Дурная кровь
Шрифт:
– Мне приходило в голову то же самое, – сказала Робин. – Услышать такое – это страшный удар. Особенно если учесть, что девочка всю сознательную жизнь пыталась выяснить, действительно ли мать ее бросила.
– Надо попытаться раздобыть еще один экземпляр этого издания, – сказал Страйк. – Коль скоро тираж успели отпечатать, вряд ли от него уцелела одна-единственная книжка. Автор мог знакомым раздарить. Послать рецензентам, да мало ли кому.
– Я уже над этим работаю, – сообщила Робин. – Оставила заказы у нескольких букинистов. – Она не в первый раз делала для агентства нечто такое, после чего хочется вымыть руки. – Когда пропала Марго, Карлу Оукдену было
– Угу, прохвост еще тот, – согласился Страйк. – А когда он уехал из Уолтэмстоу?
– Пять лет назад.
– По социальным сетям его пробила?
– Да. Только ничего не нашла.
У Страйка в кармане завибрировал мобильный. Робин заметила, как по лицу ее напарника пробежала тень тревоги, и решила, что он подумал о Джоан.
– Что-то неладно?
При взгляде на дисплей он еще больше помрачнел.
Сообщение начиналось так:
Бро, можно с тобой потолковать с глазу на глаз? Рекламная кампания и новый альбом очень много значат для папы. Мы просим о сущей…
– Нет, все хорошо, – ответил он, не дочитав до конца и возвращая мобильный в карман. – Итак, ты хотела посетить…
На миг у него вылетело из головы непредсказуемое место, куда хотела направиться Робин, из-за чего, собственно, они и сидели сейчас в этом кафе.
– Национальную портретную галерею, – напомнила Робин. – Именно там, в сувенирном магазине, были куплены три открытки для синоптика.
– Три… прости… для кого?
Его сбило с мысли полученное сообщение. Он ясно дал понять, что не намерен присутствовать на тусовке по случаю выхода нового отцовского альбома и фотографироваться с единокровными братьями и сестрами, дабы преподнести отцу памятный подарок – групповой портрет.
– Для синоптика, которому не дает житья Открыточник, – уточнила она и пробормотала: – Ладно, не важно, просто возникла такая мысль.
– А конкретно?
– Понимаешь, предпоследняя из открыток была репродукцией портрета, который «постоянно напоминает» отправителю о нашем синоптике. Вот я и подумала: может, этот портрет висит где-нибудь на видном месте и мозолит глаза? Может, Открыточнику втайне хочется об этом сообщить, чтобы синоптик отправился на поиски?
Но, еще даже не договорив, она отбросила эту версию как неубедительную: истина заключалась в том, что у них не было ни малейшей зацепки по делу Открыточника. Они даже не выяснили, мужчина это или женщина. После установления слежки за домом синоптика Открыточник как в воду канул. Возможно, три открытки, приобретенные в одном и том же месте, что-нибудь да значили, но возможно, и ровным счетом ничего. А что еще у них на него есть?
В ответ Страйк что-то пробурчал себе под нос. Заподозрив, что за этим стоит отсутствие энтузиазма, Робин вернула свой экземпляр книги в сумку и спросила:
– Ты потом в контору?
– Ага. Обещал Барклаю в два часа подхватить за ним Балеруна. – Страйк зевнул. – А до этого хотелось бы часок придавить… – Оттолкнувшись руками от стола, он поднялся с места. – Я позвоню – сообщу, куда нас приведет Грегори Тэлбот. И спасибо, что в мое отсутствие держала оборону. Ценю, честное слово.
– Оставь, пожалуйста, – сказала Робин.
Взвалив на плечо рюкзак, Страйк похромал к выходу. С некоторым облегчением Робин наблюдала за ним через окно: помедлив, чтобы закурить, он двинулся дальше и скрылся из виду. Тогда она проверила время: до открытия Национальной портретной галереи нужно было как-то убить
Несомненно, существовали более приятные способы скоротать час с лишним, нежели гадать, от кого Страйк получил SMS – уж не от Шарлотты ли Кэмпбелл, но зато эта догадка на удивление долго владела ее мыслями.
17
Джонни Рокби, чье присутствие в жизни старшего сына практически равнялось нулю, тем не менее маячил рядом неотступной, неосязаемой тенью, особенно в детские годы Страйка. Родители его друзей в юности обклеивали стены спален постерами Рокби, а в зрелые годы продолжали скупать альбомы своего идола и вечно грузили Страйка россказнями о концертах Deadbeats. Одна мамаша, как-то подкараулившая семилетнего Страйка у школьных ворот, всучила ему письмо для передачи отцу из рук в руки. Впоследствии его мать Леда сожгла это послание в сквоте, где обреталась в ту пору с двумя своими детьми.
До поступления на армейскую службу, где была возможность не разглашать имя и профессию отца, Страйк вечно ощущал себя подопытным кроликом, которого разглядывают со всех сторон, терзая вопросами за гранью такта и приличий, и по мере сил отгораживался от невысказанных намеков, рождаемых завистью и злобой. Прежде чем признать Страйка своим сыном, Рокби заставил Леду организовать для них тест на отцовство. Когда пришел положительный результат, адвокаты Рокби составили финансовое соглашение, призванное обеспечить малолетнему сыну музыканта такой уровень жизни, при котором ему не придется больше спать на грязном матрасе в одной комнате с чужими людьми. Однако материнское мотовство и регулярные конфликты с представителями Рокби обеспечили только нескончаемые и непредсказуемые перепады от достатка к нищете и хаосу. Леда развлекала сына и дочь безумно экстравагантными выходками, но не спешила покупать им новую обувь взамен изношенных, тесных башмаков, а сама пристрастилась летать в Европу и Америку, где гастролировали ее любимые группы; она разъезжала в шикарных лимузинах и останавливалась в лучших отелях, подкинув детей Теду и Джоан.
Страйк до сих пор помнил, как в Корнуолле ворочался без сна в двуспальной кровати для гостей, когда рядом посапывала Люси, а внизу Джоан переругивалась с его матерью, которая в середине зимы привезла детей без пальто. Дважды Страйка отдавали в частные школы, но оба раза Леда забирала его до конца учебного года, так как, по ее мнению, ребенку там прививали ложные ценности. Алименты Рокби ежемесячно утекали к ее подружкам и сожителям, а также вкладывались в безумные предприятия – ювелирный магазин, художественный журнал, вегетарианский ресторан; все эти начинания с треском провалились, не говоря уж о коммуне в Норфолке – худшим, что было в юности Страйка.
В конце концов адвокаты Рокби (которым рок-идол доверил распоряжение всеми делами, связанными с благосостоянием сына) переоформили отцовские выплаты таким образом, чтобы лишить Леду возможности транжирить средства. Для подростка Страйка это означало только необходимость потуже затянуть пояс: Леда не соглашалась, чтобы кто-то, согласно новым условиям, контролировал ее расходы. С тех пор деньги спокойно копились на счету, а семья существовала на скромные алименты, поступавшие от отца Люси.