Душа архонта
Шрифт:
– Э, нет, ты меня не трогай. Я – дварф, ты – человек. И не подумай, что ты баба не симпатичная, но у меня такая позиция жизненная: не люблю, когда меня люди хватают.
Дело было вовсе не в расовой невинности дварфа, на войне мало кто отличался разборчивостью в связях, включая его самого. Это все Проклятая дорога! Жутко здесь, сколько себя не уговаривай! Мужчина не хотел признаваться, что боится, и продолжал болтать:
– А вот как я остроухих-то ненавижу! Думаешь, кто меня разукрасил? Сволочь эльфийская! Я его эрендольскую рожу до сих пор помню, и саблю кривую, острую, как лезвие. Прикончу гада, если встречу! Каково это, кишки свои увидеть, а? Но я и не жалею. Не о ране, а о войне. Дело было правое. И тебе
Стояла удивительная тишина. Дорога притаилась в ожидании долгой зимы или природа прислушивалась к рассказу, не смея перебить его шумом ветра? Доверившись незнакомцу, странница удалялась от Готы и слушала: впервые с ней говорили по-доброму, ничего не требовали и не кричали.
– Дороги эти, говорят, последняя королева северных земель прокляла, и не только здесь, в Морее, а по всему Эймару. Правда ли это – не знаю. Архонтам скверна не страшна, вот они-то по Проклятым трактам и ходят. Недаром, эти пути еще «архонтскими» называют. Вот к ним-то тебе и надо, я думаю, к архонтам то есть. На север иди. Сопри лошадь, оденься прилично, я денег дам. Много не могу, не богат. Морея – гиблое место, и ловить здесь нечего. Я хочу на родину податься, в Галаад. Рвану этой зимой, чего тянуть?
Вздохнув, дварф остановил лошадь.
– Дальше – сама. Мне до рассвета назад бы успеть. Если что – меня Гарт зовут, Гарт Баден. Может, свидимся. Чудная ты, но на безумную не похожа. Молчишь почему? Ладно, дело твое. Прощай.
Развернув колымагу, мужчина поехал в сторону города. И, странное дело, чем больше дварф отдалялся от спасенной им девушки, тем ему становилось тревожнее и тревожнее.
Тени от редких деревьев ложились уродливыми очертаниями на землю, спину лошади и его руки, вцепившиеся в поводья. Гарта не покидало ощущение взгляда в спину: пристального, неживого, жесткого. Вытирая холодный пот со лба и уже подъезжая к Готе, Гарт Баден понял, что проводить девушку по Проклятому тракту было откровенно плохой затеей.
Неслучайная встреча
«Прощай», – сказала странница и не сразу поняла, что прощание не прозвучало вслух. Она долго стояла на пустой дороге, глядя вслед существу, проявившему к ней нежданное милосердие.
Спланировав побег, Гарт Баден не позаботился о самых скучных, насущных вещах – еде и одежде. Правда, он дал денег, но вот беда – на Проклятой дороге не у кого покупать! Опасаясь сворачивать в сторону, странница продолжила свое одинокое путешествие до утра. Местность вокруг была незнакомая. Впереди показались строения – по обеим сторонам дороги раскинулась большая деревня. В молочной дымке рассвета плавали дома, виднелся высокий купол храма, поблескивала медная вывеска трактира. Новый день обещал быть ясным: осеннее солнце вышло из-за облаков, чтобы обласкать землю последними лучами тепла перед суровой морейской зимой. Надеясь на долгожданный отдых, странница ускорила шаги.
Со стороны деревни не доносилось ни звука, словно все ее обитатели спали. Не голосили петухи, даже собаки не лаяли. Это было необычно – морейцы рано встают. Девушка вошла в распахнутые ворота. Картина запустения, представшая перед ее глазами, наводила жуть. Обугленные или покосившиеся дома с проломленными крышами, зияющие пустыми дырами дверей и окон; сломанные доски ставен, криво прилипшие к стенам; глиняные горшки, кое-где надетые на колья уцелевших изгородей…
– Эй! Вы меня слышите? – спросила странница, сама не зная к кому обращается и вздрагивая от звука своего голоса.
Как чуждо он прозвучал в неестественной тишине заброшенной деревни! Здесь никто не жил очень давно. Неудивительно – Проклятая дорога прошила селение насквозь, от края до края. Что творилось на этих улицах, когда людей накрыла скверна неведомого проклятия? Выжил ли кто-нибудь, или девушка шла мимо кладбища, где каждый дом – склеп, а каждый камень – напоминание
Немедленно прочь отсюда! Забыв об усталости, странница побежала вперед, чтобы миновать деревню поскорее. Широкая улица привела ее к храму. Взмывая ввысь стрельчатыми арками серых каменных стен, он не пострадал ни от времени, ни от пожаров. На центральной розе витража были целы все стекла, и только деревянные двустворчатые двери, сорванные с петель, валялись на земле. Храм настойчиво приглашал войти.
– Мне некому молиться, – возразила она, поднимаясь на крыльцо.
Под высокими сводами святого места ее шаги отдались гулким эхом. Солнце заглядывало в отверстия купола, пылясь косыми лучами света. Не достигнув пола, они обессилено таяли в прохладном полумраке. Девушка была совершенно одна в пустом доме Создателя, забывшего звук молитв.
– Зачем я здесь?
Нельзя было представить себе места печальнее… Храмы не становятся святыми сами по себе, это искренняя вера людей возносит их каменные стены так высоко, чтобы надежды и мечты смогли достать до неба. А когда люди уходят, Создатель покидает храм вместе с ними. Как давно на алтаре не зажигали свечи? Сейчас он был засыпан трухой и сухими листьями. Странница смахнула с голой плиты мусор и замерла от потрясения, увидев знакомый символ змеи и меча и надпись под ним «Отверженные да присягнут тебе». Они были сделаны совсем недавно: еще валялась вокруг каменная крошка, а светлые выбоины не успели заполниться грязью.
Отверженные да присягнут тебе! Призыв? Девиз или клятва? Надпись таила в себе чудовищную мощь и оскорбляла самого Создателя. Кто посмел выбить ее в храме?
– Я! Это сделала я!
Ее руки вспомнили шероховатую поверхность алтаря, а очертания символа архонтов были знакомы ее глазам до последней черточки. Храм ожил. Хлестко ударив по ногам, внутрь ворвался ветер. Свет померк, будто погасло солнце. Некто невидимый издевательски расхохотался. Его смех был повсюду – за спиной и под сводами, он отражался от стен и ощущался всем телом. По углам сгустился мрак и пополз к центру, заполняя пространство храма, как черный дым. Над головой девушки смыкались арки, колонны, наклонившись к куполу, давили своим весом. Жуткая надпись вспыхнула и зажглась льдисто-белым, холодным сиянием. В этих словах странница черпала силы, двигаясь вперед, пока ее сознание спало; они заставляли жить тело, требовали очнуться, были ее целью! Их писали бесчувственные, но послушные руки девушки, их шептали ее губы. Как давно она здесь, на Проклятой дороге, сколько верст прошла? Кто она?! Неведомая сила связывала страшную клятву и символ архонтов воедино!
Закрываясь рукой от сияющей надписи, странница сделала шаг назад. Она желала бы выбежать вон, но не смела. Исчез храм, заброшенная деревня и весь мир. Ее окружали сотни, тысячи существ всех рас, их объединяла смерть и клятва «отверженные да присягнут тебе». Многие лица были знакомы, но забыты; какое страстное желание владело мертвыми, протягивающими руки к живой? Заключить в объятия? Растерзать на части? Они требовали чего-то или молили? Власти, крови, пощады, правосудия?
– Я не стану никому присягать! – прошептала странница.
Над ней снова рассмеялись. Надпись на алтаре погасла. Девушка стояла одна в тихом полумраке пустого помещения. Нет, не одна! Невидимый мучитель был рядом, но ничего не требовал на этот раз. Он показывал, как из раны на ее запястье текут струйки крови; сливаясь в причудливый узор, заполняют выбоины в каменном полу храма, а силы покидают тело капля за каплей, становясь частью Проклятой дороги, уходящей в никуда. Не нужно присягать, все клятвы давно сказаны.
Это видение было самым страшным, оно лишало смысла саму жизнь, а смерть казалась благом, избавляющим от страданий. Странница не помнила, как оказалась на улице, бросилась в пожухшую траву и потеряла сознание.