«Душа грустит о небесах…» Стихотворения и поэмы

Есенин Сергей Александрович

Анна Снегина

А. Воронскому

1

«Село, значит, наше – Радово,Дворов, почитай, два ста.Тому, кто его оглядывал,Приятственны наши места.Богаты мы лесом и водью,Есть пастбища, есть поля.И по всему угодьюРассажены тополя. Мы в важные очень не лезем,Но все же нам счастье дано.Дворы у нас крыты железом,У каждого сад и гумно.У каждого крашены ставни,По праздникам мясо и квас.Недаром когда-то исправникЛюбил погостить у нас. Оброки платили мы к сроку,Но – грозный судья – старшинаВсегда прибавлял к оброкуПо мере муки и пшена.И чтоб избежать напасти,Излишек нам был без тягот.Раз – власти, на то они власти,А мы лишь простой народ. Но люди – все грешные души.У многих глаза – что клыки.С соседней деревни КриушиКосились на нас мужики.Житье у них было плохое —Почти вся деревня вскачьПахала одной сохоюНа паре заезженных кляч. Каких уж тут ждать обилий, —Была

бы душа жива.Украдкой они рубилиИз нашего леса дрова.Однажды мы их застали…Они в топоры, мы тож.От звона и скрежета сталиПо телу катилась дрожь. В скандале убийством пахнет.И в нашу и в их винуВдруг кто-то из них как ахнет! —И сразу убил старшину.На нашей быдластой сходкеМы делу условили ширь.Судили. Забили в колодкиИ десять услали в Сибирь.С тех пор и у нас неуряды.Скатилась со счастья вожжа.Почти что три года крядуУ нас то падеж, то пожар».

* * *

Такие печальные вестиВозница мне пел весь путь.Я в радовские предместьяЕхал тогда отдохнуть.Война мне всю душу изъела.За чей-то чужой интересСтрелял я в мне близкое телоИ грудью на брата лез.Я понял, что я – игрушка,В тылу же купцы да знать,И, твердо простившись с пушками,Решил лишь в стихах воевать.Я бросил мою винтовку,Купил себе «липу» [1] , и вотС такою-то подготовкойЯ встретил 17-ый год. Свобода взметнулась неистово.И в розово-смрадном огнеТогда над страною калифствовалКеренский на белом коне.Война «до конца», «до победы».И ту же сермяжную ратьПрохвосты и дармоедыСгоняли на фронт умирать.Но все же не взял я шпагу…Под грохот и рев мортирДругую явил я отвагу —Был первый в стране дезертир.

1

«Липа» – подложный документ. (Примеч. С. А. Есенина.)

* * *

Дорога довольно хорошая,Приятная хладная звень.Луна золотою порошеюОсыпала даль деревень.«Ну, вот оно, наше Радово, —Промолвил возница, —Здесь!Недаром я лошади вкладывалЗа норов ее и спесь.Позволь, гражданин, на чаишко.Вам к мельнику надо?Так вон!..Я требую с вас без излишкаЗа дальний такой прогон».……………………..Даю сороковку.«Мало!»Даю еще двадцать.«Нет!»Такой отвратительный малый.А малому тридцать лет.«Да что ж ты?Имеешь ли душу?За что ты с меня гребешь?»И мне отвечает туша:«Сегодня плохая рожь.Давайте еще незвонкихДесяток иль штучек шесть —Я выпью в шинке самогонкиЗа ваше здоровье и честь…»

* * *

И вот я на мельнице…ЕльникОсыпан свечьми светляков.От радости старый мельникНе может сказать двух слов:«Голубчик! Да ты ли?Сергуха!Озяб, чай? Поди, продрог?Да ставь ты скорее, старуха,На стол самовар и пирог!» В апреле прозябнуть трудно,Особенно так в конце.Был вечер задумчиво чудный,Как дружья улыбка в лице.Объятья мельника круты,От них заревет и медведь,Но все же в плохие минутыПриятно друзей иметь. «Откуда? Надолго ли?» —«На год». —«Ну, значит, дружище, гуляй!Сим летом грибов и ягодУ нас хоть в Москву отбавляй.И дичи здесь, братец, до черта,Сама так под порох и прет.Подумай ведь только…ЧетвертыйТебя не видали мы год…»………………………………………… Беседа окончена…ЧинноМы выпили весь самовар.По-старому с шубой овчиннойИду я на свой сеновал.Иду я разросшимся садом,Лицо задевает сирень.Так мил моим вспыхнувшим взглядамСостарившийся плетень.Когда-то у той вон калиткиМне было шестнадцать лет,И девушка в белой накидкеСказала мне ласково: «Нет!»Далекие, милые были.Тот образ во мне не угас…Мы все в эти годы любили,Но мало любили нас.

2

«Ну что же! Вставай, Сергуша!Еще и заря не текла,Старуха за милую душуОладьев тебе напекла.Я сам-то сейчас уедуК помещице Снегиной…ЕйВчера настрелял я к обедуПрекраснейших дупелей». Привет тебе, жизни денница!Встаю, одеваюсь, иду.Дымком отдает росяницаНа яблонях белых в саду.Я думаю:Как прекраснаЗемляИ на ней человек.И сколько с войной несчастныхУродов теперь и калек!И сколько зарыто в ямах!И сколько зароют еще!И чувствую в скулах упрямыхЖестокую судоргу щек. Нет, нет!Не пойду навеки!За то, что какая-то мразьБросает солдату-калекеПятак или гривенник в грязь. «Ну, доброе утро, старуха!Ты что-то немного сдала…»И слышу сквозь кашель глухо:«Дела одолели, дела.У нас здесь теперь неспокойно.Испариной все зацвело.Сплошные мужицкие войны —Дерутся селом на село.Сама я своими ушамиСлыхала от прихожан:То радовцев бьют криушане,То радовцы бьют криушан.А все это, значит, безвластье.Прогнали царя…Так вот…Посыпались все напастиНа наш неразумный народ.Открыли зачем-то остроги,Злодеев пустили лихих.Теперь на большой дорогеПокою не знай от них.Вот тоже, допустим… с Криуши…Их нужно б в тюрьму за тюрьмой,Они ж, воровские души,Вернулись опять домой.У них там есть Прон Оглоблин,Булдыжник, драчун, грубиян.Он вечно на всех озлоблен,С утра по неделям пьян.И нагло в третьевом годе,Когда объявили войну,При всем честном народеУбил топором старшину.Таких теперь тысячи сталоТворить на свободе гнусь.Пропала Расея, пропала…Погибла кормилица Русь…» Я вспомнил рассказ возницыИ, взяв свою шляпу и трость,Пошел мужикам поклониться,Как старый знакомый и гость.

* * *

Иду голубою дорожкойИ вижу – навстречу мнеНесется мой мельник на дрожкахПо рыхлой еще целине.«Сергуха! За милую душу!Постой, я тебе расскажу!Сейчас! Дай поправить вожжу,Потом и тебя оглоушу.Чего ж ты мне утром ни слова?Я Снегиным так и бряк:Приехал ко мне, мол, веселыйОдин молодой чудак.(Они ко мне очень желанны,Я знаю их десять лет.)А дочь их замужняя АннаСпросила:– Не тот ли, поэт?– Ну, да, – говорю, – он самый.– Блондин?– Ну, конечно, блондин!– С кудрявыми волосами?– Забавный такой господин!– Когда он приехал?– Недавно.– Ах, мамочка, это он!Ты знаешь,Он был забавноКогда-то

в меня влюблен.Был скромный такой мальчишка,А нынче…Поди ж ты…Вот…Писатель…– Известная шишка…Без просьбы уж к нам не придет». И мельник, как будто с победы,Лукаво прищурил глаз:«Ну, ладно! Прощай до обеда!Другое сдержу про запас». Я шел по дороге в КриушуИ тростью сшибал зеленя.Ничто не пробилось мне в душу,Ничто не смутило меня. Струилися запахи сладко,И в мыслях был пьяный туман…Теперь бы с красивой солдаткойЗавесть хорошо роман.

* * *

Но вот и Криуша…Три годаНе зрел я знакомых крыш.Сиреневая погодаСиренью обрызгала тишь.Не слышно собачьего лая,Здесь нечего, видно, стеречь —У каждого хата гнилая,А в хате ухваты да печь.Гляжу, на крыльце у ПронаГорластый мужицкий галдеж.Толкуют о новых законах,О ценах на скот и рожь.«Здорово, друзья!» —«Э, охотник!Здорово, здорово!Садись!Послушай-ка ты, беззаботник,Про нашу крестьянскую жисть.Что нового в Питере слышно?С министрами, чай, ведь знаком?Недаром, едрит твою в дышло,Воспитан ты был кулаком.Но все ж мы тебя не порочим.Ты – свойский, мужицкий, наш,Бахвалишься славой не оченьИ сердце свое не продашь.Бывал ты к нам зорким и рьяным,Себя вынимал на испод…Скажи:Отойдут ли крестьянамБез выкупа пашни господ?Кричат нам,Что землю не троньте,Еще не настал, мол, миг.За что же тогда на фронтеМы губим себя и других?» И каждый с улыбкой угрюмойСмотрел мне в лицо и в глаза,А я, отягченный думой,Не мог ничего сказать.Дрожали, качались ступени,Но помнюПод звон головы:«Скажи,Кто такое Ленин?»Я тихо ответил:«Он – вы».

3

На корточках ползали слухи,Судили, решали, шепча.И я от моей старухиДостаточно их получал.Однажды, вернувшись с тяги,Я лег подремать на диван.Разносчик болотной влаги,Меня прознобил туман.Трясло меня, как в лихорадке,Бросало то в холод, то в жар.И в этом проклятом припадкеЧетыре я дня пролежал. Мой мельник с ума, знать, спятил.Поехал,Кого-то привез…Я видел лишь белое платьеДа чей-то привздернутый нос.Потом, когда стало легче,Когда прекратилась трясь,На пятые сутки под вечерПростуда моя улеглась.Я встал.И лишь только полаКоснулся дрожащей ногой,Услышал я голос веселый:«А!Здравствуйте, мой дорогой!Давненько я вас не видала.Теперь из ребяческих летЯ важная дама стала,А вы – знаменитый поэт.…………………. Ну, сядем.Прошла лихорадка?Какой вы теперь не такой!Я даже вздохнула украдкой,Коснувшись до вас рукой.Да…Не вернуть, что было.Все годы бегут в водоем.Когда-то я очень любилаСидеть у калитки вдвоем.Мы вместе мечтали о славе…И вы угодили в прицел,Меня же про это заставилЗабыть молодой офицер…»

* * *

Я слушал ее и невольноОглядывал стройный лик.Хотелось сказать:«Довольно!Найдемте другой язык!» Но почему-то, не знаю,Смущенно сказал невпопад:«Да… Да…Я сейчас вспоминаю…Садитесь.Я очень рад.Я вам прочитаю немногоСтихиПро кабацкую Русь…Отделано четко и строго.По чувству – цыганская грусть».«Сергей!Вы такой нехороший.Мне жалко,Обидно мне,Что пьяные ваши дебошиИзвестны по всей стране.Скажите:Что с вами случилось?» —«Не знаю». —«Кому же знать?» —«Наверно, в осеннюю сыростьМеня родила моя мать». —«Шутник вы…» —«Вы тоже, Анна». —«Кого-нибудь любите?» —«Нет». —«Тогда еще более странноГубить себя с этих лет:Пред вами такая дорога…» Сгущалась, туманилась даль…Не знаю, зачем я трогалПерчатки ее и шаль.…………………………..Луна хохотала, как клоун.И в сердце хоть прежнего нет,По-странному был я полонНаплывом шестнадцати лет.Расстались мы с ней на рассветеС загадкой движений и глаз… Есть что-то прекрасное в лете,А с летом прекрасное в нас.

* * *

Мой мельник…Ох, этот мельник!С ума меня сводит он.Устроил волынку, бездельник,И бегает как почтальон.Сегодня опять с запиской,Как будто бы кто-то влюблен:«Придите.Вы самый близкий.С любовьюОглоблинПрон». Иду.Прихожу в Криушу.Оглоблин стоит у воротИ спьяну в печенки и в душуКостит обнищалый народ. «Эй, вы!Тараканье отродье!Все к Снегиной!..Р-раз – и квас!Даешь, мол, твои угодьяБез всякого выкупа с нас!»И тут же, меня завидя,Снижая сварливую прыть,Сказал в неподдельной обиде:«Крестьян еще нужно варить».«Зачем ты позвал меня, Проша?» —«Конечно, ни жать, ни косить.Сейчас я достану лошадьИ к Снегиной… вместе…Просить…»И вот запрягли нам клячу.В оглоблях мосластая шкеть —Таких отдают с придачей,Чтоб только самим не иметь.Мы ехали мелким шагом,И путь нас смешил и злил:В подъемах по всем оврагамТелегу мы сами везли. Приехали.Дом с мезониномНемного присел на фасад.Волнующе пахнет жасминомПлетневый его палисад.Слезаем.Подходим к террасеИ, пыль отряхая с плеч,О чьем-то последнем часеИз горницы слышим речь:«Рыдай – не рыдай, – не помога… Теперь он холодный труп…Там кто-то стучит у порога.Припудрись…Пойду отопру…» Дебелая грустная дамаОткинула добрый засов.И Прон мой ей брякнул прямоПро землю,Без всяких слов.«Отдай!.. —Повторял он глухо. —Не ноги ж тебе целовать!» Как будто без мысли и слухаОна принимала слова.Потом в разговорную очередьСпросила меняСквозь жуть:«А вы, вероятно, к дочери?Присядьте…Сейчас доложу…» Теперь я отчетливо помнюТех дней роковое кольцо.Но было совсем не легко мнеУвидеть ее лицо.Я понял —Случилось горе,И молча хотел помочь.«Убили… Убили Борю…Оставьте!Уйдите прочь!Вы – жалкий и низкий трусишка.Он умер…А вы вот здесь…» Нет, это уж было слишком.Не всякий рожден перенесть.Как язвы, стыдясь оплеухи,Я Прону ответил так:«Сегодня они не в духе…Поедем-ка, Прон, в кабак…»