Дураки и герои
Шрифт:
– Врачи сказали, что беспокоиться не о чем… – ответил Бидструп и встал рядом с президентом на край пирса, над самой водой.
– Врачи не совсем так сказали.
– Я в порядке, – упрямо проговорил Павел Андреевич. – Александр Александрович, я уже и забыть успел. Не о чем тут говорить! Ну, кольнуло…
– У меня не так много людей, на которых я могу положиться, – произнес Крутов все тем же спокойным тоном. – Мне бы хотелось, Паша, чтобы ты как можно дольше оставался рядом. И если для этого надо хоть чуточку себя пожалеть, пожалуйста, сделай это. Все. Больше эту тему не обсуждаем. Но ночевать ты останешься здесь. И перед сном тебя осмотрит мой врач. И утром тоже.
Кукольников
– Ну, вот и отлично, – сказал Крутов. – Давай-ка, Паша, пройдемся перед сном. У нас, кажется, кризис?
– Я бы не стал говорить так категорично…
– А как бы стал? – спросил президент.
Аккуратно вымощенная диким камнем дорожка вела вдоль береговой линии. Она была достаточно широка, чтобы собеседники могли идти рядом, плечом к плечу.
Кукольников пожал плечами. Даже цивильный костюм, сшитый в мастерских на Сивил-Роуд, выглядел на нем, как мундир, и Крутов невольно подумал, что Павел Андреевич будет смотреться точно так же и в пижаме.
– Мы на грани кризиса. В принципе, эта карта разыгрывается достаточно давно, Александр Александрович, и ничего нового не произошло. Эволюционное развитие ситуации. Но это еще не кризис. Если он начнется, то последствия будут…
Он замялся, подбирая слова.
– Чрезвычайно тяжелыми.
– Это ты смягчаешь?
– Это я смягчаю.
– В целом я с ситуацией знаком… – сказал Крутов, а Бидструп, вспомнив приснопамятное заседание Совета Безопасности, ухмыльнулся, искривив сухие губы. – И считаю, что реагировали мы вполне адекватно. Что, по-твоему, изменилось за последние недели?
– Если раньше я был склонен думать, что соседи на вентили не лягут, то теперь… Понимаете, Александр Александрович, может быть, это не слишком удачный пример, но… Как при семейной ссоре, когда дело слишком далеко зашло. Когда из сундуков достают старые обиды, кто и кому наступил на ногу и в каком году, кто кого и как обозвал, кто и кому что должен. И все эти мелочи множатся и множатся. Получается снежный ком, который катится по склону…
Он перевел дыхание.
– Украинцы на попятную не пойдут. Слишком много сказано. Слишком много обещано. Там сложная ситуация, но кто бы из них не победил – для нас совершенно все равно. Если вы, конечно, не собираетесь менять экономические установки.
Крутов качнул головой.
– Ну, тогда точно – никакого значения, – сказал Кукольников. – Дешевый газ, дешевая нефть – единственные рычаги управления, которые у нас были. Раз их нет – идеологическая геополитика закончилась, началась банальная экономика. Мы не можем купить их дружбу, значит, можем только их заставить действовать так, как надо нам.
– Да и бог с нею, с геополитикой, – махнул рукой Крутов, но было в его негромком голосе что-то настолько неискреннее, что Бидструп невольно встрепенулся и попытался посмотреть президенту в лицо. Но в сумраке ночи, слегка разбавленном светом луны и небольших декоративных фонарей, выражение лица собеседника было трудно уловить, а уж увидеть, что говорят глаза, и вовсе невозможно. – Геополитика – это развлечение для сильных, рестлинг для сверхдержав. Никто из соседей на этой доске не сыграет, ростом не вышли. А мы можем. И с каждым годом все лучше и лучше. Так зачем нам покупать чью-то дружбу, Пал Андреевич? На ближайшие сто лет в нашем регионе мы будем диктовать правила, и те, кто много кричит о демократии, получат ее в полном объеме. Следующей же холодной зимой.
– Бесспорно, – согласился Кукольников спокойно. – Мы сильнее всех. Так всегда было, просто мы на время об этом забыли. И дали миру забыть о том, что с нами приходится считаться. И не просто считаться, а спрашивать разрешения. – Он улыбнулся. – Я, Александр Александрович, очень хорошо помню ту страну. Ту, которой уже нет. Даже когда она умирала, то мир боялся ее предсмертных судорог. И это, черт возьми, приятно! Приятно служить стране, о которую не вытирают ноги. И то, что сейчас делаете вы, я считаю необходимым. Строго необходимым. Чтобы все эти кукольные сопливые страны раз и навсегда поняли, что бояться надо того, кто больше, и того, кто ближе. Чтобы от смелых мыслей крышу не рвало. И чем раньше наши бывшие родственнички поймут, кто в доме хозяин, тем лучше им будет.
Кукольников говорил твердо, обрубая фразы, но не жестикулировал, как обычно, а сдерживал движения, и от этого его речь казалась еще более эмоциональной.
– И американцы, и Европа прекрасно понимают, что кроме России ни одного значимого игрока на доске нет. Китай слишком далеко, да и в ближайшее время он будет завязан на наши ресурсы. Ни Украина, ни Белоруссия с Молдовой, ни Грузия НИКОГДА не смогут играть собственную партию, пока мы не подпускаем их к среднеазиатской нефти и газу. Каспийский регион для них закрыт, и англичане с американцами, несмотря на декларации, ничем дешевым не поделятся. Но для того, чтобы испортить игру другому, вовсе не надо играть самому. Достаточно вовремя подставить ножку. И у Украины есть все шансы испортить нам игру. Еще год-два и обходной трубопровод сделает их послушными, как зайчиков…
– Но у нас нет этой пары лет, – закончил за него президент.
– Да, – подтвердил Бидструп печально. – У нас вообще нет времени. Поэтому нам нельзя было форсировать отношения. Нужно было тянуть время, успокаивать соседей, идти на компромиссы, и только тогда, когда мы сварили последний шов на новой «нитке», ударить по наглому чугунному лбу хохлов и объяснить, кто будет курить, а кто сосать. Именно из этих соображений я всегда проводил взвешенную политику в своем ведомстве и просил вас о том же. Но были и другие советчики… Не факт, что сделанное было сделано неправильно. Но то, что несвоевременно – это точно. И, к сожалению, я не вижу путей, чтобы все исправить.
– Семейная ссора зашла слишком далеко?
– Я думаю – да.
– А ошибка была? Ты уверен в том, что мы не получили бы эскалации в отношениях в любом другом случае?
– Была. Ошибка не принципиальная, просто мы поторопились. Размахивали саблей, которую пока не выковали. Но кому теперь от этого легче?
– Красивое сравнение… Невыкованная сабля. Ты намекаешь на то, что это моя ошибка?
– Вы, Александр Александрович, слишком лично воспринимаете страну, – сказал Кукольников безо всякой иронии. – И, наверное, поэтому каждую ошибку считаете своей. У вас, как у любого человека, который не боится принимать на себя ответственность, ошибок было предостаточно. Но не думаю, что вы ответственны за смену геополитических ориентиров в соседних странах. Вы могли это отсрочить, но не отсрочили.
– Уже легче, – невесело пошутил Крутов. – Только знаешь, Пал Андреевич, во всем, что происходит, всегда виноват тот, кто мог все исправить, но не исправил. Мог сделать, и не сделал. И неважно почему. Люди редко знают причины провалов, но зато хорошо видят последствия. Я бы даже сказал так – людей редко интересуют причины.
– Я бы продолжил, – добавил Бидструп. – Люди редко замечают и последствия, если они не касаются их лично.
Они дошли до большой беседки, увитой диким плющом, и уселись на деревянные скамьи друг напротив друга, причем Крутов снова выбрал более удачное место – его лицо скрывала густая, как смола, тень.