Дураки умирают
Шрифт:
Она не стала задавать вопросов насчет того, чем я занимался в Нью-Йорке. За это я ее любил. Она понимала, что говорить об этом у меня нет ни малейшего желания. И я знал, что она не рассказала Озано о том, что произошло в то утро, когда мне сообщили о смерти Арти, как я полностью потерял контроль над собой.
Я попытался изобразить хладнокровие.
— А почему ты прячешься от него? Тебе же понравилась его компания, когда мы вместе обедали. Я думал, ты с удовольствием ухватишься за возможность вновь встретиться с ним.
Последовала пауза,
— Это правда, и когда он позвонил в первый раз, я обрадовалась, и мы отправились обедать. Он такой весельчак.
— А потом ты улеглась с ним в постель? — Остатки ревности заставили меня задать этот вопрос, хотя на честный ответ я не рассчитывал.
Вновь пауза, и я буквально услышал, как зазвенела тетива, отправив в полет очередную стрелу.
— Да.
Мы долго молчали. Мне стало муторно, но у нас были свои правила. Мы больше не упрекали друг друга, только мстили.
Автоматически я спросил:
— Ну и как?
Ответила она веселым голосом, словно говорили мы о каком-то фильме:
— Забавно. Знаешь, он устроил такое шоу, подбираясь к «киске», что мое самомнение заметно возросло. — Очередная пауза, звон тетивы, и обида, смешавшаяся в голосе с воинственностью: — Ты не имеешь права злиться. Ты не имеешь права злиться на меня за то, чем я занимаюсь с другими людьми. Мы с этим уже определились.
— Ты права, — ответил я. — Я не злюсь.
И я не злился. Просто в этот момент перестал ее любить. Я столько раз говорил Озано, что люблю Джанель. А Джанель знала о моем отношении к Озано. Они оба предали меня. Другого слова я найти не мог. К Озано, правда, пусть это и покажется странным, претензий у меня не было. Только к ней.
— Ты злишься. — Она говорила со мной, как с неразумным ребенком.
— Нет, я не злюсь. — Она мстила мне за то, что я не ушел от своей жены. Она мстила мне за многое другое, но, если бы я не спросил, переспала ли она с Озано, она бы мне ничего не сказала. Она не была такой жестокой. Но и не желала больше мне лгать. Однажды она сказала мне об этом и с тех пор не отступалась от своих слов. То, чем она занималась с другими людьми, меня не касалось.
— Я рада, что ты позвонил, — продолжила она. — Мне тебя недостает. А насчет Озано не сердись. Больше я с ним не увижусь.
— Почему? — спросил я. — Что тебя останавливает?
— О, черт! Он, конечно, очень забавный, но у него не встает. Черт, я же обещала себе, что не скажу тебе об этом. — И она рассмеялась.
Тут нормальному ревнивому любовнику следовало бы порадоваться тому, что его лучший друг — импотент. Но с моих губ сорвались совсем другие слова:
— Может, это твоя вина. В Нью-Йорке женщины бегают за ним табуном.
— Знаешь, я старалась изо всех сил, — радостно сообщила она. — Могла бы оживить мертвого. — И вновь до меня донесся серебристый смех.
Теперь, как ей того и хотелось, я представлял себе, как она обхаживает Озано, целует и сосет его крючок, щекоча тело белокурыми волосами. Меня чуть не вырвало.
Я вздохнул.
— Ты ударила слишком сильно. Я закругляюсь. Слушай, еще раз спасибо, что позаботилась обо мне. Я просто не могу поверить, что ты уложила меня в ванну.
— Не зря же я хожу в тренажерный зал. — Джанель хихикнула. — Я очень сильная, знаешь ли. — Голос ее изменился. — Мне очень жаль, что Арти больше нет. Я бы очень хотела полететь с тобой в Нью-Йорк и помочь тебе с похоронами.
— Я бы тоже этого хотел. — На самом деле меня радовало, что в Нью-Йорк она полететь со мной никак не могла. Я стыдился того, что она видела, как я сломался. И чувствовал, что теперь ее отношение ко мне переменилось.
— Я тебя люблю, — донеслось из трубки.
Я не ответил.
— А ты по-прежнему любишь меня?
Теперь пришла моя очередь прищучить ее:
— Ты же знаешь, ничего такого мне говорить не дозволено.
Она молчала.
— Ты сама сказала мне, что женатый мужчина может говорить женщине о любви только в том случае, когда собирается уйти от жены. Более того, он может говорить об этом, лишь фактически уйдя от нее.
В трубку зло задышали.
— Пошел ты на хер. — И она бросила трубку.
Я бы ей перезвонил, но знал, что услышу голос автоответчика: «Мадемуазель Ламберт нет дома. Пожалуйста, назовите ваше имя и оставьте сообщение после звукового сигнала». Вот мысленно я и послал ее туда же. Но знал, что до окончательного разрыва дело еще не дошло.
Глава 46
Джанель и представить себе не могла, что я испытал, когда она рассказала мне о том, что трахнулась с Озано. Я же знал, что он пытался затащить в постель любую женщину, за исключением отъявленных уродин. И то, что Джанель клюнула на его уловки, стала для него легкой добычей, принизило ее в моих глазах. Показало, что она такая же одноночка, как и большинство женщин. И я понимал, что Озано теперь презирает меня. А как еще можно относиться к мужчине, который страстно влюблен в женщину, готовую после вкусного обеда улечься в постель с первым встречным?
В общем, сердце у меня, конечно, не разбилось, но в депрессию Джанель меня вогнала. Я хотел сказать ей об этом, но потом решил, что это будет глас вопиющего в пустыне. Да, она поймет, что выглядит в моих глазах дешевкой. Но я знал, что дело закончится очередной ссорой. Почему она не может ложиться в постель, если ей того хочется? Разве мужчины не стремятся трахать всех подряд? И пусть Озано руководили только плотские желания. Он обаятельный, интеллигентный, талантливый, симпатичный, и ему хотелось ее трахнуть. Так почему же ей не трахнуть его? И какое мне до этого дело? А свое мужское эго я могу засунуть известно куда, вот и весь разговор. Разумеется, я мог бы рассказать ей секрет Озано, но это была бы лишь жалкая месть.