Дурная примета

Пахомов Николай Анатольевич

— Выпивал?

— Ты и скажешь, выпивал… — смутился Артем. — Так, самую малость…

— И где же? И с кем? Что-то самогоном несет… — брезгливо сморщила носик Мальвина.

Слова супруги были отрывистые и резкие, как удар пастушьего бича в утренней тиши. В глазах ехидство и презренье — Мальвина на дух не переносила выпивох. Особенно не любила, когда выпивали без всякой причины. И тем более, когда беспричинно выпивал муж.

В баре ее «стенки» всегда имелся небольшой набор спиртных напитков. Стояли две-три бутылки коньяка, несколько бутылок водки

и марочного вина, как отечественного производства, так и импортные. Хранилось шампанское, полусладкое «Советское», в большой бутылке из темно-зеленого толстого стекла. Красочными этикетками выделялись ликеры. Даже бальзамы, один местный, «Стрелецкая степь», второй импортный — «Рижский», в керамической бутылочке, нашли приют в этом баре. Время от времени услугами бара пользовались. Но для этого должен был быть серьезный повод.

Мальвина не была трезвенником. В хорошей компании, по важному поводу, за добротно сервированным столом, она не прочь была побаловать себя бокалом шампанского. Могла и рюмочку коньячка или хорошей водочки позволить. Но беспричинную выпивку презирала, как презирала пьяниц и алкоголиков, этих никчемных, по ее мнению, людишек с отсутствующей силой воли, способных только «надираться» до скотского состояния, словно наглядно демонстрируя Дарвинскую теорию, что человек произошел от животного.

— Да возле нашего дома. Пацаны молодые возле подъезда выпивали… вот и угостили… Когда с работы шел, — зачем-то уточнил Артем.

— А ты, что, не мог отказаться? Или жажда обуяла?

— Да нет…

— Тогда что? Алкоголизм в ранней стадии?

— Да как-то неудобно было отказываться. Ребята такие милые попались, от чистого сердца предлагали. Не устоял. Немного выпил, чтобы не обидеть.

— Зря они тебе нос не набили. От чистого сердца и на закуску, — вновь съехидничала Мальвина.

— Да за что?

— А просто так. Как всегда бывает: сначала вместе водку пьют, потом друг другу морды бьют.

— Да я и выпил-то всего полстакана, — виновато оправдывался Артем.

— И как всегда, без закуски… — продолжала менторским тоном пенять Мальвина.

— Да была закуска… я из холодильника немного колбаски взял. Ею и закусили… — еще больше смутился от вынужденного признания Артем.

— Зря ты их еще в квартиру не позвал и ужином званым не угостил, — с презрением и сарказмом, на которые способны только себялюбивые женщины, отреагировала супруга.

Нежданно-негаданно замаячило возникновение семейного конфликта.

— Солнышко, прости, виноват, — стал каяться и просить прощения Артем. — Ну, Мальвиночка моя, ну, картиночка моя, прости! Ну, кисонька… Больше не повторится.

Вид мужа, его виноватое лицо, в котором вдруг появилось что-то от давно позабытого детского преклонения маленького человечка перед большим и сильным, его жестикуляции и поза кающегося грешника смягчили гнев Мальвины.

— Ладно, прощаю. Но чтобы это было в первый и последний раз!

Сказать — сказала, но дуться не перестала. И потому Артему было не до ласк и любовных игр. Что-то оборвалось между

ними. Лопнула нить душевного настроя. Как одна струна на гитаре во время игры. Дзинь — и нет мелодии!

Артем, стараясь еще больше загладить свою вину перед обидевшейся женой, поспешил на кухню, чтобы подогреть ужин для любимой супруги. Но та, переодевшись в домашний халат конореечного цвета с золотыми павлинами на полах, сама пришла на кухню и вытурила оттуда Артема.

— Сама приготовлю. А ты после ужина отгони машину в гараж. Да там, смотри, с кем-нибудь не забухай. А то я знаю тебя: стоит лишь губы помазать, как потянет на подвиги. И литр со слезинку покажется.

— Да что ты, котеночек, львеночек ласковый мой, ни-ни! Отгоню — и домой. К кошечке моей ласковой под бочок… — не покидал кухни Артем.

Лесть была приятна. И Мальвина перестала дуться на мужа.

— Ладно, тебе! Кончай дурью маяться, кутенком несмышленым прикидываться! Прощаю. Вали в зал, к телевизору, чтобы у меня под ногами не мешаться, пока ужин готовлю. Приготовлю — позову.

— Слушаю и повинуюсь!

Поняв, что прощен, Артем легкой тенью скользнул из кухни в зал. К телевизору. Досматривать боевик.

В телевизоре опять была погоня с немыслимыми кульбитами, обозначающими приемы восточных единоборств, с обоюдной стрельбой, горой трупов и реками крови.

«Могут же, чертовы капиталисты, не нашим чета!» — восхитился про себя Артем, пытаясь войти в суть происходившего на экране.

Не прошло и часа, как Мальвина позвала мужа ужинать. Ужинали мирно, перебрасываясь короткими, ничего не значащими фразами на нейтральные темы. О произошедшем конфликте не вспоминали.

Потом Мальвина пошла в ванну принимать душ, а Артем остался на кухне мыть посуду.

Из ванной комнаты Мальвина выплыла посвежевшей, с влажными, пахнущими земляникой и летом волосами, туго завернутыми в чалму из махрового полотенца.

— Как, ты еще дома? — удивилась она. — И автомобиль не отогнал?

— Я подумал, что пусть он сегодня возле дома постоит, ничего с ним не случится, — стал оправдываться Артем, но как-то неуверенно и неубедительно.

— А угонят?

— Ну, у других не угоняют, и наш не угонят…

— Не угонят, так повредят. Поцарапают или вообще подожгут. Мало ли идиотов ходит по ночам.

— Да кому он нужен… — попытался было отстоять свою точку зрения на возникшую проблему парковки автомобиля Артем. И опять как-то вяло, без необходимой твердости в голосе. — Но если ты, котенок, настаиваешь, то конечно…

Разговор происходил в зале под шум телевизора. Мальвине, не желая того, приходилось напрягать голос, чтобы перекрыть телевизионный гвалт.

— Я не только настаиваю, но и еще опять рассержусь. Ты этого хочешь?.. Может быть, тебе нравится злить меня? — начинала заводиться Мальвина.

— Я мигом! — подхватился с дивана Артем. — Извини.

Он стал поспешно одевать прямо поверх спортивных брюк джинсы. Застегнул молнию куртки. Небрежно набросил на затылок норковую шапку.

— Уже готов.