Дурная кровь
Шрифт:
— Я знаю, — счастливо вздохнула девушка.
— Шварги тебя сожри! Откуда? Когда научилась? Ты же говорила, что не любишь оружия!
Талла хитро хихикнула:
— Не люблю. Но не говорила, что не умею пользоваться…
И всё-таки Кара постарела. Лишённая магии, она превратилась в обиженную на весь мир тётку, способную лишь ядовито ухмыляться. Она так и сидела, обняв колени, посреди зала, пока охотники помогали очнуться друг другу, пока освобождали колдуний… ныне уже обычных женщин. Тягуче плюнула и в последней попытке подгадить ядовито протянула:
— Дурные. Вы, все трое. Решили новую жизнь начать? Шварга вам тухлого! Связь охотника и колдуньи нерушима! Колдовать мы, может, больше не сумеем, но ты всё равно сдохнешь, Верд! Как бездомный пёс, под забором, в одиночестве! Метки не исчезнут без моей помощи. Они сожгут тебя, как только Талла уйдёт!
Последнее проклятие Кары долго крутилась в умах друзей. Пока Дарая, по всеобщему молчаливому согласию взявшая на себя главенство, раздавала указания; пока искали место, где можно было бы запереть старую хозяйку, чтобы не повредила ни себе, ни окружающим; пока во всеобщем недоумении восполняли едой потраченные силы и выхаживали тех, кто пережил ритуал тяжелее прочих.
А потом слова забылись, стёрлись из памяти, как только стало ясно, что дара у колдуний и правда не осталось. Ни лечить, ни вредить ни одна из беловолосых больше не могла. Кто-то печалился, кто-то долго сидел в комнате, не зная, что и думать. Иные спокойно поблагодарили Таллу: ни служки короля, ни торгаши, жаждущие наживы, больше не страшили их.
Ни одна не упрекнула.
Разъезжаться тоже не спешили. А что, дом крепкий, ладный. Никто не гонит, да и… семья тут какая-никакая.
Но вот дурная оставаться больше не могла. Она день за днём напоминала Верду о море, звала повидать горы, рисунки которых видела в книгах, и притаскивала показать яркие рисунки животных в старинных фолиантах. Кара оказалась права: рано или поздно Талла уйдёт. Такие, как она, отпив из чаши свободы, на месте уже не усидят.
И однажды Верд сдался. Оседлал поутру заскучавшую Каурку, потрепал по холке Клячу, по обыкновению увязавшуюся вслед за подругой. Санни с необычайной нежностью чмокнул кобылу в морду.
— Ты ж её на колбасу продать грозился, — припомнил Верд.
— Ничего, на колбасу никогда не поздно! С голодухи на костре зажарим, — хмыкнул Санни, проверяя, не начнёт ли упряжь где-нибудь натирать.
Бывший охотник заслонил глаза козырьком ладони, чтобы не слепило солнце, вглядываясь в чёрные на фоне сверкающего снега окна. Казалось, где-то там, в одном из них, можно рассмотреть силуэт колдуньи, молчанием провожающей путников в бесконечную дорогу. Но, конечно же, увидеть её так и не удалось…
— Можно я лучше на Каурку? — Талла протянула руки, требуя, чтобы её подсадили.
Наёмник только устало вздохнул, заставив лошадь укоризненно на него покоситься: серьёзно? Это ты тут ещё вздыхаешь? Но подсадил, удобно устроил в седле и закутал в новенький тёплый плащ, чтобы от мороза разве что нос пощипывало.
— Я тебя теперь далеко не отпущу, — со смешком, выдающим скрытое беспокойство, хмыкнул Верд. — Метки ж сожгут!
Да-а-а, казалось, забыл уже ядовитые слова Кары, ан нет. Едва расслабился — сами выскочили!
Талла доверчиво откинулась в седле, опираясь на его грудь, пощекотала подбородок короткими, лёгкими волосами и счастливо вздохнула:
— А я пока и не собираюсь никуда уходить.
Эпилог
Море и правда оказалось бесконечно прекрасным. Первые дни Верд мог часами смотреть на идеально ровный горизонт, любоваться пеной под кормой, белоснежной, как волосы Таллы.
Волн, размером с дом, а то и с два дома, как обещал наёмник, они пока не встречали. Да и, если верить вечно сонному капитану, изредка высовывающемуся из каюты с явным отвращением, это к лучшему. Оно и без волн красиво. Солоно, свежо… Только уши вечно болят от ветра, ну да привыкаешь. На манер матросов, Верд повязал платок на голову, и этого хватало. Зимой, наверное, такой ветер мгновенно выдул бы все лёгкие, и помышлять о морском путешествии тут же расхотелось бы, а сейчас, по жаре, мелкие брызги и липкая от соли кожа только в радость.
Он сидел в тени мачты, спрятавшись от ошалело пялящегося на одинокий корабль солнца, подогнув под себя одну ногу, и… вязал носки.
— Опять петлю упустил, — приоткрыл глаз устроившийся рядом Санни, лениво чавкающий яблоком. Метко запустил огрызок через борт, мизинцем ткнул в нитку и сладко зевнул.
Верд застонал: чтобы добраться до петли, предстояло распустить четыре ряда, которые он мучал последний час.
— А раньше сказать не мог?!
— Раньше я занят был.
— Чем?!
— Продумывал проповедь на вечер. О щедрости и умении делиться с ближними самым дорогим.
— Да не дадут они тебе больше эля! — пихнул друга наёмник свободной ногой. — А начнёшь опять звать себя наместником Богов на земле, ещё и за борт выкинут, чтоб проверить, пойдёшь ли по воде!
— А и пойду! — с готовностью подтвердил служитель. — За эль — ещё и спляшу!
— Я раньше вязать научусь, — буркнул Верд, хмуро распуская труд бессонных ночей.
— Ну за язык-то тебя никто не тянул. Дурная мечом орудует? Орудует. Значит, проспорил.
— Не мужицкое это дело…
— Тогда не вяжи, — легко согласился Санни. — А ежели делать больше нечего, иди спроси…
Служитель не успел сунуть руку в оттопыренный карман, а Верд уже торопливо прихлопнул его по ладони и воровато заозирался: не подглядел ли кто?
— Потом… — и без того смуглый, у моря он рисковал стать и вовсе антрацитовым, однако всё одно заметно покраснел. — Вот вязать научусь для начала…
— Эдак ты ещё полгода учиться будешь, — хмыкнул Санни, но руку вновь подложил под затылок. — Помяни моё слово, скоро поздно будет.
Наёмник забеспокоился, зыркнул на висящую на борту Таллу, пробурчал что-то невразумительное и снова низко склонился над вязанием. Санни мерзко захихикал: не так много способов смутить друга он знал, так что этим пользовался с завидной частотой, а спёртое некогда у Врана кольцо с синим, как глаза Таллы, сапфиром и вовсе не вынимал из кармана.
— Эй, Талла! Талла! — окликнул он девушку. — Яблочко будешь?
Девушка молча, не оборачиваясь, показала ему средний палец. Море, конечно, встретило её безмерной романтикой, ветром, теплом и свободой, но никто не предупредил, что в комплекте шли невыносимая вонь тухлой рыбы, которая почему-то не мешала никому, кроме неё, качка, потные полуголые моряки и шваргов эль!