Дураки умирают
Шрифт:
Гронвелт улыбнулся, похлопал его по плечу.
— Ты для меня что родной сын, не так ли?
— Конечно, — искренне ответил Калли. Причем говорил, что думал. И Сантадио, похоже, одобрил его искренность.
— Тогда ты напишешь завещание и оставишь мне свои акции. Если с тобой что-нибудь случится, Сантадио будет знать, к кому прийти за акциями. Тебя это устроит, Джонни?
Джонни Сантадио кивнул, потом повернулся к Калли:
— Как по-твоему, есть ли у меня возможность получить лицензию? Может Комиссия по играм пропустить меня, закрыв
Калли понял, что Гронвелт рассказал Сантадио о члене Комиссии по играм, который прочно сидел у него на крючке.
— Это сложное дело, — ответил он, — которое потребует и времени, и денег.
— Сколько времени?
— Пару лет. Вы хотите, чтобы вашу фамилию внесли в лицензию?
— Совершенно верно.
— Когда Комиссия по играм будет «прокручивать» вас, она не найдет ничего компрометирующего?
— Нет, за исключением того, что я сын своего отца. И множество слухов и донесений в архивах ФБР и нью-йоркской полиции. Но никаких доказательств.
— Чтобы отказать вам, Комиссии по играм достаточно и этого.
— Знаю. Поэтому мне и нужна твоя помощь.
— Я попытаюсь.
— Вот и отлично, — подал голос Гронвелт. — Калли, ты можешь пойти к моему адвокату и составить завещание. Один экземпляр пусть пришлет мне. А я и мистер Сантадио позаботимся обо всем остальном.
Сантадио пожал Калли руку, и последний вышел из кабинета.
Прошел уже год после того, как Гронвелт перенес инсульт. Когда он находился в больнице, Сантадио приехал в Вегас и встретился с Калли. Тот заверил Сантадио, что Гронвелт обязательно поправится, а сам он продолжает работать с Комиссией по играм.
— Ты знаешь, твои десять процентов — не единственный мой интерес в казино, — сказал ему Сантадио. — У меня есть друзья, которым также принадлежит часть акций «Ксанаду». И сейчас нас волнует, сможет ли Гронвелт управлять отелем после инсульта. Я хочу, чтобы ты все правильно понял. Я очень уважаю Гронвелта. Если он сможет и дальше управлять отелем, отлично. А если не сможет, если механизм начнет давать сбои, я хочу, чтобы ты дал мне знать.
В этот момент Калли пришлось выбирать: до конца оставаться с Гронвелтом или попытаться самому определить свое будущее. Он решил руководствоваться интуицией.
— Хорошо, — кивнул он. — Я забочусь не только о ваших интересах или моих, но и о мистере Гронвелте.
Сантадио улыбнулся.
— Гронвелт — великий человек. Я хочу, чтобы мы сделали для него все, что в наших силах. Это естественно. Но никому из нас не будет пользы, если отель вылетит в трубу.
— Да, конечно, — согласился Калли. — Я буду держать вас в курсе.
Из больницы Гронвелт вышел вроде бы в полном здравии, и Калли вновь, как и прежде, согласовывал с ним все свои действия. Но по прошествии шести месяцев он уже ясно видел, что Гронвелту не хватает сил для эффективного руководства отелем и казино, о чем и доложил Джонни Сантадио.
Сантадио прилетел в Вегас, в присутствии Калли встретился с Гронвелтом и прямо спросил, не хочет ли тот продать свои акции и передать управление в другие руки.
Гронвелт — после болезни он еще больше высох — сидел в кресле и спокойно поглядывал на Калли и Сантадио.
— Твоя позиция мне понятна, — ответил он Сантадио. — Но я думаю, что в самое ближайшее время я начну справляться с работой в полном объеме. Вот что я тебе скажу. Если через шесть месяцев дела не пойдут лучше, я приму твое предложение, и, естественно, мои акции в первую очередь будут предложены тебе. Тебя это устроит, Джонни?
— Конечно, — кивнул Сантадио. — Ты знаешь, я доверяю тебе больше, чем кому бы то ни было, и я восхищаюсь твоими способностями. Если ты говоришь, что сможешь за шесть месяцев все наладить, я тебе верю. Если ты говоришь, что через шесть месяцев отойдешь от дел, увидев, что ничего не получается, я тебе верю. Решение остается за тобой.
После совещания, когда Калли повез Сантадио в аэропорт, он услышал от гостя следующее:
— Держи ухо востро. Сообщай, что к чему. Если дела пойдут хуже, так долго мы ждать не сможем.
И Калли пришлось выдержать паузу, потому что в последующие шесть месяцев у Гронвелта значительно прибавилось сил. Но в отчетах, которые Калли посылал Сантадио, места для этого не нашлось. И по прошествии года он порекомендовал Сантадио отправить Гронвелта на покой.
А потом племянника Сантадио, питбосса одного из казино на Стрип, обвинили в неуплате налогов, и федеральное Большое жюри передало дело в суд. Джонни Сантадио прилетел в Вегас, чтобы переговорить с Гронвелтом. Очевидно, о том, как помочь племяннику, но начал Сантадио с другой темы.
— До назначенного тобой срока осталось примерно три месяца, — напомнил он Гронвелту. — Ты еще не пришел к определенному решению насчет продажи мне своих акций?
Гронвелт взглянул на Калли, который отметил в лице босса грусть и усталость. Потом повернулся к Сантадио:
— А что думаешь ты?
— Меня больше беспокоит твое здоровье, чем отель. По моему разумению, тебе уже тяжело тянуть этот воз.
— Возможно, ты прав. Позволь мне все обдумать. На следующей неделе я должен пойти к своему врачу, и возможно, результаты обследования покажут, что надо уходить, хочу я этого или нет. Но как твой племянник? — переменил он тему. — Можем мы чем-нибудь помочь?
Впервые Калли увидел злого Сантадио.
— Так глупо! Глупо, а главное, зря! Мне в принципе наплевать, сядет он в тюрьму или нет, но обвинительный приговор — еще одно пятно на моем имени. Все будут думать, что за ним стою я или, во всяком случае, имею к этому отношение. Мне нужна помощь, но никаких идей у меня нет.
На лице Гронвелта отразилось сочувствие.
— Не так уж все безнадежно. У Калли есть подходы к судье, который будет вести этот процесс. Что скажешь, Калли? Судья Бранки у тебя в кармане?