Душа греха и разврата
Шрифт:
Приезжай в загородное поместье. Как можно скорее. Предпочтительнее вчера. Мы с матерью хотим срочно поговорить с тобой.
Мой отец — заносчивый, властный, высокомерный ублюдок. Я стискиваю зубы, когда читаю и перечитываю надменное требование. Что, чёрт возьми, теперь?
Я решаю не уезжать сегодня. Пусть подождут день или два.
После того, как смыл с себя Пиппу, я проскальзываю меж своих шёлковых простыней, и закрываю глаза.
***
Следующим утром моё дерьмовое настроение только ухудшается.
Быстро принимаю душ и одеваюсь, не утруждаясь позавтракать, и отправляюсь в путь до часа пик.
Я отправляю сообщение Джеймсу, чтобы он пробыл здесь пару дней, а потом уехал из города в деревню. Когда я наконец подъезжаю к дому нашей семьи, то сдерживаю горький смех. Отец купил эту громаду, потому что считает, что в ней он выглядит как деревенский помещик. Самое забавное, что это современный дом, построенный в начале девятнадцатых-двадцатых годов так, чтобы выглядел как старинный. Это глупость. Подделка. Мой глупый отец купился на эту безвкусную фальшивку.
Он зачал меня, и я уважаю его за это и за его способность сохранять различные синдикаты в Италии под контролем Андретти. Но в последние годы он всё чаще принимает необдуманные решения. Я поддерживаю его желание переключить большую часть деловой активности на законные интересы, но по практическим и денежным причинам, в то время, как, я уверен, он хочет сделать это, чтобы лучше вписаться в британское общество. Он так очарован этими ублюдками, но они не лучше нас. На самом деле, я бы сказал, что многие из них намного хуже. Заносчивые, глупые Итонские мальчишки4, которые живут в телах взрослых мужчин, которые никогда не делали ничего по-настоящему мужественного в своей жизни.
Они из тех, кто считает, что стрелять по птицам — это воплощение крутизны.
Уёбки.
Экономка открывает дверь до того, как я достигаю нижней ступеньки.
— Мистер Андретти. Добро пожаловать, сэр.
— Спасибо, Лиза.
Я прохожу мимо неё и вручаю Дживсу своё пальто. Это не его настоящее имя, но мы с сестрой прозвали его так, потому что он носит форму дворецкого, что чертовски смешно. Держу пари, он ненавидит то, как низко пал. Когда-то он работал на герцога Росфорта, а теперь, несмотря на всё его историческое наследие, работает на гангстера в притворном историческом доме, который с таким же успехом мог быть построен парком развлечений.
— Нико! Дорогой, — мама выбегает из гостиной и заключает меня в свои объятия. — Постарайся не заводить его, у него снова высокое давление, — шепчет она.
— Он способен сам довести себя до такого состояния, — отмечаю я.
Она вздыхает.
— Нико. Я люблю тебя, но ты знаешь, что у нас не может быть ещё больше семейных скандалов. Твоя сестра и так нанесла достаточно вреда.
— Я ничего не сделал, — протестую я.
— Да, ты сделал, мальчишка, — раздаётся крик.
О, чёрт меня побери. Если
— Что, чёрт возьми, я сделал? — требую, врываясь в гостиную.
Он сидит на ужасном, жёстком диване, на котором, по его мнению, располагают свои задницы богатые британцы, и потягивает чай.
— Ты снова в газетах.
— Что? — я бросаю взгляд на прессу на мраморном столе перед ним.
Он поднимает газету, переворачивает пять страниц, а потом машет ею мне. На меня смотрит лицо. Знакомое. Поэтому я редко возвращаюсь повторно. Это лицо звезды сериалов. Женщина, с которой я трахался несколько раз и которая становилась всё более навязчивой. В конце концов я оторвал её от себя и бросил на произвол судьбы.
Судя по всему, её судьба сложилась так, что она выпила две бутылки таблеток с бутылкой шампанского и ей промыли желудок, если верить заголовку.
Ебать.
— Она упоминала обо мне?
— Нет, идиот. Но в газетах есть фото, где ты с ней в каком-то убогом клубе, и ты последний мужчина, с которым она связывалась. Одна из её подруг говорит: «Она была так увлечена Нико Андретти, хотя мы все пытались сказать ей, что он — плохие новости»5.
— Плохие новости, — выкрикивает мама, будто это худшее, что она когда-либо слышала.
— Знаете, вы оба так отчаянно пытаетесь вписаться сюда, но вместо того, чтобы показать стойкость духа6, как это делают британцы, вы всё ещё слишком драматизируете.
Отец встаёт и тремя удивительно бодрыми шагами оказывается у меня перед носом. Он ударяет меня по голове газетой.
Я сжимаю руки в кулаки. Он мой отец. Я бы не ударил его в ответ, но, Боже мой, иногда меня охватывает сильное желание.
— Совет директоров назначил встречу. Они хотят, чтобы ты покинул компанию.
Я смеюсь с этого.
— Это я — компания.
— Сын, они могут избавиться от тебя, — он бросает газету на стол.
— Пусть. Кому не похуй? — если придётся, я создам другую компанию, и проведу вражеское поглощение. Я мог бы разобраться с этим по-своему, если бы старик дал мне больше свободы действий. Несколько удачных угроз тут и там сработали бы на ура. Он слишком обеспокоен тем, что старые пройдохи из его джентльменского клуба могут услышать о его сыне-головорезе, и поэтому решительно против этого.
— Мне не похуй! — он начинает выкрикивать в мой адрес ряд итальянских ругательств, что в переводе означает приблизительно: ты хочешь трахнуть души наших мёртвых предков, тупая свинья?
— Совет директоров имеет значение, — спокойно говорит мама.
Она всегда пытается сгладить ситуацию, и у неё есть право голоса, но в конечном итоге она всегда поддерживает отца, как и подобает её воспитанию. Ей приходится уговаривать и льстить ему, чтобы он двигался в нужном ей направлении. Наверняка, быть ею — утомительно. Я всегда считал, что у неё вдвое больше ума, чем у моего отца, но ей приходится использовать его, чтобы мягко манипулировать мужем, заставляя делать всё так, как она считает нужным.