Душа архонта
Шрифт:
Преступницу ввели в камеру и усадили в кресло, а ее безвольные руки приковали к подлокотникам. Похоже, странницу не интересовала собственная судьба – настолько отрешенный она имела вид.
Сир Годфри был удивлен. Впервые в Готе, да и вообще в провинции Морея, он встретил по-настоящему красивое существо: девушка выглядела привлекательно, несмотря на грязь, лохмотья и свежие царапины на шее. «Да она же молодая! И так не похожа на готку», – на долю секунды в сердце наместника шевельнулась жалость.
– Не говорит? Совсем? А язык имеется?
– Имеется, сир.
– Докажите мне, что она не архонт.
Далеко не каждый заштатный городок имел своего
Пытатели поместили медальон с отверстием посередине перед лбом пленницы и замерли в ожидании. Ловушка для архонта покачивалась в руке тюремщика, но оставалась темной и пустой. Странница подняла глаза: уже который раз ей в лицо совали эту штуку, но значение странного ритуала оставалось для девушки загадкой, как и все, что с ней произошло за последние трое суток. Кто этот человек в голубом, разодетый, как харматанская птица? А что такое Харматан, откуда в ее голове это слово? «Если я буду молчать и дальше, они от меня отстанут», – решила девушка. Маска бесчувствия давалась все труднее, но странница продолжала упрямо цепляться за нее, как за единственное средство защиты.
С поразительной храбростью наместник встал и подошел к связанной девушке. Помахав надушенной рукой перед ее лицом и не увидев ответной реакции, сир Годфри принял философский вид и обратился к коменданту крепости:
– Вот что бывает, когда в город, находящийся под защитой Империи, бездумно впускают кого попало. Сумасшедшая по недосмотру вашей стражи смущает покой добропорядочных горожан, а я теряю свое время на пустые разбирательства!
Наместник сделал акцент на слово «вашей», подчеркивая, что он здесь не причем. А так оно и было. Сколько не одевай местных в форму имперского легиона, ума им не прибавляется! Разразившись назидательной тирадой, сир Годфри наметил план действий, гениальный в своей простоте. Карать и миловать, избавляться от недостойных и прощать провинившихся – только так можно завоевать всеобщее признание и любовь!
– В Аверне, легионера, презревшего свои обязанности, казнили бы немедленно… – патетично изрек наместник и, выдержав паузу, добавил, – в карцер! На хлеб и воду, на десять дней. Нет, на двадцать!
Обрадованного мягким наказанием стража немедленно увели.
«Докладывать в Аверну о происшествии на площади Готы? Последующие разбирательства повредят моей карьере. Не докладывать? Слухи сами дойдут» – раздумывал наместник. Казнить нищенку? Тогда – за что и как именно? Обезглавить, как государственную преступницу? Но на это нет оснований, раз доказано, что акта преступления, так сказать, и не было: рисунок на доске застрогали, да и действовала она в одиночку. Повесить? Отрубить руку, как воровке? Нет, это несправедливо, если только за украденный покой сира Годфри. Жаль, что за отсутствие разума не предусмотрено кары! Вот вернется наместник в Аверну и предложит такой закон, а пока… Отпустить? Нет, невозможно!
– В яму ее.
Гордясь собой, сир Годфри покинул подземелье, а в Аверну полетело письмо, в котором наместник сообщал о досадной безделице: местная сумасшедшая осквернила городскую площадь эмблемой северного Эймара, который также
Подпись, дата и вздох облегчения.
Яма представляла собой отверстие в земле дважды в высоту человеческого роста с утрамбованными стенами и полом, засыпанным речной галькой. Могилу, в которой нельзя лечь. Бессрочную пытку. Сюда попадали преступники, наказание за провинности которых не имело четко прописанной формы. Решетка наверху не спасала узника от капризов погоды и издевательств горожан – помои, тухлые яйца или гнилые овощи в любую минуту могли обрушиться ему на голову, особенно, если наказание было заслуженным. Но и кормить по-человечески несчастного не возбранялось – вверяя осужденного в надежные руки времени, правосудие оставляло место милосердию. Даже имея друзей или родственников, узники ям были обречены. Как только очередной страдалец испускал дух, решетку выламывали, доставали труп, а яма терпеливо ждала нового жильца.
Ямы Готы были выкопаны с внешней стороны городских стен. До войны город окружал ров с водой, сейчас засыпанный за ненадобностью; почва на его месте, более рыхлая и менее глинистая, отлично подходила для погребения заживо и доставляла могильщикам меньше хлопот. Страж из легионеров днем и ночью оглядывал место наказания с высоты стены, а бродягам и мелким преступникам, заключенным в земляных ловушках, оставалось лишь посылать проклятия имперской «милости» и молиться Создателю о скорой смерти.
Встреча с наместником стала последним испытанием – странницу бросили в яму тем же вечером. Все было позади: бесконечные допросы, свист плетей и непонятный страх в глазах мучителей перед запретным символом и ее молчанием. Сидя на полу ямы, девушка начертила на песке изгиб змеиного тела, вписанный в круг. Размашисто провела ладонью слева-направо, рисуя меч. Все правильно, рука помнит знак именно таким. Теперь странница осталась с ним наедине. Заговори она в казематах – и пытки убили бы ее. Немота сбила людей с толку, поведение девушки сочли ненормальным, – вот благодаря чему она снова увидела небо над головой. Но был ли смысл в отсрочке гибели? Смерть от голода будет еще мучительнее, – вот чего странница добилась!
По ее щекам потекли слезы: гордость, запрещавшая пролиться им ранее, уступила место отчаянию. Измученное тело отказывалось служить. Забыться, уснуть или умереть прямо сейчас, только бы не видеть глиняные стены своей могилы! Сжавшись в комок и обхватив руками колени, она погрузилась в сон, прекрасный, как видение из потерянной жизни. Солнце светило ярко и высоко. Заливая лицо водопадом тепла, оно мешало открыть глаза. Пахло лесом, травами, июньским зноем, камнями, нагретыми на солнцепеке. Над водой струился прохладный горный воздух, а мелкая волна плескалась настойчивой змейкой в раскрытую ладонь. Амарантин. Знакомое, любимое имя. Так звали реку.
– Эй! Ты жива?
Странницу разбудил простуженный мужской голос. Встрепенувшись, она подняла голову. Отверстие, забранное решеткой, закрыла коренастая фигура. Наступил новый день. Пришел новый мучитель?
– Жива, значит, – ответил он сам себе, – вот, лови.
Круглый предмет упал к ней на колени, обдав восхитительным ароматом свежеиспеченного хлеба.
– Еще держи, – распорядился мужчина.
Подставив руки, девушка поймала треугольную краюшку деревенского сыра. Присев на корточки, незнакомый благодетель с интересом ее разглядывал.