Словно случилось преображенье –Из хорошенькой юной женыПревратилась, как будто явленье,Став прекрасной дамой, Натали.Возвышенная одухотворённостьЗасияла на строгом лице,И кружила головы влюблённость,На балах мужчинам во дворце.И понесла страстей лихорадкаВсех в стремительный водоворотТуда, где в поступках порядкаИ здравый смысл никто не найдёт.Он любил её не как музу,Она стала для него семьёй,Если мать в нём видела обузу,То с женой мог быть самим собой.И смотреть было невыносимо,Как кто-то дерзкий и молодой,Чья расцветает лишь только сила,Ходит тенью за его женой.Его пугала теперь в ней живость,А при встрече с бароном конфуз,Мнение в свете уже сложилось,Что добьётся своего француз.Когда взгляд любимой женщиныВыражает другому восторг,Рвётся надвое сердце от трещины,И уходит земля из-под ног.Ему было теперь очень страшно,Что разрушиться может семья,Защитить её рвался отважно,Ни врагов не щадя, ни себя.Душевной не мог простить обиды,Слишком рана была глубока,В будущем не видел перспективы,Не наказан был смутьян пока.Обидчика убить нужно было –Только отмщенья желала душа!Пуля Дантеса опередила,Бедро раздробив, в живот вошла,Когда на снег поэт опустился,Спеша, противник пошёл к нему,Но тот крикнул, чтоб он становилсяОбратно к барьеру своему.Оставлять не желая так дело,Лёжа на снегу, нажал курок,Но от пуговицы отлетелаПуля, вызвав болевой шок.Вырвался крик облегчения,Когда рухнул на сугроб позёр,Был доволен, что воздал отмщенье,Кровью смыв с семьи своей позор.Но
судьба всегда благоволилаК тому, кто мира только искал,Потому Дантеса пощадила,Что смерти Пушкину не желал.Только поэт не хотел смирятьсяУвидев, что противник встаёт,Крикнул: «До тех пор мы будем драться,Пока один из нас не умрёт!»Не смогла помочь Муза поэтуИзбежать злой участи своей,Ибо прощать согласно ЗаветуНужно раскаявшихся людей.Был так зол, что желал врагу смерти,Помогать в этом бог не велит,И в завертевшейся круговертиОн же обидчиком был убит,Как в повести, закончилась драма,На месте, где выпасть должен туз,Оказалась пиковая дама.Виноват злой рок, а не француз.
3
Не тронуло только ПолетикуИстинное горе всей страны,Она продолжала полемикуДаже и у надгробной плиты:– Говорите поэт был отличный,Ну, а мною он не был любим.На мой взгляд, эгоцентрист обычный,В дерзких выходках невыносим.Мрачностью поэмы угнетают,На душе оставляя печаль.Персонажи в конце умирают,И до слёз их становится жаль.Не добился Лариной Онегин,Герман сходит от горя с ума,Моцарта убивает Сальери,Пиковая Дама умерла,Командор погубил Дон Жуана,Злодеем выставлен Годунов,Погибает Сильвио бездарно,В клетке едет на казнь Пугачёв.Шансов героям не оставляетУцелеть или смыть свой позор,Дама с косой рассказ завершаетИли кровавых мальчиков хор.Молву сочтя за основание,Прототипу вину мог вменить,И его, не проведя дознанья,Убийцей в драме изобразить.В поэмах уверял, что гений –Кто угодно, только не злодей,Отступив от этих убеждений,Сам изменил ход судьбы своей.Что на творца дают проекциюЕго произведенья искусствИ вносят в ход судьбы коррекцию,Говорил философ Златоуст.В молодости кажется забавнымНад почётным мужем взять реванш,Сих интриг приверженцем был рьянымИ поэт обожаемый ваш.Кажется для молодых забавойДружбы отношенья завестиС уважаемой замужней дамойИ таинственности тень внести.Заигрывать с чужими жёнамиОн с лицея ещё обожалИ над мужьями-«Командорами»Потешался, как и Дон Жуан.Будучи как бы с ними друзьями,Не считал зазорным флиртовать,Конфликт с возмущёнными мужьямиПомогал всегда кто-то замять.Легко сходился и расставался,Не печалясь, что чья-то жена.В роли мужа когда оказался,Понял, как честь семьи дорога.Ведь угрызений совести болиНе чувствовал, а только задор,Когда он сам в Дон Жуана ролиВ другие семьи вносил раздор.И в инциденте с губернаторомЭтот несдержанный ловеласБыл ревности сцен провокатором,Из-за чего покинул Кавказ.Говорил он в своё оправданьеТо, что каяться не в чем ему,Что должен муж уделять вниманьеЧуть больше семейству своему.«Не суди да не судимым будешь, –Говорил ученикам Христос, –Несправедливо если осудишь,Из той же чаши сам отопьёшь».Что сам посеешь, как говорится,То в скором времени и пожнёшь,И не надо над людьми глумиться,Тогда долгую жизнь проживёшь.Отжили старшие, казалось,Должны дорогу дать молодым,За тщеславье платят, оказалось,Разочарованием двойным.Юность пролетела как мгновенье,И поредел ореол кудрей,У самого теперь ощущенье,Что в числе осмеянных мужей.Теперь, когда самого коснулось,О флирте жены прошла молва,Всё внутри него содрогнулось,Голову затмила месть одна.В прочности семьи засомневавшись,Дилетантом себя вдруг повёл,Со всем миром он в прах разругавшись,До дуэли конфликт тот довёл.В чём он мог обвинить Дантеса?В том, что кудри у того густы,А он уже не тот повеса,Что из-под венца мог увести.Совсем потерял хладнокровиеОн в желанье юнца проучитьИ поставил одно условие:Смерть лишь может дуэль прекратить!В главной заповеди говорится:Никогда никому не желайТого, что с тобой может случиться,Лучше с прощением отпускай.Барон заступился за сына,Нет на коем вины никакой,Сестра Натали, Екатерина,Должна была его стать женой.Хоть Дантес принёс извиненияИ загладить пытался вину,Не дал Пушкин ему прощения,Намереваясь мстить за жену.И даже брак на ЕкатеринеЗамять дуэли никак не мог,Сделал их, как в «Выстреле», отнынеВрагами заклятыми злой рок.По африканскому обычаюТитул вождя племени терял,Став насмешников злых добычею,Тот, кто отпор достойный не дал.Не хватило русского терпеньяРазобраться: где правда, где ложь.Не меняет молва наше мненье,Нас на домысле не проведёшь.Он, мужа оскорблённого рольюНе желая высший свет смешить,Решает с имени позор кровьюНа дуэли с обидчиком смыть.И ответил на просьбу о мире,Жаждой мщенья горя: «Никогда!»Канула тогда в морской пучинеРыбка золотая навсегда.Не могли уйти оба живыми.Выбор был: убить иль жертвой стать,Перед условиями такимиЧто уж тут виноватых искать.Без сомнения, провидениемСей поэт не зря наказан был,Так как он своим поведениемМного добрых людей оскорбил.Даже сказал, что жалеть не надо,Грибоедов убит был когда,Жизнь его была, мол, как отрада,Сам посол и прекрасна жена.Все мечтают только лишь об этом:Чтоб успешным в службе таким быть,Да к тому же известным поэтомИ княжну грузинскую любить.
4
Помню, были и мои сужденьяУжасно дерзкими в двадцать лет,Когда высказывала мнениеО том, о чём представленья нет,Тогда по первому впечатленьюНе боялась оценки давать,Конца не было изумлениюСвоей дерзости лет через пять.Прозорливостью мы не владеем,И когда изменяем свой взгляд,О сказанном в спешке сожалеем,Но уже не вернуть слов назад.Всё течёт и всё изменяется,И только мудрость спасает нас,Что возможность даёт исправиться,Чтобы с миром поладить был шанс.И возможно вины искупленье,Если заблужденье осознать.Но будет поздно просить прощенья,Коль ляжет Каинова печать.Когда с годами приходит мудрость,О словах своих будешь жалеть,Об умершем не скажешь уж глупость,Что не надо о нём нам скорбеть.И не в шутку заболевший дядяНе будет раздражать тебяЗа то, что смерти в глаза уж глядя,Уважать всех заставил себя.Полетика увидела монстраВ том, кого уже весь мир любил,Объясняется всё это просто:Видно, здорово ей насолил.Можно в каждом найти плохое,Стоит только очень захотеть,И уже светлое и большоеНачинает немного смердеть.Быть хорошим для всех невозможно,Осуществляя мечту свою.Задетый в спешке неосторожноПревращается в кару твою.
5
Судить о поэте беспристрастноМожет лишь равный ему во всём,Не теряя времени напрасно,Классика в эксперты призовём.О Пушкине сказал Достоевский,Что тайну русской души б открыл,Если б только оставил мир светскийИ где-нибудь в тишине творил.Озорной, весёлый, шаловливый,В любое общество вносил задор,Стиль в стихах изящный и игривыйВо всём мире произвёл фурор.В детстве мы без рыбки говорящейНе умели просто засыпать,А без сказки о царевне спящейНаучиться не могли б мечтать.Развесёлая русская удальС африканской мистикой в кровиСделали рифму настолько чудной,Что никто не сумел превзойти.Под пером великого генияВсё, что вниманье его привлекло,Перевоплощалось в творение,Что в вечности запечатлено.В излишней резвости чуть-чуть странен,Проказник, позёр и ловелас,Но признавал даже сам ДержавинТо, что укрощён им был Пегас,Признан был он как глашатай правдыИ новаторских дерзких идей,Юноша, носивший бакенбардыВ ореоле изящных кудрей.Много было чудесных мгновений,Насладился он ими сполна,Но не сумел понять даже гений,То, что жизнь у нас только одна.Обращаться с нею как с находкойДолжен каждый, а не рисковать,Чтобы не была она короткой,Мудрость в советчики призывать.И казалась жизнь калейдоскопом,Сменой чувств, желаний и страстей.Шёл аллюром, рысью и галопом,На дыбы поднимая коней.Играл он ею с таким азартом,Что бретёров даже удивлял,И слывя в свете ветреным франтом,К ногам красавиц её бросал.Одарив уникальным талантом,Господь в спутницы дал существо,Что стала счастья семьи гарантом,Раскрыв пред ним любви волшебство.Натали была как Галатея,Что создал мастер Пигмалион,В высший свет вошла она робея,И был очарован ею он.Появившись в придворном обществеС тем, кто в поэзии был как бог,Равных не было кому в творчестве,Она видела в лицах восторг.Тот фурор вызывала, казалось,Её несравненная красота,А публика уж тем восторгалась,Что гением любима она.Как строки стихов его поражалиРазум людской, сотни мыслей будя,Так мужские сердца трепеталиОбраз девы прекрасной любя.Всё то, что семьи его касалось,Как реликвию оберегал,Окружающим не зря казалось,Что жену как чудо обожал.Как же вышла эта трагедия?Соблазн красотой очень велик,Но недосягаемость генияРождает много тоже интриг.А он оценил выше искусстваК земной женщине свою любовь,Ради этого яркого чувстваРисковать готов был вновь и вновь.Все мы мечтаем, чтоб нас любили,Чтоб жизнь провести с кем-то вдвоём,Как Руслан на поиски Людмилы,На опасность несмотря, идём.В юности без «чудного мгновенья»Никому из нас не обойтись,На всю жизнь осталось вдохновенье,В первый раз хотя и обожглись.Потом в Германе иль Дон ЖуанеВ зрелости себя мы узнаём,Когда вдруг во власть к Пиковой ДамеИли к Командору попадём.Как Онегин, когда понимаем,Что прошли мимо любви своей,То простить всем сердцем умоляем,Но былых уж не вернуть страстей.Снисходило свыше вдохновеньеК баловню удачливой судьбы,В вечность мог он превращать мгновенья,Речь коль заходила о любви.В его стихах ни тоски, ни горя,Жизнь настоящая течёт в них.В том и была для нас его воля,Чтоб берегли мы близких своих.
Лермонтов
1
Офицер с лицом иконописным.Фрау Кирхгоф ладонь подаёт.Отблеск свеч на шаре серебристомСвет на то, что ждёт, сейчас прольёт.Расправились на лице морщины,В глазах вещуньи сотни огней.Мелькнула улыбка у мужчиныВ ожидании добрых вестей:– Что, скажи, грядёт моя отставка?Время стихам смогу посвящать?– Ничего, – отвечала гадалка, –Ты не сможешь больше написать.Ждёт, поручик, отставка такая,Где выглядеть будет суетойНеугомонная жизнь земная.Обретёшь ты там вечный покой.За то, что винил в смерти поэтаВ дерзком стихе самого царя,Отстранён от двора ты за этоИ надеешься на милость зря.В свете стал ты лишним человеком,С болью в сердце едешь на КавказГрудь под пули подставлять абрекам,Ждёт опасность не там на сей раз.Должен ты бояться не черкеса,А того, кто как ты – светский франт.Станет для него, как для Дантеса,Камнем преткновения талант.Больше в Петербург уж не вернёшься,Ход судьбы не изменить, поверь.С тем, над кем частенько ты смеёшься,Будет в скором времени дуэль…
2
Пришла депеша из Пятигорска –О кончине Лермонтова весть.Царь, с непосредственностью подростка,Вскрикнул: «Собаке – собачья смерть!»Глаза в пол опустили вельможи,Мёртвая настала тишина.– На себя сейчас вы не похожи, –Побледнев, произнесла жена,Предложила вместе удалитьсяДля объяснения в кабинет,Там сказала: «Россия гордитьсяБудет поэтом чрез сотни лет!»– Но он покрыл моё имя срамом, –Государь в сердцах ей возразил, –Для потомков прослыву тираном,Хотя дорог и мне Пушкин был!При Павле звенел бы кандаламиЗа оскорбленье царской семьи,При Иване Грозном батогамиИль плетьми б смутьяна засекли.Тот, кто места своего не помнит,И почтенья не питает к нам,Кусая руку, что его кормит,Он – как библейский насмешник Хам,Не уважавший отца родного,Смеявшийся всё время над ним,Стал он первым изгнанным из дома,Вот и Лермонтов ваш был таким.Пушкина я обожал творенья,До сих пор во мне утраты боль,Без божественных строф откровеньяСтала душа моя сиротой.Ко дворцу я сам его представилИ журнал повелел разрешить.А Лермонтов в вину мне поставил,Что не смог драму предотвратить.Бросил безжалостно оскорбленье,Будто перчатку швырнул в лицо!– Было косвенным то обвиненье,Думал, с обществом вы заодно.Лично вас не хотел он обидеть,Когда стих тот опальный писал,Ничего не мог от горя видеть,Против света, как Демон, восстал.Ведь слово вылетит – не поймаешь,В сердцах гневаться можешь на всех,А когда подробности узнаешь,Понимаешь, что винил не тех.От гнева и вы не в себе были,Когда слали его на Кавказ,И тем самым Россию лишили,Гения, что прославил бы нас.Не пристало накладывать ветоНа тот стих, что порок обличил,Обсудить нужно было с ним это,Слишком молод ещё ведь он был,Чтобы, не впадая в категоричность,Влиянью не поддавшись страстей,Не задеть злым словом чью-то личность,Во врага превратив из друзей.– Государыня, и я был молод,Но отца не смел критиковать,Вход во взрослую жизнь ведь не повод,Чтобы на свой лад весь мир менять.Коль владеешь рифмой, то негожеДуши ранимость не брать в расчёт,А ваш гений не давал, похоже,Силе обличения отчёт.Можно убить словами своими,Коль чувством такта не наделён.Высказываньями его злымиВедь не я один был оскорблён.Беспощаден он в своём сарказме,Как железом калёным клеймил,Обвиняя общество в маразме,Всех против себя восстановил.Возмущенье простых граждан – этоМоськи будто бы лай на Слона,А вот дерзкое слово поэтаСразить может, как Зевса стрела.Я б способность убивать словамиПредложил оружием признать,Тон тогда бы те не задавали,Кто умеет рифмы сочинять!– Но, мой друг, как шапка МономахаТяжёл так же и таланта крест.Страшен бывает, как гнев монарха,Поэта указующий перст.Словом он, как огнём Прометея,Пороки общества освещал,Чтоб мы стали друг к другу добрее,Лицо истины нам открывал.Обладающий даром поэтаВ век наш пасквилей и эпиграммИмел острый язык и за этоСтал героем он собственных драм.В свете считается почти долгомПо кумирам злословьем пройтисьИ смотреть потом с тайным восторгом,В тартарары летит когда жизнь.Силой помериться хочет каждыйС тем, кто признанный в мире пиит,И доказать хотя бы однажды,Что пред ними он не устоит,Всех убедят, что он самозванец,А не какой-нибудь там талант,Просто имеет сей голодранецВыбиться в люди ярый азарт.Любят те, кто не достиг успеха,Палки в колёса вставлять другим,А потом восклицать ради смеха,Что уходит гений молодым.Мол, неспособны те, в ком дар божий,Долго на Земле существовать,На Адама все они похожи,До того, как Змей стал искушать.Мы, народ земной, ведь закалённый,Знаем, как себя нам защищать,Ну, а гений, он же отрешённый,В облаках привык всегда витать.У нас в запасе много уловок,Чтоб поэта в капкан заманить,В жизни он, как младенец, неловок,Всех и каждого хочет любить.Беспринципным за это представим,Мол, не в ладу он с самим собой,Другого выбора не оставим,Кроме как думать, что он плохой.А он, не видя, что закрыл теньюДаже близких ему людей,Поражается их превращенью,К славе ревнующих бунтарей,Кои с другими согласье тожеНа его распятие дают,Приговор выносят ещё строже,Чем злодеям – ни за грош убьют.Доведут до белого каленья,При народе осмеяв мечту,Выставят его на обозренье,Для позора приковав к кресту.Простят разбойнику душегубство,А ему, как Христу, вменят грехДуш совращенье и словоблудствоИ свершат казнь на глазах у всех.Но облегченья не почувствуют,Когда таланта зайдёт звезда,В разговорах всё так же мудрствуют,Но смысл высший ушёл навсегда.Что достойны людского признанья,Убедить всё пытаются свет,А любви, несмотря на старанья,Всё как не было к ним, так и нет.Освобождая себе дорогу,Верили, что будет легче жить,Но только ближе не стали к богу,Так как душу пришлось погубить.Таланта в поэте отрицаньеНе возвело их на пьедестал,За свои великие страданьяОн величиной всемирной стал.Когда гений живёт между нами,Светом вокруг всё озарено,И мы сами светлей будто стали,Как его вдохновения зерно.Преодолевать в себе нам надо:Мериться силой с творцом – искус,Шлёт его бог, спасти чтоб от ада,Вразумил чтобы нас как Иисус.Не давали Лермонтова лаврыПокоя тем, кто всю жизнь мечталПредстать пред светом в триумфе славы,И народ чтобы их почитал.Наступил поэт на те же грабли,Что и Пушкин, великий собрат,Не нашёл состраданья ни каплиУ людей, что величья хотят.Не сумел ни в ком найти опору,Неприкаянный, как менестрель,И никто не помог замять ссору,