Дурная привычка
Шрифт:
Телеграф, морщась от боли, присел и посмотрел мне в глаза. В глубине его глаз явственно читалось желание перегрызть мне глотку или любой другой жизненно важный орган. Левой рукой Телеграф поднял клинок с бетона и взял его обратным хватом. Надо отдать должное бойцу: крика или стона я от него не услышал, только злобное свистящее бормотание сквозь щербатые зубы.
Телеграф, пригнувшись, вышел из укрытия, и, расставив руки как краб клешни, двинулся на меня, приговаривая:
— Все, тебе конец, сучий потрох! Сейчас я тебя резать начну! На ломти настругаю! Ты у меня землю грызть будешь и о смерти молить. В бетон закатаю, падла! В параше утоплю!
Чувствовалось, что Телеграф
Телеграф продолжал наступать на меня, озвучивая все ругательства, которые он в своей жизни слышал. Меня это не особо задевало, мне было глубоко наплевать на его мнение. Я отступал, стремясь выйти на более или менее свободную площадку. Когда мне это удалось, Телеграф уже пришел в совершеннейшее исступление: голос его то и дело срывался на визг, а ругательства стали повторяться. Вот, в таком состоянии он мне нравился. К этому времени, он уже несколько раз пытался меня атаковать. Лезвие ножа резало воздух в опасной близости от моего лица, только я бой не принимал, а отходил все дальше и дальше, не позволяя Телеграфу приблизиться на подходящее для эффективной атаки расстояние. Да и Телеграф не допускал оплошностей, позволяющих подловить его на контрприем. Бой перешел в затяжную стадию.
В данной ситуации, время было за меня: Телеграф, пусть медленно, но терял кровь и ясность рассудка, что играло мне на руку. Ярость подводит человека. Только холодная голова помогает победить в борьбе на ножах.
Наконец, мы вышли в центр «Арены», где пространства для маневра было больше. Телеграф опять злобно атаковал, стремясь нанести мне удар сверху вниз. В этот раз отступать я не стал, а, развернувшись боком к противнику, принял и заблокировал его руку с ножом своей рукой. В этот момент я почувствовал движение другой руки противника. Неплохо, что он ранен, и двигается немного медленнее, чем обычно. Инстинктивно, я дернул головой в сторону, но, малость поздновато. Раненая рука Телеграфа дотянулась до моего носа. Хорошо, что уходя головой от удара, я успел его немного смягчить, и он пришелся не прямо, а вскользь. Скорее всего, Телеграф метил мне в ухо, только промахнулся. Из носа потекла кровь, окрашивая мое и так уже пятнистое лицо. Провести атаку ножом снизу, как планировалось, я уже не успевал, поэтому мне пришлось отступить чуть назад, вытягивая противника за собой. Потом я с разворота ударил рукоятью кинжала по раненой руке Телеграфа. Тот взвыл и отпрянул от меня. Я тут же перенес центр тяжести на левую ногу, а правой со всей силы зарядил Телеграфу в грудину. Он не успел сгруппироваться или как-то еще отреагировать на мои действия. Удар был настолько силен, что меня самого отбросило назад. Телеграф же, раскинув руки, пролетел метра два, грохнулся спиной на бетон и, судя по всему, потерял сознание.
Бой на ножах скоротечен. Один- два удара, и поединок должен закончиться. Это только в боевиках герои могут упражняться в фехтовании, звеня
Дважды сегодня я уже прозевал шанс добить противника. Третий раз такого случиться не должно было. Я подошел к распростертому на полу телу и занес руку для решающего удара. В этот момент Телеграф открыл глаза. Но в их черной пустоте я не увидел ничего… Или не успел увидеть: кинжал мой опустился и окончил этот бой.
Я вытер нож о костюм поверженного врага и вложил клинок в ножны. Защелка сухо клацнула, зафиксировав кинжал. Теперь бой можно было считать полностью завершенным. Я выпрямился. Только в этот момент до меня вновь донесся рев на трибунах. За время поединка я его так ни разу и не услышал. Сильно сомневаюсь, что зрители все это время молчали, просто тренированное сознание блокировало посторонний шум, позволяя сосредоточиться на основной цели.
Я развернулся к трибунам. Рев зрителей усилился. От меня, наверное, ожидали каких-то ритуальных действий. Только я об этом не знал. Да и даже если бы был бы в курсе, все равно не стал бы их совершать — не в театре. Осмотревшись, я увидел, что в мою сторону спешат три маршала и Арни. Владелец «Арены» выглядел недовольно. Микрофон, прикрепленный к его шлему, был поднят.
— Крохаль, слишком быстро все закончилось. Зритель не успел насладиться. Мне это не нравится.
— Арни, а не пошел бы ты… — Я вытер окровавленное лицо и сплюнул красным под ноги хозяину боев.
— Напрасно ты так себя ставишь, Крохаль, — Арни прищурился. — Можешь пожалеть.
— Приходи в Зону, Она нас рассудит, — сказал я и отвернулся.
Противник, хоть и побежденный, требует уважения. Я подошел к телу Телеграфа. Рядом валялся его нож. Я поднял оружие, всего несколько минут назад направленное против меня и вложил его в ножны, пристроенные на поясе бывшего врага. Краем глаза я успел заметить, как напряглись при этом маршалы. Ага, они, значит, по совместительству еще и телохранители Арни. Ну-ну. Успокойтесь, ребята, ваш предводитель меня совершенно не интересует. Пока…
В это время Арни опустил микрофон, и над «Ареной» понесся его голос:
— Итак, уважаемые зрители, бой завершен! Приветствуем нашего победителя! Сталкер Крохаль!
Арни подошел ко мне и поднял мою руку. Одобрительный рев трибун усилился. Арни повернулся сначала влево, потом вправо, не отпуская моей руки. Я покачивался. И дело тут было вовсе не в усталости: в Зоне мне приходилось переживать и более длительные бои. Скорее всего, психологическое нарпяжение, плюс вчерашний Выброс дали о себе знать. Организм срочно требовал отдыха. А я привык своему телу в этом отношении доверять. Поэтому мне совершенно не хотелось совершать круг почета по «Арене». Однако, Арни не дал мне такой возможности.
Буксируемому хозяином заведения, в сопровождении почетного эскорта из маршалов, мне пришлось пройти вдоль трибун. Только после этого Арни отпустил мою руку, и маршалы проводили меня обратно в комнату, из которой я выходил на бой.
Там меня уже ждал штатный врач «Долга» — тощий хмурый субъект лет пятидесяти, смыслом жизни которого было причинение страданий раненым. Ему бы стоматологом родиться, тогда бы дядька полностью смог реализовать свои садистские наклонности. Однако, специалистом но был неплохим. Иначе в «Долге» не задержался бы.