Дураков нет
Шрифт:
– Тогда зачем ты строишь здесь дома?
– Чтобы они заплатили дороже.
Салли задумался над его словами. Классическая логика Карла Робака, ничего не скажешь, Салли буквально чувствовал, как отец Карла переворачивается в гробу. Кенни Робак построил компанию неустанным трудом, честной работой по восемнадцать часов в сутки – и все для того, чтобы отдать построенное жулику, склонному к риску.
– А если парк вообще не станут строить?
– Прикуси язык, – ответил Карл.
– Окей, – сказал Салли. – Думаю, тебе повезет, как обычно.
Дорого бы я дал за такую уверенность, читалось на лице Карла.
–
– И ты веришь Клайву Пиплзу?
– Он в это ввязался активнее прочих. Очередь из инвесторов к нему стоит до самого Техаса, – сказал Карл. – У кого дела плохи, так это у “Сан-Суси”. Та скважина, которую они пробурили прошлой весной, уже высыхает. Надо было им назваться “Сан-Мозги”.
Руб нахмурился.
– Это по-французски, Руб, – пояснил Карл. – Можешь выучить его сразу после английского и латыни. – И добавил, обращаясь к Салли: – Не хочешь завтра обшить гипсокартоном один дом на Нельсон? Если возьмешься, я скажу Рэнди, чтобы утром отвез туда всю эту хрень.
– Завтра День благодарения, – сказал Руб.
– Не к тебе обращаются, – отрезал Салли.
Вообще-то он сомневался, стоит ли соглашаться завтра поработать. Если согласится, у него появится предлог не ходить к Вере, где ему явно не обрадуются. И деньги тоже не помешают. И праздник за работой пройдет быстрее. С другой стороны, он терпеть не мог обшивать стены гипсокартоном и вдобавок не знал, как поведет себя колено после сегодняшних трудов.
– Я всего лишь говорю, что в праздник работать не буду, – не унимался Руб.
– Тебя и не просили, – напомнил ему Салли. – Вот когда попросят, тогда и откажешься. – Он повернулся к Карлу: – Двойная ставка?
– Размечтался.
– Тогда проваливай и не стой над душой, – ответил Салли. – Сам обшивай эту халупу.
Карл потер виски.
– Почему ты каждый раз ставишь мне ультиматум? И почему я должен платить тебе двойную ставку?
– Что у нас завтра, Руб? – спросил Салли.
Руб опешил еще больше. Он-то считал, что они давно это выяснили.
– День благодарения, мать его, – ответил он.
– Заткнись, Руб, – сказал Карл. – Тебя никто не спрашивал.
– Салли спросил.
– Когда? – уточнил Карл.
– Только что.
– Когда именно?
Казалось, Руб сейчас расплачется.
– Салли, ты даже и не заметил бы, что завтра День благодарения, вот что меня бесит сильнее всего, – сказал Карл. – У тебя и семьи-то нет. Я предлагаю тебе пожить спокойно хотя бы двадцать четыре часа, а ты только и думаешь, как бы выманить у меня деньги.
Не сказать ли ему кое-что? – подумал Салли. Например, что сегодня приехал мой сын и, как ни странно, назавтра меня пригласили в гости (пусть даже все причастные надеются, что я не приду). Не сказать ли ему о том, чего он еще не знает, – это как раз ему будет некуда пойти в праздник, поскольку ни один ключ на связке, которая висит в замке зажигания “эль камино”, уже не подходит к дверям его дома.
Карл вернулся к машине, завел мотор.
– Черт, – сказал он. – Ладно, полторы ставки. Назовем это премией к Рождеству.
– Заплати мне, что должен, и назови это честностью, – предложил Салли.
Карл пропустил его слова мимо ушей.
– Полторы?
– Я
– Для такой работы нужны двое. – Карл еле заметно кивнул на Руба.
– Я не буду работать в праздник, – уперся Руб, и, глядя на него, беспристрастный наблюдатель решил бы, что переубедить Руба не удастся.
– Будет, если я попрошу, – заверил Салли Карла Робака. – Правда, Руб?
– Ладно, – ответил Руб.
Карл грустно покачал головой, точно хотел сказать, что жизнь в несовершенном мире – непрерывное испытание.
– Я смотрю, вы все-таки подложили фанеру, – заметил он, включив передачу в “эль камино”. – Зная вас двоих, я готов был поклясться, что вам это в голову не придет. Я подумал, что вы перебьете всю первую партию. И приехал, чтобы спасти остальное.
Салли не стал смотреть на Руба. Он и без этого слишком часто видел, какое лицо бывает у Руба, когда тот готов описаться от страха. К счастью, Карл не обратил на это внимания. Салли и Руб проводили взглядом “эль камино”, тот развернулся и, подпрыгивая на ухабах, направился к шоссе, где все это время стоял темный седан. Салли давно уже его приметил, но не знал, кто это. Когда “эль камино” выскочил на шоссе и устремился по направлению к городку, седан последовал за ним.
– Как думаешь, кто в той машине? – спросил Руб.
– Наверное, чей-то муж.
Они вернулись к работе и молча загрузили блоки в кузов, можно было ехать. Руб плюхнулся на сиденье рядом с Салли, и тот опустил стекло, невзирая на холод. От Руба пованивало, как всегда в холодную погоду.
– Хотел бы я, чтобы он все-таки дал мне эту стипендию, – сказал Руб.
Закончили они почти в семь. Последние две партии отвезли уже в темноте, только месяц мелькал между туч, для света и для компании. Руб продолжал желать, чтобы как-то себя развлечь. С пяти часов вечера он желал, чтобы было светло. Он пожелал, чтобы они прервались на ужин, тем более что так и не пообедали. Он пожелал съесть классный огроменный двойной чизбургер, который подают в “Лошади”, с кучей лука, классным огроменным куском сыра, латуком и помидором, – такой огроменный, что приходится открывать рот во всю ширь, чтобы откусить от него. К чизбургеру он пожелал капустный салат, который тоже подавали в “Лошади”, и картошку, только что из фритюра, чтобы соль прилипала как следует. Еще ему хотелось бы не работать в праздник. Смысл имело разве что это последнее желание. Руб желал бы вернуть машину Бутси на парковку “Вулворта” до того, как жена выйдет с работы и вынуждена будет отправиться домой пешком, ее это всегда так бесило, что она готова была врезать ему по яйцам.
– Давай заедем в “Лошадь”, – предложил Руб, когда они выгрузили последнюю партию бетонных блоков и Салли дал ему денег.
Руб не любил, чтобы деньги лежали без дела. Он любил, чтобы они работали. Чтобы на них можно было купить классный огроменный двойной чизбургер и разливное пиво. Он любил тратить, пока жена не узнала, что у него есть деньги.
– Без меня, – сказал Салли. – Я устал, весь испачкался и воняю почти как ты.
– И что? – спросил Руб. Указанием на то, что он воняет, его было не пронять. – Это всего лишь “Лошадь”. Ты разве не проголодался?