Душа армии
Шрифт:
Вот почему, хотя военная психология и исследует важнейшую сторону явлений войны, ее общие выводы не могут почитаться окончательными. Таковые могут быть сделаны лишь тогда, когда духовная сторона явлений войны будет вновь воссоединена с материальной стороной. Если принять выводы, сделанные военной психологией за тезу, а выводы, полученные из изучения материальной стороны явлений войны, за антитезу, то окончательный вывод может быть только синтезом, (обобщением), а не противопоставлением.
Отсюда следует, что военная психология является в свою очередь лишь вспомогательной наукой для стратегии и тактики, в особенности же по отношению к первой, которая является высшей синтетической (обобщающей) военной наукой.
Генерал П.Н. Краснов начинает свой труд рассмотрением вопросов индивидуальной военной психологии. Он указывает на существенные психические различия в деятельности рядовых бойцов, их строевых
Психология бойца — это изучение деятельности человека под угрозой опасности. Поэтому генерал Краснов и выделяет на главенствующее место среди факторов, обуславливающих эту деятельность, чувство страха. В этом отношении он идет по пути, пробитому классическим трудом майора Ардан-дю-Пика, написанном еще в 1867 году. Но, кроме этого основного элемента в психологии бойца, следует, мне кажется, упомянуть еще об одном факте, являющемся, конечно, второстепенным по сравнению с чувством страха, но все же имеющем немаловажное значение в работе рядового бойца. Я говорю про усталость. Как бы ни шло вперед усовершенствование материальной части, все равно требования, которые будут предъявляться рядовым бойцам на войне, превзойдут значительно те требования, которые предъявляются даже при тяжелой работе в условиях мирного времени. А между тем, на что следует обратить особое внимание, физиологическое воздействие усталости на психику человека аналогично действию страха: она притупляет рассудочность и волю. Этот вопрос очень хорошо рассмотрен только в одной работе, а именно в книге моего большого друга генерала Де-Модюи «Тактика пехоты», написанной им в 1910 году
Для того, чтобы обрисовать, насколько сложнее психические условия деятельности строевых командиров по сравнению с рядовыми бойцами, генерал Краснов приводит очень красочное описание поведения одного из командиров наших пехотных полков в минувшую войну. Когда же мы поднимемся на самые верхи военного управления, то мы увидим еще большие различия. Личная опасность и физическая усталость во много раз уменьшается; но зато в других отношениях условия работы чрезвычайно осложняются. Прежде всего увеличивается та моральная ответственность, которая лежит на плечах начальника. И тяжесть этой ответственности по мере того, как мы будем подниматься по иерархической лестнице командования, достигает таких размеров, которые под силу только великим душам. Сам величайший из полководцев Наполеон, вспоминая на острове Св. Елены пережитое, говорил, что мало кто может составить себе представление о той силе духа, которая нужна полководцу, чтобы выиграть большое сражение. И творить свое трудное дело крупный начальник должен в нервной обстановке тыла. «Нервность» тыла представляет собой очень своеобразное явление, замеченное во всех армиях. Вот как описывает это явление один из современных военных писателей ген. Сериньи: «Падение духа начинается сзади. Мармон в своей книге «О духе военной организации» указывает, что еще в древние времена было замечено, что бегство всегда зарождалось в задних шеренгах фаланги. В сражениях минувшей большой войны это явление повторилось, и паническое настроение исходило обыкновенно от писарей и всевозможного рода тыловых чинов… Во всяком случае падение поразительно растет по мере удаления от поля боя. Вследствие оптического обмана в тылу все преувеличивается, и успехи, и неудачи. Не видя воочию того, что происходит, тыл создает себе представление об обстановке от раненых и беженцев; душевное состояние и тех, и других накладывает особую печать на их рассказы; преувеличение является законом. Вот почему можно с полным правом утверждать, что действительное положение вещей на войне не бывает ни таким хорошим, ни таким дурным, как это обрисовывается из первых сведений.
Отсюда следует, что руководитель крупного войскового соединения может быть потрясен событиями ранее, чем его войска. В течение войны можно было это увидеть много раз, как у нас, так и у наших союзников и у наших врагов. Тем более достойно восхищения поведение Маршала Жофра 24 февраля 1916 года в Шантильи при встрече с генералом Петеном, избранным для командования армией в Вердене. В то время, как в Ставке царила полная растерянность, Жофр сохранял удивительное спокойствие. Потирая со своей доброй улыбкой руки, он сказал: «Итак, Петен, как вы знаете, дело совсем не плохо."** Подобное спокойствие, такая уверенность начальства в трагические минуты — это все. Если его дух подавлен и он это покажет, если он только проявит свое волнение хотя бы в нескольких указаниях, его сомнения распространятся с чрезвычайной быстротой; они удесятеряются в силе в каждой инстанции командования; приказания становятся все более и более нервными, и внизу иерархической лестницы возникает беспорядок…»
Вышеуказанные чувства ответственности и в то же время своеобразная «нервность», присущая тылу, объясняют те странные, на первый взгляд, случаи, которые приходилось наблюдать
Вышеизложенное отнюдь не должно быть понято, как умаление моральной красоты подвига, осуществляемого строевыми начальниками. Вместе с генералом Красновым я считаю лишь нужным подчеркнуть существенное различие в условиях работы войск и высших военных начальников. Это различие в настоящую эпоху столь велико, что создает как бы две различные психологии: психологию действующих войск и психологию высших штабов. В тех случаях, когда это различие не учтено, оно легко может привести к взаимному непониманию низов и верхов армии, то есть к моральному расслоению. Одной из важнейших практических проблем военной психологии и является разрешение вопроса, какими приемами прочно связать эти две психологии, дабы даже самые удаленные от поля боя ячейки высшего управления чувствовали бы состояние духа войск, без чего высшее командование окажется оторванным от реальной обстановки; оно все более и более будет жить в воображаемой обстановке, будет отдавать неосуществимые приказания или же будет упускать благоприятные возможности. Это поведет к падению доверия войск к высшему начальству и может вызвать даже враждебное отношение. Следует признать, что в минувшую войну в этой области дело у нас обстояло далеко не благополучно, особенно в конце войны. Для того, чтобы убедиться в этом, нужно только вспомнить «Июньское» наступление 1917 года, сыгравшее решительную роль в гибели нашей армии.
Затрагивая вопрос о том, как побороть в себе страх смерти, генерал Краснов указывает на то, что люди религиозные встречают большую моральную поддержку в религии. Старая пословица, говорящая, что «тот, кто на море не бывал, Богу не маливался», часто перефразировывалась в минувшую войну словами: «тот, кто на войне не бывал, Богу не маливался». Но, кроме моральной поддержки, которую дает религия бойцу при переживаемой им опасности, она играет еще и другую великую роль. Война, требующая от людей величайшего самоотвержения и подвига, в то же время разнуздывает и дурные страсти в людях, усыпленное культурой мирного времени варварство. Большевизм, затопивший нашу Родину морем крови, мог родиться только из извращений психики войны. Несомненно, что религия является задерживающим началом для роста этих извращений.
Таким образом, морализующая роль религии для духа армии осталась по-прежнему большой. Но в отдаленные времена религия имела еще и другое значение: она фанатизировала бойца и толкала его на борьбу. Так проповедь Магомета подняла в Аравии племена Арабов, а затем повела целый ряд народов для «покорения неверных». Так в ответ на это Католичество подняло Крестовые походы для освобождения Гроба Господня. В XVII столетии Центральная Европа опустошается в тридцатилетней войне, в которой воинствующее католичество пытается удушить распространение протестантства. Но уже в XVIII столетии эпоха религиозных войн кончается для Европы, и Фридрих II Прусский, ведущий ряд войн для создания Великой Пруссии, говорит по поводу религиозных разногласий: «пусть каждый спасается на свой манер».
Дух нашей Православной Церкви не является столь же воинствующим, как дух Католичества. Это отразилось и на наших войнах, которые никогда не носили исключительно религиозного характера. Еще в XV веке Царь Иоанн IV пишет по поводу покорения Астрахани: «Как взяли мы Астрахань, то Астраханским князьям свое жалованное слово молвили, чтобы они от нас разводу и убийства не боялись. Так, чтобы в других землях не стали говорить: вера вере недруг, и Для того христианский государь мусульман изводит. А у нас в книгах христианских писано: не велено силой приводить к нашей вере. Бог судит в будущем веке, кто верует право или неправо, а людям того судить не дано».
Тем не менее несомненно, что наши многочисленные войны с Турками, хотя и диктовались всецело государственными интересами России выйти к берегу южного моря, в глазах народных масс носили религиозный отпечаток. В этом можно убедиться, взглянув на купола южно-русских церквей, на которых часто можно увидеть Крест, водруженный на полумесяц. Поэтому Суворов, проведший большую часть своей полководческой карьеры в борьбе против турок, пользовался религией не только как морализующим началом, но также и как стимулом, толкающим на борьбу с «басурманами». Когда в конце своей жизни ему пришлось встретиться в Италии с Французами, последние ведут в это время у себя на родине борьбу с католицизмом, насаждая религию Разума. Суворов старается и в этом случае использовать религиозный мотив, привычный для Русских войск того времени, и указывает на «безбожие» противника.