Дураки и герои
Шрифт:
– Аггггг-хххх!
Если в мире когда-нибудь существовали ведьмы, то выглядели они именно так, как Вонючка в этот момент.
– Ты умрешь, Мигелито! Сдохнешь! Я разрежу тебя на части живого! Я настругаю тебя, как хамон, ты, кастрат! Я буду грызть тебя зубами, грязный педераст!!!
Она не кричала – хрипло орала, топчась на месте от ярости, не находящей выхода. Автомат в ее руках дергался, как у припадочной. Укороченный АК, снятый с предохранителя: Хасан не сводил с него глаз.
– Закрой рот, вонючая тварь, – выплюнул ей в лицо Сергеев, наполнив голос максимальным презрением. – От тебя смердит так, что любой мужчина предпочтет стать педерастом, чем спать с тобой!
И тут случилось то, чего
Охранник, понимающий английский язык, засмеялся во все горло и с размаху шлепнул Сержанта Че по заднице. Он не понимал, что она опасна, как граната с вынутой чекой. Ему, выросшему в стране, где женщина всегда была товаром, средством для удовлетворения похоти и пустым местом, даже в голову не приходило, что этот шлепок, который можно было счесть проявлением симпатии, последнее действо в его жизни.
Реакция Сержанта Че последовала незамедлительно. Кубинская госбезопасность натаскивала своих сотрудников не хуже, чем Старший Брат. И те, кого учили убивать инструктора с гаванской Лубянки, умели это делать мастерски.
Сергеев видел все фазы движения.
Провоцируя Вонючку, он ожидал чего-то подобного, но все равно был поражен скоростью исполнения и отточенностью приема. Казалось, лезвие тяжелого ножа само прыгнуло ей в ладонь, рука, подгоняемая инерцией разворота корпуса, описала стремительный полукруг, шорхнула под напором стали разрезаемая плоть, и голова шутника со все еще распахнутым в смехе ртом, начала заваливаться назад, открывая взглядам свидетелей совершенно другую улыбку.
Второй охранник, знавший английский похуже, реагировал на смерть товарища со скоростью опытного бойца, но и ее хватило только на то, чтобы начать поднимать автомат. Совершив па, похожее на танцевальное, Сержант Че уперла свой АКМ ему в солнечное сплетение, и нажала на курок, продолжая вдавливать ствол в тело противника. Из спины партизана вырвались куски плоти и пороховой выхлоп, но все это Сергеев видел, словно в рапиде. Он уже летел, распластавшись над землей в отчаянном прыжке, понимая, что времени исправлять промах у него не будет. Одна попытка. Всего лишь одна.
Вонючка увидела его движение периферийным зрением, но ее автомат был погружен в тело противника и тот – здоровущий парень почти двухметрового роста – завалился на нее всем весом, мешая отразить атаку. В этой ситуации Сержант Че сделала все возможное, но прикрыться своей жертвой не успела. Сергеев врезался в нее с мощью пушечного ядра, нанося удар локтем и коленом одновременно. Хрустнули кости. Вонючку смело, словно ударом молота, и швырнуло вместе с мертвым охранником на кривой узловатый ствол безымянного деревца. Снова хрупнуло и оба тела мешком рухнули у корней. Из спины убитого торчал покрытый кровью, как ржавчиной, автоматный ствол.
Сергеев по инерции кувыркнулся, больно ударившись плечом о сухую и твердую, как железо, землю и тут же вскочил на ноги, сжимая в руках оброненный первым убитым автомат. Время продолжало тянуться, словно растаявшая на жаре ириска. Медленно поворачивался не успевший дойти до контейнеровоза Рашид, выпрямлялся Кэнди, и мачете в его руках отразило луч закатного солнца. Пулеметчик в кузове пикапа начал поворачивать голову в сторону, откуда только что звучали выстрелы и крики…
Когда-то, под пронзительным крымским небом, в испепеляющем зное курортного для остального приезжего люда лета, Сергеева учили определять, какая из целей несет первоочередную опасность, а с поражением какой можно мгновение повременить. Учили хорошо, вгоняя методики просчета на уровень подсознания, потому что в боевых условиях рефлексы всегда значительно надежнее, чем умственная деятельность. Инстинкт эффективнее разума. По-настоящему хороший боец – этот тот, кто умеет отдаться инстинкту в нужный момент и вовремя вернуться обратно.
Поэтому Рашид остался жив.
А
И в этот момент мир снова набрал скорость.
Гильзы, медленно взлетающие в раскаленный воздух, вдруг исчезли из поля зрения. Ударил в уши многоголосый шум кипящего вокруг действия: крики, рокот дизелей, равномерный низкий вой крутящихся вхолостую самолетных винтов, лязг металла.
Они не бежали – они летели по отлогому склону, ожидая свинцового шквала, который мог обрушиться на них каждую секунду, и выскочили на полосу в тот момент, когда охрана Раша открыла по ним огонь. Но теперь туша транспортника уже закрывала беглецов от обстрела, и стрелкам надо было менять позицию. Краем глаза Михаил видел Базилевича, который несся рядом с ним, забыв о дыхании и стуча ботинками, как атакующий носорог копытами. Хасан стелился над землей со стремительной грацией профессионала, и в руках у него уже был неизвестно когда поднятый «калаш».
Семьдесят метров до аппарели C-130 они преодолели за рекордное время, так Михаил не бегал даже в молодые годы. Воздух внутри фюзеляжа был раскален, как в печи, сквозь проделанные пулями дыры в оболочке били, перекрещиваясь, световые лучи. Сергеев проскочил через них, как через паутину, отметив сильный запах авиационного керосина и разогретого масла. На доли секунды ему стало страшно. Транспортник был так изрешечен, что сама мысль о том, чтобы поднять его в небо, казалась кощунством. Пулеметы в клочья изорвали топливопроводы и маслопроводы, превратили в дуршлаг дюралевый корпус, навигационное оборудование…
Протиснувшись в тесный проход между переборкой и все еще принайтовленным к крюкам креплений джипом, который так и не успели выгрузить, Михаил распахнул дверь в кабину экипажа.
Тот, кто никогда не видел, что делает с человеческой плотью пулеметная пуля авиационного калибра, тот и представить себе не может…
Сергееву некогда было ужасаться.
Он одним движением частично освободил кресло от того, что когда-то было пилотом и схватился за рычаги. На приборной доске не хватало доброй половины приборов, в ноздри лез горький запах горелой изоляции, но это было к лучшему, потому что из-за него Михаил не слышал других запахов. Самолет трясло, одна из турбин захлебывалась, и транспортник то и дело бросало в дрожь. Взлет был безумием. Но остаться на земле означало верную смерть. Моторы взревели, винты слились в серебристые круги, полосуя воздух, и самолет завершил разворот, начатый теперь уже мертвым экипажем.
За спиной Сергеева гулко застучал автомат: Хасан наконец-то обнаружил цель. В кабину сунулся было Базилевич, но увидев то, что было разбросано по креслам, метнулся обратно, стремительно зеленея лицом, и замер, забившись где-то между переборкой и джипом.
Моторы, за исключением одного, как ни странно, обороты держали, но Сергеев отлично понимал, что при таких повреждениях отказ может случиться каждую секунду. А уж на земле это произойдет или в воздухе – особой разницы не будет: остаться на ВПП или упасть с полутора сотен метров означало умереть. Самолет ощутимо тянуло вправо, и Михаил «на автомате» откорректировал увод тягой.