Дуракам всегда везёт
Шрифт:
– Да ладно бы от этого великого переселения кто-то выиграл, – дед снова закурил «козью ногу». – Так не же. Как была Знаменка средненьким совхозом, так им и осталась. Люди-то те же, что и были. Техника та же. Только денег у государства стали забирать побольше. Зарплаты выше, чем в Ветровке. А вот народу прибавилось вдвое.
– Но какая-то логика у начальства должна была существовать, – задумался Колыванов.
Старик отвернулся от Галины и тихонько выругался: – Забыли они за тягой к красивым показателям, что в нашей деревне такие же люди как они сами. Вот тебе, мать-перемать, и вся логика.
Ну, а с утра началась обычная жизнь. И через год после утра первого, деревенского, внезапно понял Колыванов, что он больше не работает за зарплату, нужную семье, а живёт полной жизнью, не замечая, что получает в городе двести
Следующим летом собирали Миша с женой вишню кустарниковую на поляне. В июне, в самом конце, солнце не жгло ещё, а ласкало теплом нежным, ветерок южный приносил издали большие порции звенящей свежести и много незнакомых ещё, но удивительно притягательных запахов. Было уютно и на воле, и в душе. Жизнь в «мёртвой» деревне была куда живее и полезней, чем в суматошном и запыхавшимся от бесплодности суеты своей городе Зарайске.
А в последний день июня к ним на поляну приехали с незнакомым Мише своим приятелем Толиком на «запорожце» Дерябин и Тихоновский. Тоже поползали меж колючек дикого вишарника, потом вечером сходили в баньку русскую колывановскую, которую они с дедом Иваном довели да уровня экстра класса. Неделю пожили у товариша в огромном доме, а однажды ушли с утра, ничего не объясняя, и вернулись аж после обеда. Довольные, будто им только что выдали сразу по три квартальных премии.
– Мы дома себе купили. За сорок рублей мне. За сорок пять Тихоновскому. – доложил Дерябин. – На улице Семененко. Кто это такой?
– Антон Степанович Семененко – это первый председатель первого в Зарайской области колхоза «Ветровский». Колхоз создали здесь ещё в двадцать восьмом году. И был он колхозом до шестьдесят третьего. Потом стал четвертым отделением Знаменского совхоза. Ну, а сегодня это «мёртвое» село. Его вы видите, – рассказала Галина.
Мы долго, год целый, везде, где могли – про вас рассказывали, – Дерябин выпил чашку настоя шиповника с мятой и разгорячился. – Никто, ни один человек о вашем переезде слова плохого не сказал! Наоборот. Одобряли и задумывались. Мужики, так прямо очень глубоко в себя уходили. Мы как-то сидели в «Колосе». Шестеро нас было. И Димка Волынец, терапевт из заводской больницы, сказал, что живёт он как врач полноценно, а как мужчина – совсем неважно. Как же он сказал тогда? А! Вспомнил! «Только что разве долг супружеский всегда отдаю, говорит. Так это всё, блин! Как мужик я больше не годен ни на что. Лампочку ещё могу сам вкрутить. Было такое года два назад. А за пять последних лет в квартире газ исправно шел, зимой батареи не текли, обои не отклеивались, холодильник морозил и телевизор показывал. Даже утюг ни разу не перегорал. В окна не дуло, носки жена не штопала, выкидывала. У меня их много. Самая тяжелая работа моя дома – полностью обед сожрать. Ложку не выронить. Блин!!! А в деревне бы я сам всё делал. Там куда денешься? Ни аварийной по электричеству, ни быткомбината, чтоб стиральную машину оживить, если что. Снег во дворе городском два здоровенных лба лопатами и мётлами убирают. Потому и здоровенные! А я в это время телек смотрю с дивана. Мускулы на заднице накачиваю. Я же, блин, забыл, как гвоздь забивать. Потому, что уже некуда. Все вбили ремонтники из СМУ-2. Это что, жизнь мужчины? Везите, говорит меня в эту колывановскую Вишнёвку.» И, между прочим, не он один такое же примерно нам говорил.
– Ветровку, – улыбнулся Колыванов – Да… Терапевт бы не лишним был в деревне. Медпункт пустой стоит, но в нём всё целое. Всё есть. Заходи, работай. Да тут вообще ничего не пропало. В клубе проекторы как новые, магазин просто закрыли на два замка, а внутри всё готово ожить. Но как, ёлки-моталки, оживить Ветровку? Это ж по верхам надо нудно ходить, слезу пускать, выпрашивать разрешения школу открыть снова, клуб. Магазин, больничку маленькую нашу, машинный двор, комбайны дать, трактора, машины, сеялки плуги да бороны… Много просить надо. А нам скажут: «Линию партии мечтаете отвергнуть? Родину не любите? Центральному комитету не доверяете?» И сожрут с ботинками и штанишками, не подавятся..
– А хрень это всё! Оживим, – пообещал Тихоновский. – Зря, что ли, отец мой – министр сельского хозяйства в республике? Надавлю на папу.
– Знаешь, куда давить- то? – засмеялся Колыванов. Не поверил.
– Я сказал – оживим деревеньку! – повторил Тихоновский почти сердито. – Ничего и просить не будем. Сами властители тут всё снова откроют, и что захотим, построят. А людей из города мы с Дерябиным наберём. Лучших спецов. Я сказал!
Ровно через неделю утром рано мужики уехали.
– Дня за два подготовимся, да в новые свои дома переедем. Жди, – сказал из окна «запорожца» Дерябин.
– А с работой как? – крикнул Миша.
– А вот так же как у тебя. Директор института тебя, Колыванова, в пример поставил и нам тоже разрешил. Надомники мы теперь тоже. Чертежи у тебя здесь получше получаются. Точнее. И авторские разработки интереснее. Так весь институт считает. Директор – первый. Всю жизнь мечтал я работать, но в институт не ходить, – засмеялся Дерябин и маленькая уродливая машина пропала за пеленой дорожной пыли.
Ну и начались чудеса. Тихоновский в Зарайске имел огромное количество друзей. Имел такую врождённую потребность – много общаться и обрастать знакомствами. Ну, и министра-папу имел, чего никто из своих и знать не знал до его откровения. Вот со своими дружками, с Дерябиным, Толиком Мухиным и Геной Шитиковым летали они в столицу. Неделю их не было. А когда вернулись, через пару дней такая завертелась карусель, что Мишане Колыванову с дедом и Дерябиным присесть было некогда. Бутерброды на ходу ели, запивая лимонадом. Народ повалил как на финальный матч чемпионата мира по футболу. Толпами ехали и покупали дома учителя, врачи, трактористы, комбайнеры, шофёры. Даже два киномеханика и три продавщицы из городского центрального продмага. Раскупили все дома, в каждом дворе прицепили собаку, взятую с улицы.
– Вот же, мать-перемать, незадача, – хватался за голову дед Иван. – Строиться надо. Нету боле пустых домов.
– Это не вопрос вообще, – хмыкнул Тихоновский и убыл в Зарайск.
Через три месяца в Ветровке быстро поставили ещё тридцать пенельных домов. Целых четыре новых улицы.
– Всё, далее пока не мутим ничего больше. Набрали всего необходимого под завязку, – предложил Колыванов.
Тихоновский напечатал в областной газете через знакомых корреспондентов объявление: «Приём специалистов и расселение в село Ветровка Знаменского района временно приостановлено в связи с избытком деловых предложений и нехваткой жилья. О возобновлении приёма заявок будет сообщено дополнительно».
Потом целую неделю ездили на «волгах» всякие комиссии из райцентра и Зарайска. Обкомовские, исполкомовские, профсоюзные. Ставили всё на контроль и сыпали хорошими обещаниями.
То есть сначала Колыванов заново родился в «мертвой» деревне, а потом чудесным, именно чудесным воздействием больших сил и властных связей на маленькую проблему – ожила и Ветровка. Тоже родилась во второй раз. Да так удачно всё вышло, что снова люди, другие, правда, городские, стали жить поживать как в сказке, да добра наживать. Ветровку сделали совхозом, который через год стал образцово-показательным. Так и не могло иначе быть. Люди-то какие заселили деревню! Сплошь мастера всех нужных дел.