Дурные мысли
Шрифт:
И вот теперь его мечта сбывалась. Я стал Моисеем, спасенным из мутных вод Рейна и Одера.
Палуба оживала. Там и сям уже слышались причитания благочестивых старцев. Но звучали они слабее обычного. Зачем здесь громко кричать — Господь и так тебя услышит, ведь до жилища Его рукой подать. Белокурые молодцы распевали куплеты, куда более веселые. Кто-то хлопал в ладоши. Кто-то вопил: «Земля, земля!» Людей охватывала лихорадка. Перед нами возникал Новый Свет, замки на песке, Восток и Запад, рай земной.
Маша ликования не выказывала. Опершись локтями на поручни, она вглядывалась в горизонт. В глубине
12
Я представлял себе Тель-Авив вроде большого гетто. Правда, его окружают не христиане, а мусульмане, но функция у них та же самая — убивать нас. Маша корила меня за цинизм и неверие. «В Палестине, — горячилась она, — у нас будет государство, будет армия, мы сумеем защититься!» Еврейская армия! Я представил себе Гломика в каске, с примкнутым штыком. Да с вражескими солдатами и сражаться не придется: они сами умрут — от смеха!
Когда мы высадились в порту Тель-Авива, славного иудейского воинства там не обнаружилось. Не было и приветственных фанфар, почетного караула, а также военно-литургической музыки, сочиненной к случаю. Зато было полно англичан — с оружием и багажом.
Про англичан я знал, что они правят миром от гор Пенджаба до африканских равнин. Газеты, которые приносил к нам дядя Зелик, рассуждали о цивилизаторской миссии солдат Его милостивого Величества (хотя, судя по портретам в тех же газетах, Величество этого эпитета явно не заслуживало). Однако я и подумать не мог, что, переплыв Средиземное море, прежде всего наткнусь на них. Британские войска в Святой Земле? А почему тогда Гломика не пускают к королевскому двору Англии?
Человек, занимавшийся нашим приемом, явно гордился своим мундиром. Фуражка надвинута на лоб, безупречные манжеты. Мистер Смит — весь с иголочки. Во взгляде его сквозило презрение. В нем отражались величие и упадок Империи. Отдавало сразу и Чемберленом, и Черчиллем. На более конкретном уровне я ощутил только глубочайшее отсутствие интереса к моей ничтожной персоне. Пока он проверял мои бумаги, я сконцентрировался на его мыслях. Хоть вдоль, хоть поперек — ничего, кроме бесконечного перечня правил и инструкций.
— Вам повезло, — слегка улыбнулся он, сверившись с толстым реестром, лежавшим на столе.
Он только что зарегистрировал там Машу. Я отнес его благожелательность на счет прекрасных глаз моей невесты.
— Красавица, не правда ли? — улыбнулся и я в ответ.
Он окинул меня недоумевающим взглядом:
— Господин Левинский, в этом месяце Его милостивое Величество допускает в Палестину шестьсот пятьдесят лиц еврейской национальности. Вам повезло — вы оказались как раз шестьсот пятидесятым.
— А все остальные? — заволновался я, подумав о старом дураке, исполненном надежд, который нетерпеливо топтался в очереди за мной.
— Вы разве не слышали ничего о Белой книге, друг мой? Увы, мы не можем позволить вашим единоверцам явиться сюда всем скопом. Мы здесь являемся гарантами порядка. А ваши соседи-арабы встречают вас отнюдь не с распростертыми объятиями. Чтобы защитить вас от их насилия, мы вынуждены ввести квоту, пропускать приезжих
— Но как же все остальные? — переспросил я, так и не поняв его политических резонов.
— Они могут повторить попытку позже. В конце концов, Европа — не такое уж негостеприимное место. Я лично многое бы отдал, чтобы туда вернуться… И потом, — добавил он, подмигнув, — разве не произносите вы на Пасху тост: «На будущий год в Иерусалиме»?
Стояла влажная жара, но от юмора англичанина меня прошиб озноб.
В тот момент, в начале марта 1933 года, когда в Германии закладывались законодательные основы уничтожения евреев, англичане владели мандатом на Палестину. Здесь Его милостивому Величеству приходилось считаться с интересами правителей египетских, иракских, сирийско-ливанских, для которых объявленное возвращение евреев на их землю было костью в горле. При помощи Белой книги британцы превратили Землю обетованную в запретную зону. Перед нами заперли врата Иерусалима. Мандат на Палестину оказался ордером на арест! И позже, когда народ наш уже таял в пасти германского волка, англичане продолжали играть роль сторожевых псов. Только тот, кто сумел бы перескочить лет на пятнадцать вперед, избежал бы телячьих вагонов в Треблинку.
Но мне в то утро повезло. Мистер Смит выдал мне удостоверение и указал на выход из кабинета.
Через широкие ворота мы с Машей вышли в квоту.
Солнце отражалось от асфальта слепящими серебряными бликами. Над гудроном поднимались испарения, и ноги жгло. Но на это мне было наплевать. Здесь я мог громко обвинять нацистов, проклинать поляков, распевать псалмы Давида, и никто не остановил бы меня и не дал бы в зубы. Я шел по улицам еврейского города!
Конечно, до Нью-Йорка ему было далековато. Небоскребы не подпирали свод небесный, неоновые вывески не озаряли твердь земную. Улицы были узкие и грязные, дышать практически нечем. На всех углах были навалены кучи мешков с цементом. Строительные леса вырастали над высокими дюнами, песком с которых ветер больно хлестал по лицу. Зато в сотне шагов простиралось спокойное лазурное море, море, доступное лишь счастливчикам с номерами не больше 650 в очереди за Обетованием Господним.
С возрастом Предвечный порастратил силы и теперь творил чудеса в масштабе, ограниченном британской квотой. Сдавать начал Всемогущий…
На этой, огромной строительной площадке бурлил настоящий муравейник. Тут кричали, плакали, вопили от восторга. В любой точке мира, будь то замшелое гетто или новостройка, можно наблюдать явление необъяснимое и более загадочное, чем все тайны Синая: евреи кричат вместо того, чтобы говорить. Даже прибытие в страну, где каждый из них обладает правом быть выслушанным, ничего не меняет.
Маша быстро шагала сквозь толпу, даже не оглядываясь, иду ли я следом. В душе ее кипели смертоубийственные замыслы. Английских солдат расстреливали на перекрестке. Фундамент Империи давал одну трещину за другой. Британская армия разваливалась под ударами еврейских партизан. Труп мистера Смита отшвыривали в сторону, чтобы в последний момент ухватить за рукав старика-еврея и не дать ему вновь ступить на корабль изгнания.
Однако ни печальная участь наших спутников, ни близость новых врагов не могли омрачить мою радость. Этот мир принадлежал нам! Мы могли вкушать от плодов его. Мы были большой семьей, объединившейся против зла.