Душа для четверых
Шрифт:
Хотелось вынести маму на улицу и посадить на лавку, только бы она посмотрела на просыпающийся город, предчувствующий скорую декабрьскую стужу. Вспомнились детские прогулки до продуктового магазина, самые счастливые, когда мама несла в руках сложенный пакет и ровно пятьсот рублей, чтобы не набрать вредностей и вкусностей на последние деньги. Галка бежала перед ней, оборачивалась, смеялась.
Улыбка на полноватом и румяном мамином лице казалась теперь невозможной, никогда не существовавшей, – приснилось, мелькнуло в фильме, ложные воспоминания.
– Галчонок. – Мама дотронулась до ее плеча. – Ложись в большой
– Это уж точно, внуков в наше время не допросишься, – закивала Лилия Адамовна. – Мой вон за тридцатку, а ни жены, ни детей, ни невесты приличной… Как ты вон, умру и внуков не повидаю.
– Да, вам-то совсем немного осталось, – сочувственно кивнула мама.
Соседка застыла, ее натянутая улыбочка прилипла к зубам. Галке захотелось одновременно расхохотаться и выбросить Лилию Адамовну за порог. Снова, что ли, поговорить с мамой про сиделку, ну невозможно же в одной квартире сидеть с этой бестактностью на кривых старушечьих окорочках…
Вместо этого Галка растерла щеки и решила:
– Чай допью, и в общагу. На последнюю пару надо заглянуть.
– Молодец, – покивала мама. Лицо ее отливало зеленцой. – Лучше уснуть на паре, чем у матери на мягком диванчике.
– Ты скажи, когда тебе в больницу ехать?
– Да никогда. Я здоровая как бык. Завтра нормы ГТО сдаю.
– Завтра и поедем, – влезла соседка. – Иван Петрович и спуститься поможет, и довезет. Только вот спина у него…
– Онколог же по расписанию, да?
– Нет. – Мама попыталась подняться. – Пойду полежу. Устала.
– Онколог, да. – Лилия Адамовна понизила голос и чуть наклонилась к столу. – Срезы сделали, биопсию и анализы, проверят, действует химия новая или нет. Но я думаю…
– Лучше пряники иногда жевать, чем думать. – Мама и правда встала, оперлась кулаками на стол. Заметила, как дернулись Галкины губы. – Еще повоюем, хватит уже заунывных панихид. Я живая вообще-то.
– Никто и…
Мама оборвала Галку, махнув рукой:
– Перестань. И переживать прекращай, химия сильная, а побочки – просто услада, вытравит и заразу, и меня заодно, но я-то быстро восстановлюсь. Забьем? Через пару месяцев носиться буду, на работу пойду устраиваться… Ну, Гала, улыбнись! Так люблю твою улыбку.
Галка все-таки проводила ее до кровати, крепко обняла на прощание – ни веса, ни тела, одни полые кости и легонькая светлая душа. Галка уверяла себя, что мама выздоровеет, она всегда справлялась и выживала, выкарабкивалась, с чего бы этому измениться? Только вот Галка, видимо, и вправду выросла. Закрывать глаза и прятаться под мамину юбку не хотелось, мысли накатывали сами собой, тяжелые, неповоротливые, – а если нет? На что хоронить, с кем договариваться о месте на кладбище? В каком платье мама захочет лежать? И не спросишь у нее, она изо всех сил ерничает и устраивает клоунаду, только бы не показывать ровно такой же страх. Она уже сидит с ними на одной кухне, смерть, – не старуха с косой, а тяжесть, холодная и липкая, которая вдавливает в табуретку. Только чаю ей еще не налил никто, ждут.
Галка должна была подготовиться ко всему. Она копила деньги, заводила разговоры издалека и пыталась представить, как будет жить без мамы. Плакала по ночам до икоты, и соседки орали на нее, но легче не становилось. Грудь забило будто монтажной пеной, и та схватилась камнем – только вырезать. Матери уже вырезали опухоль, и все равно рецидив, и новая химия, и равнодушно-спокойный голос врача, отсекающий любой намек на Галкину истерику: «Прогноз плохой. Готовьтесь».
И Галка готовилась. Пыталась готовить и маму, но та вообще готовку ненавидела и предпочитала решать проблемы по мере поступления. Разве она уже умерла? Вот и нечего пока об этом говорить.
– Постарайся дожить до следующей встречи, – шепнула Галка маме в волосы.
– Клянусь своей вечной молодостью! Или ходить мне лысой.
Она снова улыбалась, и Галка смотрела на эту улыбку во все глаза, пыталась ухватить соскальзывающими пальцами. Ей казалось стыдным тянуться за мобильником, кричать «Не шевелись!», фотографировать, да и уйдет эта искренняя улыбка, стоит им чуть пошевелиться, вздрогнуть. Столько в ней было любви, что ни одна камера не справится.
Закрыв дверь, Галка прислонилась лбом к ледяному железу и выдохнула.
Она порой думала, что останется после ее, Галкиной, смерти, – что передадут семье или волонтерам, какие воспоминания? Вот эти деньги, спрятанные в карман халата, и сильное жжение в груди, как от изжоги? Разбор вещей Анны Ильиничны, перебравшие водки учительницы, вороватая Кристина? Или мамины шутки, неизменные, даже когда сатурация падает до минимума, а гемоглобин невозможно отыскать во всем ее бледно-немощном теле?
Но в том, что останется вот эта вот улыбка, Галка не сомневалась.
Маме давали два месяца, не больше. Она протянула полгода, а тут еще и новую химию попробовали, экспериментальный протокол… Надежда оставалась, съежившаяся и неразличимая глазом, но готовая в секунду вырасти под облака. Галка благодарила и небеса, и Бога, в которого не верила, и космос, и судьбу – она готова была просить кого угодно, только бы мама пожила еще. Даже не выздоровела, нет, иллюзий Галка давно не питала.
Просто пожила.
Общага опустела на время учебы, только стучал кто-то ножом по разделочной доске в общей кухне. Галка сунулась в холодильник, увидела, что весь ее пакет упрямая комендантша отправила на помойку, нашла контейнер одной из соседок и выхлебала оттуда разваренную сладкую картошку в бульоне. Кто-то по глупости поставил на полку в дверце питьевой йогурт, и Галка воровато отхлебнула из него, ощутила малиновые зерна на языке, зажмурилась.
Ни на какую пару она, конечно, не пошла. Упала на кровать прямо в куртке, натянула колючее одеяло на подбородок и долго еще не могла уснуть, вспоминая встречу. Все молитвы выветрились из головы, выдулись стылым предзимним ветром, и Галка просто лежала, обняв колени, с зажмуренными глазами.
Только бы мама еще пожила.
Глава 2
«Недопонимание»
Дана приблизилась к подъезду, щурясь, вгляделась в парковку и выдохнула – место, на котором отец любил оставлять свою колымагу, этой ночью пустовало. Машины стояли всюду, молчаливые и мерзлые, как куски океанического льда: притирались капотами на земляных газонах, у подъездов и под окнами, в карманах, но отцовское место, узкое и вдали от деревьев, никто не успел занять. Дана думала об этом всю дорогу: поставь она машину не туда, и рано или поздно отец заметит это.