Дурная Слава
Шрифт:
Он неспешно дошел до проема, и Бен наконец, смог увидеть его в полный рост. Это оказались худшие секунды в жизни Бена. Незнакомец был одет в черные кожаные жилетку и бриджи, на голове нечто вроде высокого шлема. Длинные волосы схвачены в пучок. Борода заплетена в две косицы не менее полуметра длиной каждая.
Открытые мускулистые руки целиком покрыты вычурной татуировкой. Он нес отрубленную человеческую голову, держа ее за волосы. Лицо уродливо перекосило, и на нем навсегда застыло выражение, бывшее у несчастного в момент усекновения.
Когда убийца
Дождавшись, пока шаги убийцы окончательно затихли, он опрометью кинулся наутек.
Полуосвещенные коридоры метались перед его затравленным взглядом, везде были пятна, пятна. Он не знал раньше, что способен испытать такой безотчетный ужас.
Он даже не заметил, как промчался мимо раритетного автомата. Спустившись с рампы, он откинул стремянку в сторону. Рампа была хоть и не высока, но он хотел хотя бы ею отгородиться от страшного человека в шлеме. Это было в корне не верно, наоборот, нежелательно было оставлять за собой любые следы, а по возможности уничтожить их. Он с болью подумал о монетке из автомата. Ее могли специально оставить, чтобы проверить, не был ли здесь кто-то еще. Но где же он находится, черт возьми? И как отсюда выбраться?
В метрах в ста по проезду было светлее, скорее всего, там и находился выход. На дороге стояли лужи явно технического содержания, испарения были невыносимы, но пройти можно было попробовать. Бен карабкался по обочине, балансируя на сухих островках. К потолку крепился трубопровод, изъеденный эрозией по всей длине. Бен едва не потерял равновесие, разглядев, что медленно тающий в центре лужи предмет есть кирзовый ботинок. Возможно, он был с ногой внутри, и чрезвычайно быстро погрузился в закипевшую пузырями жидкость. Бен понял, что море разливанное вокруг есть ни что иное, как кислота. Еще он вспомнил, что когда он только прилетел, кислота капала вовсю, и то, что перестала это делать, еще не означает, что надолго.
Бен постоял, учась заново дышать, затем продолжил движение. Миновав страшную лужу, он кинулся бежать. Ничего не мог с собой поделать, ноги несли его. Он понял, как люди сходят с ума. Надо лишь очень сильно испугаться. Многие из живущих на земле не знают настоящего страха, поэтому по недоразумению продолжают оставаться в здравом уме.
Проезд закончился у лестницы с короткими и узкими пролетами. Свет лился сверху.
С каждым преодоленным пролетом становилось светлее, а мрачное дно уходило книзу.
Наконец он перешагнул последние ступени и, толкнув дощатую дверку на пружинах, вышел на воздух.
Он находился в парке. Между деревцами вилась потрескавшаяся асфальтовая дорожка.
На косогоре перекосило карусель с поблекшими лошадками. Кругом ни души.
В просвете виднелся пруд, и он вышел на берег. Вдали из края в край тянулась теплотрасса. Бен приметил красное трехэтажное здание и стал выбираться к нему.
Видно недавно прошел дождь, и скоро на ботинках налипло по пуду вязкой грязи.
Пока Бен выбрался к прилегающей к зданию дороге, он весь выдохся. Счищая грязь, он читал
— Министерство образования СССР. Средняя школа N 5. Город Новоапрельск.
Бен увидел мальчика с ранцем на плечах, который умно миновал грязевые залежи, вышагивая по трубам над землей. Было видно, что он изо всех сил старается не запачкать простенькую белую рубашку и отутюженные брючки. Дождавшись его, Бен спросил:
— Это действительно Новоапрельск?
Мальчик подтвердил.
— Странная вывеска. Что за ерунда тут написана?
Мальчик доверчиво и по-особому осторожно улыбнулся.
— Тут все правильно.
— Нехорошо врать взрослым, мальчик. СССР уже тысячу лет как нет. Наверное, вывеску не сняли, а вы теперь прикалываетесь между собой.
Детскую улыбку сменил испуг оттого, что его поругал взрослый. Бену сделалось стыдно. Мальчик выглядел наивно и незащищено.
— Что прикалываем? Я не понимаю, — спросил он.
— Вот это действительно смешно. Что вы и «чуваки» не говорите? Как же вы парня называете в таком случае?
— Хмырь, — пожал мальчик плечами. — Только я так не говорю. Папа ругает меня.
Говорит, что это некрасиво. Все говорят, а я нет. Надо мной все смеются. Разве это правильно?
— Ну ладно, как говорится, каждому свои приколы. До Алги отсюда далеко?
— Не слышал про такой город. Это что заграница?
— Ты меня убиваешь, как это, хмырь. Какой здесь ближайший населенный пункт?
— Камышин в часе езды.
— Камышин давно в Сабару переименовали.
Бен осекся, когда увидел, какая из ранца у пацана торчит игрушка. Этакий грузовичок, весь из сплошного металла, с лепешками колес, такой старый, такие выпускались только в 60-тых годах 20 века. И такой новый. Сверкающий лаком на немятых боках, с идеально чистыми негнутыми колесами, только что из магазина.
Сразу бросилось в глаза то, на что он должен был обратить внимание с начала. На мальчике был пионерский галстук, а на ногах кеды, повсеместно замененные давным-давно на кроссовки, и чей внешний вид которых он успел позабыть, потому что не видел таких со своего детства, когда таскал такие же — на толстой рыхлой резине. И воздух здесь был другой. Все было другое. Он попал в другую жизнь. Внезапная догадка пригвоздила его к месту. Раритетная монетка, автомат, теперь школа раритетная. А может все наоборот. Может это он раритет.
— Это какой…? — он хотел спросить «год», но со страхом понял, что с ним что-то не то, он бьется как эпилептик, но не может выдавить из себя одно единственное слово.
Это была даже не заикание, а нечто гораздо более худшее, словно кто-то взял его железной рукой за язык и не давал говорить вовсе. Он попробовал говорить другие слова, и это ему удалось, правда, до определенных пределов.
— Это что же я попал в…? — он хотел сказать «прошлое» и снова забился в падучей, хрипел, надувал щеки, было смешно и страшно, как в детстве, когда наступает такой момент, и от переполнявших чувств начинаешь писаться в штаны.