есть свое очарование, здесь, похоже, отдают себе отчет в том, что центровка европейской жизни происходит почти без участия Словакии, самой центральноевропейской республики.

Даже от панорамы Дуная в Братиславе не у каждого захватит дух. Лучшую в городе смотровую площадку, как считается, предлагает холм, на котором полвека назад выстроили Славин, советский пантеон скорбной благодарности. Родился бы Ян Коллар столетием позже – сочинил бы, поднявшись к Славину, торжественную оду о павших героях, навсегда ушедших в чертог славянской Вальхаллы. Официально Славин – символ победы над фашизмом, но на самом деле этот монумент – символ жертвенности и смерти, громадный красноармейский некрополь, равного которому нет на берегах Дуная. Профессор Ян Светлик, ответственный за общее оформление памяти почти семи тысяч погибших воинов, следовал двум архитектурным традициям: советской монументальной классике Евгения Вучетича и немецкому канону гигантских траурных павильонов Бруно Шмитца [37] . Светлик строго придерживался воинских ритуальных правил: одни гранитные солдаты на барельефе дают присягу знамени, другие солдаты, участники многофигурной композиции, сражаются с невидимым врагом, третьи склоняются над убитым товарищем; бронзовые словацкие девушки несут негнущиеся цветы благодарности мертвым освободителям, спящим вечным сном, очевидно, под гимны богини Славы. На сорокаметровой высоте над колоннадой пантеона (за его массивными металлическими дверями – видно в щель – установлен тяжелый беломраморный саркофаг) еще один, главный, бронзовый солдат, как ангел хоругвь, разворачивает еще один, главный, бронзовый стяг. В 1960 году над всей тысячей славинских захоронений по понятным причинам и не подумали поставить хотя бы один, пусть небольшой крест. Ошибку исправили сравнительно недавно: деревянный крест неподалеку от крайней в долгом смертельном ряду могилы гвардии лейтенанта Александра Ковбасы выглядит свежевыструганным. На склоне холма под этим крестом – кладбище пожелтевшего елового лапника и пустых пластиковых бутылок.

37

Евгений Вучетич (1908–1974) – советский скульптор-монументалист. Ветеран войны, Герой Социалистического Труда, пятикратный лауреат Сталинской премии. Создатель (помимо прочего) монумента “Воин-освободитель” в Трептов-парке Берлина, мемориального ансамбля на Мамаевом кургане в Волгограде, автор по меньшей мере шести памятников Владимиру Ленину, трех памятников Иосифу Сталину, памятника Феликсу Дзержинскому, надгробий на могилах советских военачальников. Бруно Шмитц (1858–1916) – берлинский скульптор, автор масштабных мемориальных композиций. Главная работа Шмитца – крупнейший в Европе военный монумент (высота 91 метр), памятник павшим в Битве народов под Лейпцигом в 1813 году. В этом самом кровопролитном сражении XIX века войска России, Австрии, Пруссии и Швеции одержали победу над армией Наполеона.