Дурная кровь
Шрифт:
– Она на меня запала, Робин, – всерьез заявил Моррис. – Грех не воспользоваться.
Робин вдруг подумала: уж не переспал ли он с той девицей? Страйк с самого начала предупреждал, что это недопустимо. Она вновь опустилась на диван. Книга «Демон Райского парка» нагрелась, как заметила Робин, от лежавшей на ней таксы. Согнанный с насиженного места Вольфганг смотрел на Робин из-под стола печальным, укоризненным стариковским взглядом.
– Сол, я убеждена, что сейчас надо передать эстафету Хатчинсу – пусть возьмет в разработку самого Жука, – сказала Робин.
– О’кей, но прежде чем принять окончательное решение, давай я позвоню Страйку и…
– Нет, ты не позвонишь Страйку. – Робин теряла терпение. – Его родственница… у него достаточно своих дел в Корнуолле.
– Какая забота! – хохотнул Моррис. – Но вот увидишь: Страйк не
– Он доверил руководство мне, – Робин больше не сдерживалась, – а я считаю, что ты исчерпал свои возможности в отношении этой девушки. Никакими полезными сведениями она не располагает, и если сейчас на нее надавить, это еще аукнется нашему агентству. Прошу тебя остановиться сейчас же. С завтрашнего вечера возьмешь на себя Открыточника, а Энди я скажу, чтобы переключился на Жука.
Повисла пауза.
– Я тебя огорчил? – спросил Моррис.
– Нет, ты меня не огорчил, – ответила Робин; действительно, «огорчить» – это не то же самое, что «привести в бешенство».
– Я не хотел…
– Все нормально, Сол. Просто напоминаю тебе, какие решения были приняты на летучке.
– О’кей, – повторил он, – хорошо. Да, кстати… Знаешь, как директор увольнял секретаршу, когда для фирмы настали трудные времена?
– Нет, не знаю, – процедила сквозь зубы Робин.
– Он ей говорит: «Вынужден тебя уволить – ставку секретарши ликвидируем». А она такая: «Грузчиков сейчас вызывать?» – «Зачем грузчиков?» – «Чтобы диван вынесли».
– Ха-ха, – сказала Робин. – Спокойной ночи, Сол.
«К чему это „ха-ха“? – негодующе пытала себя Робин, опуская мобильный. – Почему было не сказать прямо: „Избавь меня от своих пошлостей“? А еще лучше – промолчать! И с какой стати я лепетала „Прошу тебя…“, когда требовала выполнять единогласно принятое решение? Почему я перед ним заискиваю?»
Ей вспомнилось, как она беспрестанно потакала Мэтью. Изображала оргазм, но это еще полбеды; все время делала вид, что считает его остроумным, интересным собеседником, хотя он раз за разом повторял анекдоты, услышанные в раздевалке от регбистов, а в компании не давал никому и рта раскрыть – все пыжился, чтобы только считаться самым умным и самым веселым. «Почему мы это позволяем? – спрашивала она себя, невольно беря в руки книгу „Демон Райского парка“. – Почему изо всех сил пытаемся их умаслить, лишь бы только сохранить мир?»
Да потому, Робин, отвечали ей призрачные черно-белые портреты, заслоняемые изображением Денниса Крида, что от них можно ждать любой мерзости. Тебе ли не знать, на что они способны? Посмотри на свою вспоротую шрамом руку, вспомни маску гориллы.
На самом-то деле она понимала, что егозит перед Моррисом по другой причине. Откажись она смеяться его тупым шуточкам, он все равно не пошел бы на оскорбления или насильственные действия. Она росла единственной девочкой в семье, где до и после нее рождались только мальчишки, и усвоила, что в семье конфликтовать нельзя, хотя мама всегда становилась на сторону женщин. Напрямую Робин этому не учили, но во время сеансов психотерапии, рекомендованных ей после нападения, оставившего у нее на руке шрам, она осознала, что в родительском доме ей отводилась роль «беспроблемного ребенка», который никогда не жалуется и готов помирить всех со всеми. Она появилась на свет за год до Мартина, ставшего в семье Эллакотт «проблемным ребенком»: несобранный, задиристый, он плохо учился и плохо себя вел; в свои двадцать восемь лет он, единственный, по-прежнему жил с родителями и практически ничем не походил на Робин. (Но на ее свадьбе не кто иной, как Мартин, расквасил нос Мэтью, а во время своего последнего приезда домой она невольно обняла брата, когда после ее рассказа о том, как Мэтью ведет себя в процессе развода, Мартин предложил повторить правый прямой.)
Оконное стекло над обеденным столом усеяли холодные дождевые капли. Вольфганг опять сладко спал. Робин, не в силах больше прочесывать социальные сети в поисках очередной полусотни тезок Аманды Уайт, потянулась к «Демону Райского парка», но засомневалась. Она взяла за правило (поскольку путь к ее нынешнему положению был долог и тернист, а лишаться душевного покоя ей совсем не хотелось) не читать эту книгу после наступления темноты и перед сном. В конце-то концов, все ее содержание в сжатом виде можно было найти на различных сайтах и тем самым избавить себя от знакомства с прямой речью Крида, от хладнокровных подробностей
И тем не менее она приготовила себе горячий шоколад, открыла книгу на странице, заложенной чеком за бензин, и начала читать с того места, где остановилась три дня назад.
Ни на миг не усомнившись, что Бамборо стала жертвой серийного убийцы, прозванного Эссекским Мясником, Тэлбот нажил себе врагов этой маниакальной зацикленностью на одной-единственной версии.
«Считалось, что он досрочно ушел на пенсию, – рассказывал его сослуживец, – но на самом деле его „ушли“. Говорили, что он зашорен и не желает слышать ни о чем другом, кроме Мясника, но вот пожалуйста: прошло девять лет, а лучшей версии до сих пор никто не выдвинул, правда ведь?»
Родственники Марго Бамборо не смогли идентифицировать ни одной ее вещи среди не опознанных другими семьями ювелирных изделий и предметов женского туалета, найденных в 1976 году, после ареста Крида, в его подвальном жилище, хотя муж Бамборо, доктор Рой Фиппс, счел, что потемневший серебряный медальон, искореженный, по всей видимости, с применением грубой силы, отдаленно напоминает украшение, которое было на шее у пропавшей женщины-врача в день ее исчезновения.
Однако в недавно опубликованной биографии «Что же случилось с Марго Бамборо?»[4], написанной сыном ее близкой подруги, содержатся откровения о личной жизни Бамборо, способные обозначить новую линию расследования – и возможную связь с Кридом. Незадолго до своего исчезновения Марго Бамборо записалась в ислингтонский лечебно-реабилитационный центр на Брайд-стрит, частное медицинское учреждение, которое в 1974 году предлагало аборты с соблюдением конфиденциальности…
16
Четыре дня спустя в пять пятнадцать утра на вокзал Паддингтон прибыл поезд «Ночная Ривьера». Страйк провел минувшую ночь беспокойно и подолгу лежал без сна, глядя в окно своего купе на призрачно-серое небо над так называемой Английской Ривьерой. Лежал он поверх одеяла, даже не сняв протеза, а утром отказался от завтрака в пластиковом контейнере и сошел на платформу одним из первых, с рюкзаком на плече.
Раннее утро выдалось морозным, у Страйка дыхание плыло по воздуху впереди него белыми облачками. Он шел по перрону; над головой ребрами синего кита изгибались стальные арки Брунеля; сквозь стеклянный потолок виднелось холодное темное небо. Небритый, ощущая некоторый дискомфорт из-за того, что культя совсем не отдохнула и не получила ежевечернюю порцию болеутоляющей мази, он повернул к скамейке, сел, зажег долгожданную сигарету, потом достал мобильный и набрал Робин.
Он знал, что она не спит, так как только что закончила ночное наблюдение за домом синоптика, но Открыточник себя не обнаружил. Пока Страйк находился в Корнуолле, они с Робин общались в основном при помощи SMS; он мотался между больницей в Труро и домом в Сент-Мозе, по очереди с Люси дежурил у постели Джоан – от химиотерапии у тетушки выпали волосы и, как выяснилось, произошел сбой иммунной системы – и поддерживал Теда, который почти перестал есть. Перед отъездом в Лондон Страйк приготовил большую порцию карри и положил в морозильник, рядом с пирожками, которые испекла Люси. Поднося к губам сигарету, он вдыхал оставшийся на пальцах запах куркумы, а когда сосредоточивался, вспоминал тяжелый дух больничного антисептика и мочи, вытеснявший запахи холодного железа, солярки и даже мимолетные нотки кофе из ближайшего «Старбакса».
– Привет, – сказала Робин, и при звуках ее голоса у Страйка – вполне ожидаемо – слегка отлегло от сердца. – Что стряслось?
– Ничего. – Он немного удивился, но тут же вспомнил, что сейчас полшестого утра. – Тьфу ты… да, извини, срочности никакой, просто я только что с поезда. Может, позавтракаем где-нибудь? А потом ты поедешь домой отсыпаться.
– Ой, замечательно, – ответила Робин с такой неподдельной радостью, что у Страйка даже прибавилось сил, – тем более что у меня есть кое-какие новости по Бамборо.